Мотовозик до Жукопы
Воскресение
О время, время, – ты лучший лекарь душевных ран...
По петляющей меж колосящейся ржи тропинке идет молодая женщина. В руках ее сумка с немудрящими продуктами из сельмага. Нещадно печет июньское солнце, высоко в небе разливается трель жаворонков. Чуть впереди бежит белокурая девчушка лет четырех, то и дело наклоняющаяся к обочине, чтоб сорвать очередной цветок. Зажав их в кулачок, она подбегает к матери:
– А я тебе букотик подалю!
– Не букотик, а букетик, – поправляет ее мать.
– Я и говолю бикетик, – отвечает малышка, и обе звонко хохочут!
… Настасья умерла душной августовской ночью, когда ее единственная семнадцатилетняя дочь лишь на минутку смежила веки, смертельно измученная бесконечными бессонными ночами, полными боли и страдания к больной раком матери.
Похороны и поминки Таня помнила плохо, лишь каждый вечер, как во сне, ходила за околицу к дорогому ее сердцу свежему холмику. Прошел август. Соседка тетя Валя, получив свежую газету, как-то окликнула Таню: «Ну что, надумала, где учиться будешь, смотри еще на ткачих набирают, пойдешь?»
На курсах ткачих был недобор, и Таню, окончившую десятилетку с отличием, взяли с большим удовольствием. Нехитрые премудрости ткацкого дела днем как-то отвлекали девушку от грустных мыслей о рано ушедшей мамочке. Но вот вечером, оставаясь в общаге в одиночестве, когда подруги убегали на танцы или в кино, Танюшка опять грустила. Снова щемящей тоской заползали в душу воспоминания…
Закончились трехмесячные курсы, сданы зачеты, впереди – самостоятельная работа. Таня решила съездить в деревню, ведь работая на фабрике, не скоро вырвешься.
Выходные пролетели незаметно. В ноябре темнеет рано. Девочка еле успела на последнюю электричку в город. Как всегда занятая невеселыми мыслями, навеянными посещением родного дома, она и не заметила, что в вагоне одна. На последней перед городом остановке в поезд вошли двое развязных пьяных парней. Таня не сразу поняла, что хотят от нее, когда они вытащили ее в тамбур и, пригрозив выбросить из поезда на полном ходу, стали срывать одежду, повалив на грязный пол. Она не могла от страха даже закричать.
Дальнейшие события будто выпали из ее помутневшего сознания. Очнулась девочка ночью. Электричка стояла в тупике. На ватных ногах Таня вышла к вокзалу и остаток ночи в оцепенении провела на уличной скамье.
В общежитии девушка никому ничего не рассказала, только еще больше замкнулась в себе. Ей было так стыдно. Таня чувствовала себя такой грязной и униженной. Но это было, как оказалось, не самым страшным. Через некоторое время она поняла, что беременна! Ужасу девчонки не было предела! Повеситься, броситься под поезд, каких вариантов своей кончины она ни перебрала.
Но вдруг, как озарение, в ее воспаленном мозгу: Я УНИЧТОЖУ ЕГО!!! Ребенка про себя она никак не называла, даже не хотела думать, кто может быть: мальчик или девочка. Лишь неизменное: ОН – ее враг, поселившийся внутри неё, лишивший сна и покоя!
Чего только ни делала Танька в надежде, что случится выкидыш: таскала в цехе на пузе самые тяжеленные тюки ткани, с силой спрыгивала с подножки трамвая, нарочно одевалась легко в холод, чтоб заболеть и избавиться от НЕГО. Ненавистного. Но ничего не случилось. Организм был молодой и крепкий. Поняв окончательно, что ничего не изменишь, Танька стала думать, как избавиться от НЕГО после родов. Каждую ночь она лежала и представляла, как это сделает. Решено было родить в каптерке, самой дальней комнате этажа, где хранились праздничные плакаты и портреты вождей, затем завернуть ЕГО в белую (непременно белую) наволочку и там оставить.
Приняв свое жуткое решение, Танька даже как-то успокоилась и стала ждать роды. Душевные муки так истерзали ее, что девчонка стала похожа на старуху. Широкий халат в цехе, старое бесформенное платье дома хорошо маскировали ее положение.
Стоял такой же душный август, как и год назад. В субботу вечером Танькины соседки по комнате отправились на танцы. Вдруг ночью Танька поняла: началось! Она поднялась с кровати, сняла с подушки белую наволочку и направилась в каптерку.
Чтоб не кричать, Танька до боли закусывала губы и упиралась головой в бетонную стенку, стоя на четвереньках на полу. Казалось, что ее мучениям не будет конца. Но вдруг женским чутьем она поняла, ОН сейчас родится. Танька легла на пол, ребенок родился маленьким и слабым. Когда роженица поняла, что все закончилось, она села на полу. Расправила на коленях белую наволочку, тяжко вздохнув, поглядела на ребенка. Она поняла, что это девочка. Малышка лежала на полу, чуть шевелясь и издавая хриплые звуки. Танька взяла младенца, чтоб не глядя засунуть в наволочку. Интуитивно почувствовав тепло материнских рук, дите сжало кулачки и приоткрыло глазки…
На Таньку смотрели глаза ее горячо любимой мамочки, такие же бездонные и небесно-голубые! Женщина вздрогнула, тело ее будто прошибло ударом молнии. Руки схватили ребенка и прижали к груди, из которой вырвался душераздирающий звериный крик такой невероятной нечеловеческой силы, от которого, казалось, сейчас рухнут небеса… Она орала, рычала, скрипела зубами. Из ничего не видевших глаз ее ручьем текли слезы на маленькое розовое тельце тоже орущего во весь голос младенца. В крике этом было все: невероятное унижение, испепеляющий душу стыд, бесконечные душевные муки, длящиеся долгие девять месяцев. Вдруг тело Таньки обмякло, и душа ее разом освободилась от дикой боли и пыток кромешного ада… Такой и нашла ее через минуту вахтерша тетя Шура.
Очнулась Таня только поздним вечером в больничной палате, когда над ней заботливо склонилась акушерка. За окном догорал августовский день. Было 17 августа, годовщина смерти Таниной мамы Анастасии и день рождения ее чмокающей у груди дочки Настюшки!