Иван Борисов. Покуда сердце бьётся

Партизанский  подарок

   Приближалась 24-я годовщина Октябрьской социалис­тической революции. Каким будет нынче у советских лю­дей этот праздник? Невольно вспоминаются хлопотные и радостные предпраздничные дни в нашей довоенной жиз­ни.  Дома — уборка генеральная, разговоры о пирогах, о гостях, которых надо бы пригласить к столу, а на работе, в райкоме, — свое: готовится доклад к торжественному засе­данию, поступают сводки из партийных организаций об успехах, с которыми приходят к празднику коллективы трудящихся; идет подготовка к демонстрации, на улицах уже висят красные  флаги. И в Андреаполе, и в Калини­не, и  в Москве.

   Беспокойная мысль вторгается в воспоминания. Дума­ешь о том, что волнует сегодня каждого: “А как там, в Москве? Скоро ли остановят врага?”

   В те дни думалось разное, а тут, как назло, единствен­ное в лагере средство информации — радиоприемник ока­зался неисправным. И связи с Большой землей еще нет. Думали разное, но верили в одно: будет у нас праздник, обязательно будет. И в Москве, и в Калинине, и по всей стране. А значит, и у нас в отряде должен быть. И “по­дарки” к празднику будут - наши, партизанские. Вот только приемник... Наладить бы его, послушать бы Москву перед праздником.

   На отрядном собрании решили: быть празднику, быть и “подаркам”. Один за другим к командиру и ко мне подходят партизаны: “И меня пошлите на операцию...”, “И мне дайте задание...”, “Хотим поучаствовать...”. В эти предпраздничные дни никому не хотелось оставать­ся в лагере. По мере возможности старались удовлетво­рить просьбу каждого: горячего партизанского дела хватало на всех. А вот Вячеславу Рачко, как ни просился он, пришлось отказать. Вячеслав — единственный чело­век в отряде, разбиравшийся в радиотехнике: до войны работал дежурным на радиоузле. Его руки в те дни были для нас в особой цене. Так и решили: автомат парень подержать успеет, пусть сначала приемник наладит. Ухо­дя, предупредили:

   — Считай, что получил боевое задание. Действуй!

   Отряд разбили на две группы. Одну из них возглавил командир отряда, с другой пошел я. Операции намеча­лось провести подальше от места расположения лагеря. Из лагеря обе группы вышли вместе, но вскоре расста­лись на лесных дрогах.

   Шли долго. Стороной обогнули усадьбу колхоза име­ни Фрунзе. У реки Западная Двина оказались в сумер­ках. Стали мастерить плот. Скрепили несколько бревен, попробовали — держат. Переправляемся по двое, плывем по колено в холодной воде. Каждому пассажиру прихо­дится выполнять роль перевозчика: вернуться с плотом и переправить еще одного человека. И так несколько раз: туда — обратно, туда — обратно. Ноги у всех промокли. Переобуваемся  второпях и  идем дальше.

   Поздно вечером подходим к деревне Сопово. Здесь больше месяца стоял немецкий гарнизон, только на днях выбыл. Заходим в крайнюю избу. Хозяйка, пожилая жен­щина, глядит на нас удивленно: только что немцы были — и вдруг свои. Всплескивает руками, утирает передни­ком глаза.

   — Батюшки! — причитает она. — Неужто свои, неужто насовсем воротились?

   Она заглядывает каждому в лицо, как будто знако­мых ищет. И находит — Василия Скворцова, председателя сельского Совета. Подошла к нему, обняла за шею рука­ми и поцеловала, как родного. Потом засуетилась по избе, стала оправдываться:

   — Вы уж извиняйте старую, угостить-то вас нечем, все ироды проклятые обобрали. Вот картошки вареной раз­ве... Скушайте, согрейтесь, а я на дворе покараулю.

   Ели горячую, прямо из чугуна, картошку, слушали горький бабкин рассказ о том,  “каких делов натворили ироды".

   Утром, еще затемно, простились с хозяйкой. Она опять всплакнула, сказала:

   — Бейте вы их нещадно, этих извергов, а мы, коль надо, поможем.

   Вышли за околицу. Оглянулись — ни огонька во всей деревне, ни дымочка над трубами. Тишина.

   — Даже петухов не слыхать, — сказал Василий Сквор­цов, — раньше бы в эту пору...

   К рассвету вышли на Торопецкий большак и решили устроить засаду. После того как наслышались от хозяйки про фашистские проделки, у ребят чесались руки. Две вра­жеские автомашины были встречены дружным огнем. Боль­ше десятка фашистов и выведенные из строя машины ос­тались на дороге. Перевооружались уже на ходу: к своим винтовкам прибавили по трофейному автомату.

   Стало известно, что в стороне от деревни Чижово, не­подалеку от большака, находится немецкий склад артилле­рийских снарядов. Немцы стояли здесь несколько дней, затем перебрались куда-то и не успели перевезти склад. Высланная вперед разведка определила местонахождение боеприпасов.

   Было около одиннадцати часов ночи, когда мы подо­шли к складу. Удивило, что возле боеприпасов не было никакой охраны. Надеялись, видно, что никто не тронет. Осматриваем склад, ходим от ящика к ящику, сообража­ем, как быть. Кто-то вздыхает сокрушенно:

   — К этим запасам хорошо бы пушку, устроили бы фри­цам веселую жизнь. Страшно делается от мысли, что все это припасено фашистами для нас, для советских людей. Оставь их здесь, а через день-другой полетят они над нашими головами. Сколько жизней унесет эта притаившаяся в деревянных ящиках смерть! Нет, оставлять никак нельзя! А что же де­лать? Взорвать? Пострадают деревни, люди. Растащить по кустам? Далеко ли растащишь? Да и собрать потом смо­гут.

   — Товарищ комиссар, есть выход!

   Один из партизан, в темноте не видно кто, кричит из кустов. Подбегает, докладывает:

   — Там, за кустами, метров пятьдесят — семьдесят, реч­ка. Небольшая, но глубокая, я уже смерил...

   Дальше и так всем было понятно, как и что надо де­лать. Не дожидаясь команды, вся группа — тридцать пять человек — взялась за работу. Ящик, другой, третий... Ле­тят снаряды в воду.

   —   Вот так-то  лучше, — приговаривает Михаил Кры­лов, — так-то надежнее. А то разложили на берегу! Чай, не на ярмарку приехали! Вот выгоним гадов, с миноиска­телями придем, все до единого выудим.

   К полуночи склада на берегу как не бывало. Устали здорово, но кто-то и здесь пошутил:

   —  Ну вот, как  говорится, и концы в воду.

   Вышли на проселочную дорогу, растянулись в це­почку. К ночи подморозило, затвердела на дороге зем­ля, под ногами трещит ледок. А над головами луна све­тит, видно далеко вокруг. И мы все видим, и нас видно тоже. Нет, не такая ночь нужна партизанам. Еще  издали увидели черные крыши деревни Иванова Гора. Решили не рисковать — обошли деревню стороной. Вернулись разведчики и сообщили: три дня назад фашисты ушли из Ивановой  Горы.

   За Ивановой Горой —  река. Прошли по мосту. За поворотом, за кустарником, показалась другая деревня — Фролово. Деревенька небольшая, вряд ли фашисты станут задерживаться в ней. Решили не обходить Фро­лово, неделать лишнего крюка, приберечь силы на ос­тавшуюся дорогу. Подошли к крайнему дому —  и вдруг...

   В ту ночь каждый усвоил раз и навсегда одно неписа­ное партизанское правило, которое и после оберегало жизни многих из нас: выбирая из двух дорог, предпочи­тай не ту, что короче к цели, а ту, что безопасней, — пусть она даже в несколько раз длиннее. У деревни Фро­лово нас остановил громкий окрик:

   — Хальт!

   И, раньше чем мы успели отойти, часовой, стоявший у крайнего дома, открыл стрельбу. В ту же минуту захло­пали двери, возле домов замелькали тени фашистов. Над нашими головами засвистели пули. Решили, не вступая в бой, отходить назад, к реке. За рекой лес, там будет легче.

   Отходили, отстреливаясь, прячась за мелким кустарни­ком, за стволами деревьев. Богданов приотстал. Решил при­держать фашистов и дать возможность ребятам пробиться к реке. Успеет ли? Успел! Одну за другой бросил в фаши­стов две гранаты, метнулся в сторону, бежит к реке. На бегу вспоминаю слова, сказанные кем-то нынче ночью: “Речка небольшая, но глубокая...” Какая б ни была, вы­ход один. Но река и на этот раз выручила — где надо, оказалась помельче. И все-таки идем по пояс в воде, подняв автоматы и винтовки над головами. Лед на реке тон­кий, только мешает идти. Кто-то оступился или попал в ямку, окунулся в ледяную воду. А по воде, по льду шле­пают пули... Скорей, скорей! Первые уже на берегу, от­вечают огнем. Михаил Крылов хватается за руку, от боли стискивает зубы.

   — Гады, — ругается он, — рукав у телогрейки попортили.

   Ребята подхватывают раненого под руки, помогают выбраться на берег, ведут к лесу. Снова оглядываемся: де­ревня переполошилась, все гитлеровцы на ногах. Рассы­пались по околице, продолжают стрельбу, а преследо­вать не решаются — лес. Леса фашисты боятся как огня.

   А мы в безопасности, почти как дома. Вот только зубы стучат от холода,  мокро в сапогах, отяжелели промокшие ватные штаны, телогрейки. Но задерживаться нельзя, и мы идем все дальше и дальше в глубь леса. Наконец на глухой поляне, в окружении развесистых елей, разводим спаси­ тельный  костер.

По очереди стоим в дозоре, сушим одежду. Протираем ору­жие, перевязываем рану Крыло­ву. Немного отогреваемся. Со вчерашнего дня во рту у ребят не было ни крошки. Вспомни­ли о сухарях, стали развязывать мешки... Где там! Все су­хари намокли, каша в мешках. Собрали из всех мешков то, что посуше, погрызли на дорогу и пошли. Не сразу сориентиро­вались, куда, в какую сторону надо путь держать. Стали про­двигаться в одну сторону — бо­лото. Взяли левее — опять болото. Несколько часов кружили по лесу, выбирались из болот. Наконец уже к вечеру 5 ноября добрались до лагеря. Узнали печаль­ную новость: погиб партизан Иван Варрес, уходив­ший на задание со второй группой. Трое получили  ра­нения.

   Таким был этот октябрьский  праздник военного со­рок первого года: люди радовались боевым удачам отря­да и горевали о погибшем товарище, подсчитывали тро­феи и лечили свои раны.

<=                                    =>