Мотовозик до Жукопы

Владимир Марков

Новогодний кабанчик

    Виктору Ивановичу не спалось. До наступления Нового года оставалось два дня и столько же до закрытия охоты. Дела же охотбригады в этом сезоне складывались неважнецки: то стрелок на номере «отпуделяет», то зверь отвернёт «вдруг» в сторону (ох уж эти вдруг!) от стрелковой линии, то начавшаяся непогода напрочь заметёт следы зверя. А ведь, как известно, он не стоит, привязанный к дереву. Потому от удачи двух последних выездов зависел конечный результат. Пара лицензий на отстрел кабана, казалось, жгла карман бригадира.

    Сухо потрескивали от мороза углы дома. В его жарко натопленном нутре лишь просвечивал через шторы уличный фонарь да подмигивали зелёным глазом часы на тумбочке.

    Виктор Иванович тяжело вздохнул и, совершая своим солидным телом очередной маневр на супружеской кровати, с усмешкой подумал: «Ещё два-три разворота, и вся простыня в моём распоряжении. Вот так ты и в охоте, ведь так просто…».

    Но как будто поймав его на этой незамысловатой мысли, под одеялом ворохнулось словно большая белая рыба тело жены и, приткнувшись к его затылку вновь задышало ровно и умиротворённо.

    Во дворе глухо звякнул цепью Гай. «Тоже не спит, бродяга; словно чует, что и ему придётся завтра нелегко. Всё-таки как это примечательно: собаки ещё играют во дворе или мирно подремывают в будке, но зачастую всё уже определено: дичь от них не уйдёт, сколько бы уже сейчас она ни металась, ни петляла в морозной ночи по лесам.

    Только бы не было пороши, а то кабан заляжет в крепи и всё – пиши пропало».

    Виктор Иванович осторожно опустил горячие ступни на крашеный пол и, просочившись в кухню, плотно притворил за собой дверь. Глотнув холодной заварки, он опустился на жалобно скрипнувший табурет возле печной вьюшки и, затягиваясь «Примой», долго вглядывался в пожелтевшую фотографию покойной тещи Серафимы, словно отыскивая ответ на всё наболевшее. Но чело Серафимы со скорбно сжатыми губами хранило суровое молчание и даже как бы осуждало зятя за легкомысленные и непозволительные замыслы. Тяжело вздохнув, Виктор Иванович щёлкнул выключателем и, вернувшись на супружеское ложе, обнял жену и, слушая потрескивание мороженого дерева, вспомнил анекдот: «А мой-то дурак на рыбалку отправился…». И забылся коротким сном.

    Чуть светало, когда Виктор Иванович, покормив кобеля лёгкой собачьей «шурпой», закинул за плечи охотничье снаряжение и, отстегнув карабин на шипованном ошейнике собаки, двинулся к месту сбора. У обочины уже жизнеутверждающе приветствовал наступающее утро колёсный трактор МТЗ, набирая в своё железное нутро всё больше и больше тепла. «Извозчик» Сашка-поэт ещё издали съехидничал: «Иваныч, а мы тебя уже почти час ждём-пождём».

     – Что, уже принял на грудь с утра? Смотри, вылетишь из бригады!

     – Не, я ни в одном глазу, хочешь свежий стишок злободневный?

     – Ну давай, композитор, нажми на клавишу.

      Сашка простёр вперёд руку с шапкой и ернически продекламировал:

   Куда ни дёрнешься – повсюду,

   в туман забот погружена,

   лаская взорами посуду,

   вокруг тебя сидит жена.

     Может быть, сегодня отдохну от поручений, а то: «Саша, надо бы нам это, сделай то-то, сходи туда-то»… Хуже горькой редьки.

      – Нет, Саша, жёнку ты к вечеру ещё вспомнишь: и горячие котлетки с картошечкой, и тёплый бочок, и ещё что-нибудь. Так что нагуливай аппетит! А вот это тебе на закуску:

   Неправда, что женщины – дуры,

   мужчины умней их едва ли,

   домашние нежные куры

   немало орлов заклевали.

   С шутками-прибаутками вскоре все угнездились в тракторной телеге, застеленной мороженой соломой. Хватило места и для собак, дабы поберечь их лапы для охоты. Сашка лихо заскочил в кабину, дал гари своему железному коню, и, подсвечивая дорогу заляпанными фарами, бригада отправилась к месту охоты, где накануне вечером были обнаружены следы кабанов.

<=

=>