Мотовозик до Жукопы
Шаклатые
В первый день 2006 года мы с отцом Александром возвращались из Закликов, где на старинном приходском кладбище он отслужил панихиду по усопшим в небольшой рубленой Никольской часовенке. Я прислуживал ему там, подавал кадило.
Погода радовала. Было солнечно, белоснежно и празднично. И я всё не мог отделаться от радостного ощущения, что будто наступила долгожданная весна.
– Хочешь, историю расскажу одну!? – не отвлекаясь от дороги и умело управляя своей машиной, обратился ко мне батюшка.
Погружённый в свои весенние ощущения, я не сразу и ответил.
– Так хочешь историю послушать!? – и он быстро глянул на меня.
Я согласно закивал головой.
– Ну, так слушай! – продолжил он, глядя уже на дорогу и щурясь от яркого солнца. – Есть у меня бабка одна знакомая. Как-то недавно обратилась она ко мне за помощью: нужно, мол, дом освятить. В договорённый день приезжаю к ней, начинаю разбираться, что да как. И она мне жалуется, что в последнее время ни днем, ни ночью нет ей совсем покою. Кто-то постоянно изо дня в день то стучит, то ходит в соседней комнате или под окнами дома топчется. Она глянет, окликнет – вроде никого и нет. Невмоготу ей это уже стало, да и поняла, что дело тут явно нечистое.
Ладно, – думаю, – не ты первая, не ты последняя. Отслужил, как полагается, водосвятный молебен. И освятил святой водой весь её дом с пристройками, хлевом и баней. Но перед тем поговорили мы плотно, пояснил ей, отчего могут происходить такие явления. Она мне исповедалась, и причастил я её на дому, как болящую. Распрощались.
Через несколько дней, однако, звонит: “Батюшка, приезжайте – нужно срочно поговорить”. Надо так надо, еду к ней, недоумеваю, правда: о чём ещё можно говорить? В прошлый раз всё подробно обсудили.
Приехал. Она мне и рассказывает: “Вот, батюшка, какое дело: пару дней после освящения дома всё было тихо. Уж так я радовалась, так радовалась, что и не сказать как. Но на третий день занимаюсь, как обычно, своими делами на кухне. Вдруг слышу детское пение в большой комнате. Удивилась я сильно. Ведь знаю, что радио там выключено, телевизор сломанный стоит. Прислушалась, – точно поют! И пение такое сладостное, такое чистое, что и не описать, как за сердце хватает та мелодия. Вот только слов, жаль, не разобрала совсем, как ни прислушивалась. Мне хоть и страшно было, но, засомневавшись, – может, всё-таки радио работает? – глянула в ту комнату: никого! И песня тут же смолкла. Что за диво такое, – думаю, – померещилось что ли!? Опять пошла на кухню. Только дверь в комнату закрыла – вновь запели. И так опять чисто, так правильно, по голосам разложено, что я не выдержала: “Мальчики! – говорю им через закрытую дверь, – Что ж вы меня пугаете!? Чего сами прячетесь!? Хоть покажитесь! И зачем сейчас поёте? Вот как понесут меня в гробу на кладбище, вот тогда-то лучше и спойте, чтоб и люди все слышали ваше пение”. Но ничего мне не ответили, и опять никого я там не увидела, а петь в тот день всё же перестали.
– Но это не всё, – говорит, – батюшка, ты только послушай, что дальше было. А на завтра нездоровилось мне. Я на печку и полезла кости старые погреть. Лежу, думаю о своём житье-бытье. И вдруг опять запели те же ребята, но теперь уже прямо на кухне. А лежанку мою на печке от кухни отделяет лишь занавесочка ситцевая. Вот и потянулась я к ней, чтобы хоть краем глаза увидеть певцов тех. Глянула в щёлочку – ах, лихоньки! – и обомлела вся. Не поверите, батюшка, увидела ведь я ребят тех. Возле вот этого стола, за которым и сидим сейчас, на этом самом месте, – ткнула она рядом со столом, – стоят двое, небольшие (рукой так же показала рост от земли пятилетнего ребёнка), шаклатые такие, и поют разными голосами да так опять складно и красиво, что не сказать и представить себе невозможно, а слов опять не разобрать.
Я, уже не помня себя, отдёрнула ту занавеску, хотела что-то сказать им и сама не заметила, как свалилась с печки и убилась об пол. Так и пролежала, не знаю сколько, на полу. Никаких сил не было встать. Ребят же вновь как ветром сдуло. А отлежавшись, поднялась кое-как. И прежде всего добрела сюда, где пели они. Ведь сомневалась всё: наяву ли это было? А тут глазам своим поверить пришлось: увидала там два пера на полу. “Хошь, – говорит мне, – покажу?” И отворачивает клеёнку на том кухонном столе. И вот, представляешь, действительно вижу одно небольшое пёрышко, так похожее на свежевыдранное из птицы какой – с белой нежной опушкой внизу, но само перо необыкновенное – какое-то сизое, невообразимого цвета. Оно явно неземного происхождения – это веет от него, чувствуется всей душой. И всё не могу забыть цвет его, ибо не видел я за всю свою жизнь такого сиренево-сизого оттенка. “А другое, – говорит, – я потеряла. Осталось только это”.
– Так-то, брат мой во Христе, – негромко, с задумчивой интонацией закончил свой рассказ батюшка.
– А то, что ангелы эти не Божьи, – после некоторого молчания продолжил он, – говорит сам факт падения бабки с печки. Сам подумай: допустили бы Божьи такое!? Да нет, конечно. То бесы искушают бабку. Она ведь до сих пор искренне считает, что то видение ей от Бога якобы было. В превозношение и самолюбование даже впала, вон, даже просила их петь на её похоронах, чтоб, мол, и люди видели какой ей почёт от Самого Господа Бога.
Батюшка вновь помолчал, затем тяжело вздохнул и продолжил:
– Видно грехи нераскаянные есть ещё за ней, хоть и каялась до того мне. И грехи-то были тяж-е-е-лые у неё! – сочувственно покачивая головой, протянул батюшка. – Только не могу тайну исповеди разглашать. А, видно, есть что-то такое, в чём признаться до сих пор не может. Намекнул я ей об этом, но промолчала пока. Трудно ей, видно, решиться до конца душу облегчить. Вот и имеют бесы власть ещё над ней. И, смотри-ка, как после освящения дома перегруппировались и тактику изменили, и опять за своё принялись – донимают и искушают её. Не без успеха, прямо скажем. Во какие чудеса творятся на белом свете, сам бы не увидал – не поверил бы ни за что!
Я, поражённый услышанным, лишь через некоторое время нашёлся спросить: “Батюшка, а что значит “шаклатые”? Он усмехнулся, глянул на меня с улыбкой:
– Пушистые значит, шаклатенькие такие, неужель не слышал ещё, как народ у нас здесь говорит!?