Великая Отечественная война в стихах андреапольских поэтов
Баринов В.Н.
Мне стыдно, когда мне суют второпях
Георгиевскую ленту.
При этом твердят, что ПОБЕДЫ ВЕЛИКОЙ
Примета – именно эта.
Но врут, или просто такие люди
Находятся без сознания.
Приметой ПОБЕДЫ вовеки пребудет
Цвет алый ПОБЕДНОГО Знамени!
А ленту гвардейскую, огненно-черную,
Не кому ведь попало давали
Ее в бою, в огне и дыму
За стойкость полкам присуждали.
Вилась она гордо на геройских знаменах,
Кровью омытых алой.
Венчала лента награду страны –
Орден солдатской Славы!
И всуе ее не надо трогать!
Она, не для всех – поверьте.
Не все ведь прошли сквозь огонь и копоть
И были в шаге от смерти!
«Примету» эту нам поднесли,
Как рюмку перед обедом,
Те, кто боятся пуще огня
Алого цвета Победы!
Та яма сниться будет долго,
Врываясь в сны моих друзей:
Янтарно-ржавые осколки
Средь человеческих костей.
Затменье дня, косые сноски,
Времен нерастворимый стон…
Войны далекой отголоски –
Как мироздания закон.
Достигшие по жизни трети,
Кто мы? – я задаю вопрос –
Чужие внуки, чьи-то дети
На разный нрав и цвет волос?
Кто перед ними мы? Кто сами?..
Солдата Прошлого лицо
В той глинисто-протяжной яме
Звучит «Герникой» Пикассо.
Вот боль: испить – и не напиться…
И правда, чьи слова ясны,
Пусть не дает душе забыться,
Пусть будоражит наши сны.
* * *
Войска армии продолжают выполнять приказ штарма по овладению ближайшими подступами к городу Ржеву
(Из фронтовых документов)
Задачу дня поставил штарм:
До ночи захватить плацдарм
От края леса – до болот,
Где лупит гансов пулемет,
И очертания концов
Затерты трупами юнцов.
Мы клином вышибаем клин:
Не слышно мата в вое мин,
Не видно воспаленных глаз…
Помилуй, Боже, гиблых нас!
… Из Бытия в Небытие
уходит свежий батальон.
В боях за высоту 237,5 и н / п Болтово-2 образцыгероизма и мужества проявили…
(Из фронтовых документов)
Свалилось солнце под откос,
Насквозь простреленное пулей.
И в темном небе вместо звезд
Огнем разрывы полыхнули.
И двинулся навстречу нам
Весь мир, расколотый надвое,
Разделенный напополам
На мертвое и на живое.
За гулким топотом сапог –
Неистовство ночного боя.
Приказ: ворваться в хуторок,
Что называют высотою,
Приказ: держаться до зари
На краешке лесного гребня,
Где, говори не говори,
Живым ли мертвым, - только небо.
И пусть смертельным нас огнем
Отбросят вниз четыре раза –
Мы овладеем хуторком
Согласно этому приказу!
* * *
Я черной вечности солдат,
Незримый дух усопших рот.
Глядите: много лет назад
На месте сем погиб мой взвод.
Оставив за чертою жизнь,
Одну лишь истину познал:
Не убежать, не вознестись,
Не пересечь траншей провал.
Из наших тел, из наших ран,
Из нашей скорби лес пророс.
Слова моих однополчан
Услышьте в шелесте берез!
Я, здесь оставшись навсегда,
Для них покой и сон хранил.
Как назывался я тогда? -
Валерий или Даниил?..
Иван, Петро, иль Николай –
Да что теперь! – ни им, ни вам…
Лишь крики перелетных стай
Ведут отсчет земным годам.
Наверное, таков весь круг:
Теперь уже один из вас,
Далекий правнук или внук
Пропал в сраженье за Кавказ.
На рубеже столетий двух
Погиб на грозненском мосту.
Как я – его тревожный дух
Не сможет пересечь черту.
Я черной вечности солдат,
Незримый дух усопших рот.
Глядите: много лет назад
На месте сем погиб мой взвод.
Ко мне война приходит в снах,
Да в маминых рассказах,
Кровавых ссадин на руках
Я не видал ни разу.
А говорят, горел закат
Огнем подбитых танков,
И необстрелянных ребят
Водила смерть в атаку.
А поле плакало слезой
Несобранного жита,
И хлебец горький с лебедой
Творили под молитву.
Рассказывала мама мне,
Что не хватало спичек,
И была сладкой на столе
Сорняк-трава язычник.
Была траншеями земля
Вокруг домов изрыта.
Да по деревне тополя
Осколками побиты.
Ко мне война приходит в снах,
Да в маминых рассказах…
Лесин еловых на плечах
Я не таскал ни разу.
… Содрали кожу со спины
в концлагере у деда.
Скупой частичкой той цены
Оплачена Победа.
Не приглашают в школу деда
(Юнцы, бывает, вслед свистят),
И убран в шкаф до Дня Победы
Пиджак с колодками наград.
И демагог, идущий мимо,
С ехидцей спросит вдруг порой:
«Ну как, старик, моральный стимул?
За что ты воевал, герой?..
За мир, за ленинское знамя
И коммунизм, что всех нас ждет?»
А дед чуть шевельнет губами,
Махнет рукой – и отойдет.
Домой придет и у окошка,
Вдаль глядя, вспомнит он опять
И фронтового друга Лешку,
Что пал у высоты 105.
И холм пологий за болотом,
И в ночи – трассеров кресты.
За что его осталась рота
На склонах этой высоты?
За что под Ржевом пропадали
И в Волгу лезли без мостов?
За что в руках звенят медали?
И три ранения – за что?..
Теплый летний дождь простучал по бору,
И запахло вдруг гарью и золой.
Той войне проклятой шестьдесят уж скоро,
А вот здесь она навсегда со мной.
Мягкий мох упруго под ногой пружинит,
На краю окопа россыпь ржавых гильз.
Эта боль не стихнет, память не остынет,
И от зова сердца ты не убежишь.
Пусть кричат и спорят нынче грамотеи,
Рассуждают умно доки всех мастей…
Как бы мы ни помнили, как бы ни скорбели –
Бор стоит седой от людских костей.
Век тебе, Россия, проживать счастливо,
Свято буду верить в голос твой живой!
Но в ветвях сосновых – тишина разрывов,
Что вот-вот расколется новою грозой.
По окопам ветер пробежал, играя,
Отозвалась шелестом быстрая река.
Только мне послышалось, будто, замирая,
Тихий стон над берегом тает в облаках.
Юринов В.В.
На запруде мальчишки, как прежде, таскают лещей,
и нестрашными кажутся краткие летние грозы.
Но уже изменился привычный порядок вещей.
И в бессонье ночей всё тревожней кричат паровозы.
И ещё продаётся с тележек с сиропом вода,
но у сквера давно не видать старой немки с весами.
И меж чёрных столбов всё гудят, всё гудят провода
и от тяжести сводок до самой земли провисают.
И безмолвные толпы глядят репродукторам в пасть,
словно судьбы свои разглядеть в этих пастях пытаясь.
Ну а в школе напротив уже развернули санчасть,
и карболковый дух по утрам над домами витает.
Кумачовые лозунги всё ещё в небо летят,
но уже копошатся в груди непростые вопросы,
и, с медалькой за Финскую, злой одноногий Митяй
на скамейке всё чаще с потухшей сидит папиросой.
Как ещё непривычны сирены тупые ножи!
И поля ещё не заросли бурьяном и погостьем...
И на «до» и на «после» ещё не поделена жизнь,
где почти невозможна дорога к далёкому «после».
Соколов Олег Николаевич
Эх, Россия! Отчизна ты наша!
Повидала немало ты бед,
Но от этого стала лишь краше,
Одержала немало побед.
Приходили монголо–татары,
Русь хотели себе подчинить,
Триста лет нас под игом держали,
Но тебя не смогли покорить.
Позже были французы и шведы,
Немцы шли аж до самой Москвы…
Отстояли же Родину деды,
Что бы жить могли наши отцы.
Вот и нашему уж поколенью
Честь России пришлось защищать.
К привеликому сожаленью
Меж собой стали мы воевать.
Что делить – то нам, не понимаю.
Зачем снова нам кровь проливать?
Разве сложно всему населенью
Мирно жить и сосуществовать.
Эх, Россия! Ты, матушка наша!
Мы тебя не оставим в беде.
Будь же ты с каждым часом всё краше,
И пусть мир воцарит на земле!
Давно уже отгремела
Отечественная война.
Но мы забывать не в праве,
О том, что была она.
Ведь столько невинных жизней
Загублено в той войне,
И столько пролито крови,
Что не приснится во сне.
А что такое штрафбаты,
Узнали мы только сейчас.
Как шли в атаку солдаты
И жизнь отдавали за нас.
Без всяких знаков отличий,
Без званий и без наград
Шли первыми в бой штрафбаты,
А следом заградотряд.
Они шли в атаку, молча,
Всё было именно так,
За что «молчаливой смертью»
Их называл наш враг.
Немногих нашли награды
Из тех, кто в штрафбате был,
Ведь каждый второй посмертно
Награды свои получил.
Не ставили им монументы
И не хвалили в верхах,
Лишь первыми в бой отправляли
Повсюду, на всех фронтах.
Жаль, что мы никогда не узнаем,
Сколько ж пало их в той войне –
Безымянных солдат штрафбата…
И больней оттого вдвойне.
Лапко Татьяна Михайловна
– Что на войне испытывал герой,
Теряя жизнь, товарищей в бою?
И много ль их, отечественных войн? –
Спросила внучка бабушку свою.
В кастрюльке грелось мирно молоко
И птицы щебетали за окном,
Светило солнце нежно, широко
И пахло мятой в домике родном.
– К чему спросила? – бабушка с плиты
Сняла кастрюльку, чуть не обожглась. –
И о войне зачем заговорила ты?
Давай-ка лучше наедимся всласть.
Вот скоро кашка в печке подойдёт!
– Постой ты, бабушка, ответь сначала мне,
Как встал с врагом на битву весь народ?
Наверно, врут те книжки о войне?
Так не бывает, чтобы лёг солдат
На амбразуру, как Матросов лёг?
А почему забыл он автомат?
А почему так жизнь он не берёг?
А где снаряды, самолёты где? –
Всё говорила внучка горячо,
Не замечая сковородки на плите
И блинчиков не требуя ещё.
Вдруг бабушка замялась, молока
Кастрюльку отодвинула от них,
И уголочком фартука слегка
Коснулась глаз небесно-голубых.
Присела, наконец, произнесла:
– Твой дедушка – Михайлов Валентин…
Назад из тех, кто призывался из села,
Обратно не вернулся ни один.
Нам похоронку через месяц принесли
С единственным письмом на пару строк,
Где он писал, как ждёт цветенья слив,
Как нежен у ромашки лепесток,
И признавался, словно тяжкий груз,
Пытался сбросить, словно чёрный рок:
«Быть может, я отсюда не вернусь,
Но к мирной жизни сделаю шажок.
Мы победим, мы всё же победим,
У нас на всё и всем достанет сил».
С тех пор всегда я говорила с ним
И знала, что он солнцем приходил,
Весенней лаской, свежестью зимы,
Он приходил за каждый мирный стол,
Он не вернулся, чтобы были мы,
Для этого он, внученька, ушёл.
Пускай мы ели с лебедою квас,
Работали до ночи, не забыть,
Что кто-то пал не за себя, за нас
И надо жизнь его в своей ещё прожить.
Умолкла бабушка устало за столом,
Задумалась о ясном, тихом дне,
Притихла внучка с голубым бантом,
Сжимая крепко книгу о войне.
– Потом я приготовлю нам компот, –
Сказала бабушка. Но внучка ей в ответ:
– Ты расскажи, как шёл солдат на дзот,
Ты расскажи, что смерти для героев нет.
Рделись земляничные пригорки
Радость деревенской ребятни,
Наливались травы соком горьким
В сорок первом, в новом лете дни.
Распластались громовые тучи
Над страной, где мирный жил народ
Он мечтал о доле своей лучшей,
Зная то, что счастье всех найдёт.
Потянуло гарью сквозь туманы
Соловьиных рощ, где гвалт стоял,
Так по перелескам и полянам
Пули щебетали, и металл
В городах разрушенных жил в стенах
И стреляли громко ППШ,
В реках кровь бурлила, словно в венах.
От бомбёжек звон стоял в ушах.
У родной земли свои законы,
Сыновья свой исполняли долг –
В жертву приносились миллионы
Жизней, чтобы гул войны умолк.
Зов тревог. Зачем он не проходит?
Почему он слышен вновь вокруг?
Что-то вдруг расстроилось в народе.
Кто излечит души от недуг?
Над подсолнухами зори,
От огня в глазах рябит,
Где искать счастливой доли?
Просто много солнца в поле, –
Ополченец говорит.
Над подсолнухами грохот,
Канонада вновь ревёт,
Автоматный слышен хохот:
Та-та-та –всем будет плохо,
Бей своих, беги народ!
Убивают! Что такое?
Душу как спасти свою?
Нет подсолнухам покоя,
Умирают в поле, стоя,
В вольно дышащем краю.
Ветер в города и сёла
Внёс раздор из-за морей,
Был народ всегда весёлый,
А теперь босой и голый
Плачет о земле своей.
Кровь сгущается у раны,
Вновь цветы ложатся в гроб,
Люди алые тюльпаны
Ставят в вазы и стаканы,
От печали бьёт озноб.
В дом родной беда стучится,
Вызревает в сердце месть,
Прокричала зычно птица,
Облака и небылицы
Проплывают – всех не счесть.
Над подсолнухами ветер,
Семена летят вразнос,
На войне взрослеют дети,
Хрупок мир на белом свете,
Ты спаси его, Христос!
Салунина Надежда Ивановна
Третий месяц войны
Третий месяц войны. Мне 11 лет.
Вдалеке канонады разрывы.
Не играем в лапту - настроения нет.
И пока что все близкие живы.
Осень тихо бредёт, грустно смотрит в ручьи
И не трогает листьев опавших.
Кто-то горько шутил, что теперь мы ничьи,
Потому что ни немцев, ни наших.
Вдруг немецкая речь, словно град под окном.
Мы застыли и молча глядели.
На красивых конях, как жакеи в кино,
Три сверкающих немца сидели.
«Руссишь киндер, хватай!» - офицер хохотал,
Шоколадку ломая на части,
На дорожную пыль нам по долькам бросал
Шоколадное детское счастье.
Долго ждали. На нас аппарат навели.
Чтобы снять, как в пыли будем рыться.
Мы не двинулись с места, просчитались они,
Пораженья не знавшие фрицы.
Вдруг рванулся один подбирать шоколад,
Несмышлённый двухлетний ребёнок.
Но его оттащил за рубашку назад
Старший брат, лет восьми октябрёнок.
Мне 11 лет. Многим - меньше того.
Мы не в силах Победу приблизить.
Но горды были тем, что из нас никого
Не сумели фашисты унизить!
От мадонны земли, вы чисты и нежны, и прекрасны.
Вы воспеты в полотнах великих и мудрых творцов,
Ваши лики спокойны, а очи – лучисты и ясны.
О мадонны, вы гордость и храмов, и пышных дворцов.
Лишь во взорах видна материнская ваша тревога
За младенца, за муки и терни его впереди.
Я у каждой мадонны волнуюсь немного,
Непонятное что-то щемит моё сердце в груди.
Но мадонна одна холодит мою грешную душу,
Я стою перед нею, и сердце рыдает моё.
Я музейный покой той мадонны ничем не нарушу,
Ленинградцы назвали блокадной мадонной её.
Заострили черты ей безжалостно голод и стужа,
Радость жизни тревога немедля с лица убрала,
Защищая ребёнка от смерти, пылающей всюду,
Материнскую руку в надежде она подняла.
Знаю многих из вас я, мадонны блокадного лиха,
Как тогда, вы в тревоге за город родной и сейчас.
Благодарны за всё, а поплачете – тайно да тихо.
И жалеть так детей не умеет никто, кроме вас.
Я свидетель тому – милосердие ваше бездонно,
Велики вы и нынче в прощении и простоте.
И пока рядом с нами блокадные наши мадонны,
Научитесь у них человечности и доброте.
(1991 год)
Уже девяносто восьмой
По городу робко шагает,
Совсем не знаком он с войной,
Блокаду и вовсе не знает,
Но знает он день в январе,
Когда о блокаде вспомянут,
И будет салют в серебре,
И павших в осаде помянут…
И вам, тем, кто выжил тогда,
Слова благодарности скажут
За те и за эти года,
Да фильм о блокаде покажут.
Всё правильно, день этот свят!
И всё ж, ваше сердце страдает.
Тогда вы спасли Ленинград,
А кто вас сегодня спасает?
Есть люди, забыли не все,
Которые чтут вас и помнят,
Что вам тяжело, что вы есть –
Другим не однажды напомнят.
А я постараюсь и впредь,
Чтоб стало вам жить интересней,
Чтоб вас хоть немного согреть,
Дарить вам и сердце, и песни!
https://andreapol.tverlib.ru/poezie-salunina-9
Я славлю вас!
Припудрил снег Неву и Летний Сад,
Пришёл январь, зиме природа рада.
Январь спаситель – люди говорят.
Январским днём была снята блокада.
Гремел салют над нашею Невой.
Все ленинградцы, плача, ликовали.
И стал тот день для города святой –
В неравной схватке город отстояли.
Когда б не вы, турист бы приезжал
На кадр заснять руины над Невою.
Когда б не вы… Ведь Гитлер приказал
Взять Ленинград, а взяв, сравнять с землёю.
Но враг бессилен перед вами был.
Наш город жив! Весь мир об этом знает!
А если кто-то вдруг и позабыл,
Так песня вновь моя напоминает.
И славлю я уже в который раз
Страданья ваши, мужество и стойкость,
Все ваши 900! Я славлю вас
И за терпенье в годы перестройки!
В сорочке тот родился, тот в одежде,
Иной счастливым, тот – другим на страх,
А мне сказали: «Наденька, Надежда,
Ты родилась с гитарою в руках!»
Сказали это, может, слишком громко,
Но я, когда листаю жизнь мою,
То вижу, как трёхлетнею девчонкой
Царапаю по струнам и пою.
Я перепела всё ещё до школы,
Что пел народ и вся моя семья.
От самых грустных песен до весёлых,
Бренча гитарой, лихо пела я:
«Веди ты в бой, Будённый, нас смелее,
И расступись, храня любимых, рожь,
Что завтра жить мы будем веселее,
А кто сгорел, того не подожжёшь».
Летело детство с песней под гитару,
Но вдруг, как будто лопнула струна,
Иль злая пуля песню оборвала…
Нет больше детства – грянула война.
Не потому я сразу взрослой стала,
Что мне пришлось на раненых стирать,
А потому, что брат свою гитару
Стал мне теперь как равной доверять.
Я снова пела песни, но другие,
Про огневые, грозные года,
Как правда были песни те святые,
Таких уже не сложат никогда.
Салют Победы остро мне напомнил,
Кто не споёт со мной, кого уж нет,
Щемящей грустью сердце мне наполнил,
А было сердцу лишь 15 лет!
Но юность вдруг в окошко постучала:
«Очнись, Надюша, полно горевать!
И надо жить, а ты ведь запевала!
Бери гитару – время запевать!»
И с той поры слыву я запевалой
На юбилеях, свадьбах, на пиру,
На торжествах, на встречах, на привалах
И в дождь, и в снег, в морозы и в жару.
А среди тех, кто в золоте и в виллах
И разодетых в пух и даже прах
Какой себя я чувствую счастливой,
Что родилась с гитарою в руках!
(1982 год)
Опять у весны мы в плену,
И сердце обиды прощает,
Особую нынче весну,
Волнуясь, Россия встречает,
Зовёт она наших солдат
За праздничный стол на беседу
И славит за все 50
Великую нашу Победу!
Так что же туманится взгляд
У вас, ветераны родные?
Сегодня вам всем 50,
И вами гордится Россия,
Что мир от фашизма спасли,
Страну из руин возродили
И честно, как только могли,
Любимой отчизне служили.
Вы отдали Родине всё:
И лучшие годы, и силы.
Я верю, вспомянет ещё
Всех вас добрым словом Россия,
А трудно живётся сейчас –
Вы нас, ради Бога, простите.
И плохо нам будет без вас,
Как можно подольше живите.
(1995 год)
Блестят на груди ордена,
Звенят фронтовые медали.
Для многих лишь буквы – война,
А вы-то на ней воевали.
И там погибали не раз,
Но чудом опять воскресали.
Тогда фронтовичками вас
В народе, любя, называли.
Ах, как идёт тебе армейская привычка
Предельно-чётко всё осилить, что пришло!
Не вешай нос, моя родная фронтовичка,
Не унывай и строй держи, хоть тяжело.
Досталось вам лиха сполна,
А вы лишь девчонками были.
Не женское дело война.
Но вы ведь Россию любили.
И так до сегодняшних дней:
Без вас шагу сделать не могут.
Как только дела посложней –
Зовут: фронтовички помогут!
Ах, как идёт тебе армейская привычка
Предельно-чётко всё осилить, что пришло!
Не вешай нос, моя родная фронтовичка,
Не унывай и строй держи, хоть тяжело.
(1995 год)
Пятьдесят пять лет с той весны прошло,
Как гремел салют над моей страной,
Горько было вам, больно и светло-
Ведь прощались вы навсегда с войной.
В тот великий день, в тот священный час
Полыхал салют посреди земли
В честь моей страны и, конечно, вас-
Вы тогда весь мир от беды спасли.
Верили вы все, что с победным днём
На планету к нам мир придёт навек,
Обретёт покой в мире каждый дом
И любовь найдёт каждый человек.
Вашей нет вины, что стреляют вновь,
Родины развал всем беду принёс,
Продают уже совесть и любовь,
А как дальше жить - не решён вопрос.
Поклонюсь я вам до земли сейчас,
Что старались вы все по чести жить
И умели так, как никто из нас
В самый час лихой Родину любить!
Дай вам Бог прожить много светлых лет,
Очень долго быть, как сейчас, в строю,
И увидеть мир без войны и бед,
А счастливей всех Родину свою.
(2000 год)
Венков Сергей Николаевич
С тех пор прошло уже немало лет,
Но боль войны на сердце не остынет...
...Ты был убит, сожжён, повешен... ...НЕТ!
НЕТ! Слава Богу, ты дожил до ныне.
Дожил до ныне, но какой ценой!
В те дни ты мерил жизнь свою шагами:
Ты ранен был и кровь лилась рекой,
Ты весь покрылся шрамами и швами!
Ты нечистью фашистской был казнён,
Расстрелян, вырыв сам себе могилу,
И снова бил врага, но только он
Не знал, что ты уже заходишь с тылу.
В тебя стреляли тысячи стволов,
И миллионы пуль в тебя вонзались,
Но ты остался жив и был таков,
В тебя стреляя, гады просчитались!
Ты в своём танке заживо горел!
В подбитом самолёте с неба падал!
Ты шёл на смерть, но сдаться ты не смел!
И ЖИЗНЬ Господь давал тебе в награду!
Ты знаешь боль и ужас! Голод ! Страх!
Не уничтожила тебя блокада!
Ты вынес Ленинград СВОЙ на руках!
Да, ВЫНЕС! НА СВОИХ РУКАХ! Из ада!
Дошёл ты до победного конца!
Отвоевал ты Родине СВОБОДУ!
И твоего отважного лица
Век не забыть спасённому народу!
Навеки стал героем ты для нас,
Твоих потомков - сыновей и внуков,
И разреши перед тобой сейчас
Склониться, положив на сердце руку.
Соколов Александр Николаевич
В красном углу
Старой ветхой избушки
Икона Христа
Висит, как и встарь.
В углу пред иконой
Каждый вечер старушка
Читает молитву,
Как дети букварь.
Не просит она
Богатства от Бога,
И даже здоровья
Не просит себе.
На век её выпало
Горя так много,
Но она не привыкла
Молить о себе.
Ведь был в её жизни
И целый год счастья,
Когда она с мужем
Любимым жила.
Но рано иль поздно
Всё когда-то кончается…
И вот их с супругом
Разлучила война.
Его провожая,
Слёз горьких не лила,
Ведь знала прекрасно-
Победа нужна.
Да только в тот вечер
У военкомата
В последний раз мужа
Она обняла.
Конечно, надеялась,
Ждала писем с фронта,
Трудилась в колхозе,
Как только могла.
Однажды к ней в избу
Вошла почтальонка
И, глаза опуская,
Письмо отдала.
В письме том солдатском
Слов было немного:
« Ваш муж пал геройски
В неравном бою…»
С тех пор и поныне
Гордо и горько
По жизни несёт она
Вдовью долю свою.
Но был в её жизни
Ещё лучик счастья.
Который доселе
Забыть не смогла:
Сиротку-мальчишку,
Что был беспризорным,
Как сына родного
Воспитала она.
Последнюю крошку
Ему отдавала.
Проводила с ним много
Бессонных ночей…
Но годы промчались-
Вырос мальчишка
И, в город уехав,
Забыл там о ней.
Живёт своей жизнью
В делах и заботах
И даже не может
Письмо написать.
Учёба – учёбой!
Работа – работой!
Но разве же можно
Про мать забывать?!
А мать о нём помнит
Всемерно, всечасно.
И в сердце обид
На него не таит:
- Быть может, он занят,
Зато и не пишет?
А будет свободен-
Тогда навестит…
В красном углу
Старой, ветхой избушки
Перед иконой
Лампада горит.
Там каждый вечер
За мужа и сына
Старушка смиренно
Молитву творит.
Не говори, прошу, пожалуйста, при мне
О злодеяниях немецких в той войне.
Не говори при мне, пожалуйста, прошу -
Разговоров этих я не выношу.
Не хочу я больше видеть этот страх,
Что до сих пор стоит в моих глазах.
Я не могу без боли в сердце вспоминать,
Как фашисты расстреляли мою мать.
Как сожгли деревню нашу всю дотла,
Только церковь в ней одна была цела.
Как под дулом автомата в неё люди шли,
А потом её фашисты подожгли.
Стоны, крики, вопли вдаль неслись…
Мы тогда с сестрой вдвоём спаслись.
Мы спаслись… Нет. Мама нас спасла –
Когда немцы подошли, нас в погреб спрятала она.
И оттуда сквозь разбитое стекло
Мы всё видели, что там произошло…
Мы долго плакали, закрыв руками рот,
А потом нас подобрал советский взвод.
И хоть были мы тогда ещё детьми,
Все испытанья той войны сполна прошли.
И потому, прошу тебя, пожалуйста, при мне
Не говори о той губительной войне!
Шабанова Наталья Ивановна
На поле битвы –
Низкий бугорок
И чуть приметный
Деревянный крест.
Кругом пустырь:
Ни стёжек, ни дорог,
Один лишь ветер
Средь равнинных мест.
Здесь шли бои
И трескалась земля,
Дым застилал
Воронки и окопы,
Давились гарью
Хлебные поля.
Под игом немцев было
Пол-Европы.
Но русский Ванька,
Славный наш Иван,
Вставал под пули
И врага громил.
Он в чистом поле,
Где трава-дурман,
Оставил сотни,
Тысячи могил.
Но он сумел
Свободу отстоять
И от чумы очистить
Нашу Русь.
Его из бронзы
Надо бы ваять,
А я боюсь войны,
Опять боюсь…
Мир и война, всему началом
Был сорок первый грозовой.
Лицом к лицу
С ним не стречалась,
Но он во мне – под роковой!
Я предъявить могу по праву
И укорить его за то, что он бомбил
Мою Державу и родовое жег гнездо.
И по вине той брани ярой
Мне видеть деда не пришлось.
«Без вести павший…» - как ударом
В сердцах родных оборвалось.
На той войне в болотных топях
Погиб мой дядя,
А отец с боями топал
По Европе и нес Победу, как венец!
Война и Мир.
Какой ценою
Платила каждая семья! Бессмертный полк –
Не призрак боя,
Он - настоящая война!
Гляжу в те лица, что рекою
В «Бессмерном» движутся полку,
Без боли в сердце, я не скрою,
Без слез их видеть не могу!
Они такие молодые,
Парят над нашей головой
В одном строю, и все живые,
К нам заглянувшие домой!
Год сорок первый – сорок пятый!
Мед них – бессмертия река.
Мир, на бессмертии распятый,
Хранить должны наверняка!
Незакрытой остается книга,
Не прочитанной до конца,
Потому как на братских плитах
Цифры голые, нет лица.
В перелесках, на полустанках,
У мостов неизвестных рек
До сих пор заметает останки
Серый пепел и жгучий снег.
До сих пор под раскаты грома
Замирают сердца у вдов,
У сирот, у семей без крова,
У разрушенных городов.
Не исчезли на крте пятна -
Дубосеково, Ржев, Ленинград...
Уходили на смерть безвозвратно
Сотни юных безусых ребят.
Полегли на родимых просторах,
Обагрев своей кровью поля.
Дышат маками степи за Доном,
А под тверью шумят тополя.
Но весной в перезвонах капели
Слышен плач матерей и вдов,
Как и в песнях, что недопели
Те солдаты у тех костров.
Продолжается павших поиск
Ради мертвых и ради живых.
Значит, кто-то допишет повесть
О горячих сороковых.
Бессмертный солдат
Посреди тишины
На огромной планете,
Там, где ветры шумят
И ромашки цветут,
Он, как символ войны
И любви в целом свете,
Через пламя прошёл
И покоится тут.
Он под ливень свинца
И под гром канонады
По горячему снегу -
Вперёд, напролом
Шёл, как танк боевой,
Все сметая преграды,
Лишь бы мама жила,
Сын родился б живой.
Он – Иван, Алексей,
Тимофей и Василий
Он – Андрей, Михаил,
Поликарп и Кондрат …
Он защитник страны –
Синеглазой России,
Славной Родины сын
И бессмертный солдат!
СЕСТРИЧКА В МЕДСАНБАТЕ
Она была сестричкой
в медсанбате,
С фигуркой тонкой,
жиденькой косой.
На ней висело
форменное платье.
Не выделялась
девичьей красой,
Но сколько силы
внутренней имела,
Какой запас терпенья
и любви,
Когда кормила раненых
и пела,
И умоляла: милый,
потерпи.
Каким особым светом
озарялись
В тот миг её усталые
глаза!
Хотелось плакать,
а она смеялась,
Здоровых сил
вздымая паруса.
И безнадежных словом
поднимала,
Теплом делилась
трогая рукой,
И нежно так, по-женски,
обнимала:
Живи, солдатик, рано на покой.
Цвела сирень.
- А помнишь,
как с сиренью
Ходил ты к милой,
бегал с ней в кино?
Ты говоришь, любовь
была осенней?
Ну пусть и так!
Пусть осень! Всё равно.
Глаза бойца зажглись
таким азартом.
Припомнил дом
и шумный листопад,
И девочку, к которой
бегал франтом,
И русых кос цветочный
аромат.
Зарделись щёки,
лёгкая улыбка
Сменила грусть:
- Спасибо, я живой!
С тобой, сестричка,
повезло нам шибко,
С такой поддержкой
мы готовы в бой!
Была сестричкой
девочкой в санбате.
Худые плечи,
жидкая коса...
С какой надеждой
все бойцы в палате
Искали взлядом
тёплые глаза!
***
Иди и помни, это было
С огромным миром и страной:
С фашистской свастикой громилы
Пожар раздули мировой.
Шагали варвары по свету,
В пыль превращая города,
И жгли безжалостно планету
Без боли, совести, стыда.
О том, каким кромешным адом
Всё было там, на той войне,
Фронтовиков былых награды
Расскажут явственно вполне.
Да те мальчишки и девчонки,
Чьё детство выжжено войной,
В коротких штаниках, в юбчонках
На рубежах передовой.
В строю со взрослыми шагали,
Сменяли взрослых у станка
И с хлебом в поле помогали,
И били яростно врага.
И это им потом досталось
Страну из пепла возрождать.
А детство в той войне осталось
И продолжало воевать.
Оно являлось к ним ночами
Страшенным ужасом во сне.
Всё повторялось, как в начале —
Опять война! Конец войне!
Иди и помни: это было
С огромным миром и страной.
А детство кануло, уплыло,
Оно раздавлено войной.