ДЕЛО МАСТЕРА
Маяк.
Серёже Каплану
Маяк не должен быть красивым.
Он должен просто, глаз разинув,
следить за всяким кораблём,
что входит в круг его влиянья
и пусть не личным обаяньем,
но звукосветоколебаньем
всю ночь заботиться о нём.
Он может быть и некрасивым,
он толстым может быть и сивым,
но всё ж от сини и до сини
обязан он не спать, не спать –
все корабли, все караваны,
идущие в иные страны,
своей заботой неустанной
от бед и бурь оберегать...
Над пропастью, по-над обрывом,
пусть не во ржи – среди крапивы,
пусть хоть с каким суконным рылом
несёт он свой ночной почин.
Он – просто труженик, рабочий,
он точен должен быть и прочен.
Пусть он и некрасив вне ночи,
но как прекрасен он в ночи!
***
Тонет зал в многошёпотном шуме.
Скалит зубы на сцене рояль,
предвкушая, как дерзкий безумец
станет в пасть ему руки ронять,
извлекая замёрзшие звуки,
согревать их раскатом игры
и швырять в зал ноктюрны и фуги
чёрным взмахом изломанных крыл...
Тонет зал в многошёпотном шуме.
Тонкой ножкой дрожит микрофон.
И другой неуёмный безумец
жаждет мир образумить строфой.
По лекалу проводит он строго
острой кромкой отточенных слов,
он роняет калёные строки
на партерный булыжник голов...
В зале шумно и душно, и тошно,
и в буфет многолюдна тропа.
В зале сгинул известный художник.
Неизвестный здесь скульптор пропал.
И мелькнув еле тёплой искрою,
как от ветки оторванный лист,
здесь пытался взлететь над толпою,
но развеялся в прах журналист...
Тонет зал в многошёпотном шуме:
шорох ног, стрекотание жвал –
он ещё не таких образумил,
он ещё не таких прожевал.
Не к суме тяготея, но – к сумме,
он спешит к золотому руну…
Только снова на сцене безумец –
посмотри! – к рампе вышел безумец,
натянув
на гитаре
струну...