На картах не значится
Тактика этой охоты была такова. В каждом помещении была оставлена в полу только одна крысиная дыра. Причём та, что находилась в доступном месте. Приманка – а это обычно был кусочек шоколада, завёрнутый в фольгу, – размещалась в точке, максимально удалённой от норы. Услышав – а дело чаще всего происходило ночью – что крыса шуршит фольгой, мы вскакивали и быстро затыкали дыру. Крыса оказывалась в ловушке. После этого мы, уже не спеша, включив свет и надев меховые лётные перчатки, которые крысы не могли прокусить, начинали охоту на грызуна. Здесь были важны знание крысиных повадок и быстрота реакции. Крыса никогда не паниковала и не металась по помещению. Она затаивалась за каким-нибудь предметом и ждала до последнего. Заметив, где спряталась крыса, мы осторожно занимали удобную для атаки позицию и, резко отодвинув предмет в сторону, хватали крысу рукой. Пойманная крыса отчаянно пищала и пыталась прокусить перчатку. Но тщетно. Грызуна тут же наскоро судили военно-полевым судом и неизменно – по законам военного времени – приговаривали к высшей мере наказания. После этого крыса каким-либо способом умерщвлялась и выкидывалась через форточку на улицу, на радость орловским котам. Спустя пару недель мы «насобачились» в охоте до такой степени, что ловля крыс стала для нас совершенно рутинным занятием и каждый подобный эпизод занимал по времени от силы три-пять минут. Месяца за два мы заставили крыс поверить в то, что шутки с нами плохи, что мы – опасные хищники, и совершенно отвадили грызунов заходить на нашу территорию. Так что визиты крыс стали в нашей квартире делом редким и, я так понимаю, случайным.
Совсем по-другому складывались мои взаимоотношения с крысами в квартире, которую я получил после женитьбы.
Наша с женой квартира располагалась на третьем этаже, и крысы проникали в неё по коммуникационной шахте, где пролегали водопроводные трубы. Шахта эта проходила за одной из стенок кухни, как раз за мойкой. Прогрызать крысам ничего не пришлось, так как в стенке шахты уже имелось отверстие размером примерно со школьную тетрадь. Замуровать это отверстие я никак не мог, поскольку по прихоти какого-то безвестного строителя, какого-то особо хитроумного «янычара», кран, перекрывающий воду в нашу квартиру, находился внутри этой шахты, как раз за упомянутым отверстием. Поэтому крысы совершенно спокойно приходили по шахте в нашу квартиру и, проникнув под мойку, где стояло помойное ведро, устраивали в этом ведре свои шумные пиры. А в тех случаях, когда в ведре было пусто, они в поисках съестного начинали шастать по всей кухне.
Жена моя крыс не любит. Особенно она не любит, когда крысы решают помочь ей в её кухонных хлопотах. И я её прекрасно понимаю. Я сам периодически вздрагивал, когда, включив вечером свет на кухне, обнаруживал нагло сидящего на обеденном столе хвостатого грызуна. Да, я признаюсь – я вздрагивал, несмотря на мои железобетонные нервы лётчика-истребителя. Что тогда говорить о реакции на подобные неожиданные встречи молодой хрупкой женщины. Разумеется, реакция эта была по-женски гораздо более непосредственной и эмоциональной, включая традиционный для таких случаев женский визг и метание вслед грызуну разнообразной кухонной посуды. Не будем лукавить, не всем хозяйкам по душе такие эмоциональные встряски. Но моя жена – мудрая женщина и она не стала ставить передо мной заведомо неразрешимых дилемм типа: «Или я – или они!». Она просто попросила меня принять меры.
Задача была непростой. Заделать отверстие, как вы понимаете, я не мог. Применить старый, испытанный в холостяцкой квартире, метод «живой охоты» было также невозможно из-за труднодоступности крысиного хода. Крысоловки и отравленные приманки, как я уже знал, ощутимого результата тоже не приносят.
Существует очень древняя и очень многословная мудрость, суть которой сводится к достаточно короткой мысли о том, что брак есть не что иное, как система взаимных компромиссов. Сейчас этот старый принцип, вновь став популярным, усиленно пропагандируется различными семейными психологами, более того, он с успехом применяется в международной политике, приводя к успешному разрешению различных конфликтов и в итоге – к мирному сосуществованию стран с разным государственным устройством и с совершенно различными политическими системами. И я решил попробовать претворить этот принцип в жизнь в нашей отдельно взятой однокомнатной квартире.
Первым делом, я перестал выносить мусорное ведро с вечера и стал делать это утром.
Во-вторых, я поставил на дверцу шкафчика под мойкой щеколду, сделав этот шкафчик запираемым снаружи.
В-третьих, я проинструктировал жену.
И результаты не замедлили сказаться.
Оставляемое на ночь мусорное ведро теперь всегда гарантировало крысам наличие некоего минимального продуктового набора, что делало их перемещения по остальной территории кухни попросту излишними. И действительно, зачем выходить на открытое пространство, на свет, подвергая себя риску оглохнуть от женского визга или даже, чего доброго, получить твёрдой фарфоровой чашкой по голове, когда тут, под раковиной, в темноте и в безопасности, всегда есть чем поживиться. Щеколда же на дверце шкафчика только дополняла наличие под мойкой мусорного ведра – она избавляла нас от излишне любопытных или, наоборот, от невнимательных грызунов.
Таким образом, необходимый компромисс был достигнут: крысы довольствовались предложенным им продуктовым набором и больше не бегали по всей кухне, а жена, прежде чем выкинуть что-либо в мусорное ведро, всегда вежливо стучалась в маленькую дверцу под мойкой, после чего, выждав пару секунд, откидывала щеколду и уже совершенно спокойно, не опасаясь нос к носу столкнуться с зазевавшимся грызуном, отворяла створку шкафчика.
В общем, как я уже говорил, крысы в Орловке не доставляли нам каких-либо больших хлопот, не говоря уже о том, чтобы отравлять нам жизнь. Наоборот, они показали себя вполне разумными, я бы даже сказал – цивилизованными существами, с которыми можно было вполне договориться и которые охотно шли на компромисс.
И ещё в тему.
После развала Советского Союза новоявленные независимые республики принялись спешно формировать свои независимые вооружённые силы. А дабы эти вооружённые силы были лояльными к новоиспеченным президентам и правительствам, их – в смысле, вооружённые силы – обязали присягать на верность этим самым правительствам и президентам. Огромное количество офицеров, полагая, что присягают не президентам и правительствам, а своему народу, а потому присягать можно не более одного раза в жизни, отказалось от этой унизительной процедуры. И жестоко поплатилось за это. Они тут же превратились в изгоев. Их увольняли из армии без пенсии и пособий; их выселяли из квартир, невзирая на наличие семей; их жён выгоняли с работы; их детей вышвыривали из детских садов. Порой дело доходило даже до физических расправ. Из независимых республик началось повальное бегство русского офицерства.
Но, как водится, палка оказалась о двух концах. Массовый исход офицеров породил в частях и подразделениях национальных вооружённых сил острый кадровый голод. Уезжали ведь самые грамотные, опытные, а на их место приходили местные недоучки, умеющие много говорить, но ничего не умеющие делать. И это – в лучшем случае. А чаще на опустевшее место вообще некого было ставить.
И тогда национальные правительства бросили клич. Они обратились к своим соплеменникам в Российских Вооружённых силах с призывом возвратиться на родину, обещая им за это деньги, должности, звания и прочие манны небесные. И, надо сказать, многие соплеменники откликнулись на этот призыв!
Таким образом, в 92-93-м годах из Российских Вооружённых сил начался отток армян, таджиков, украинцев, узбеков, азербайджанцев и представителей прочих национальностей, ещё столь недавно составлявших дружную семью советских народов.
Впрочем, отток этот был неравномерным. В нём наблюдалась определённая закономерность: национальные чувства пробуждались тем быстрее и сильнее, чем дальше от благ цивилизации служил новоявленный нацмен. И наоборот, из центральных военных округов, из гарнизонов, размещённых вблизи крупных городов, отток этот был минимален. Я уже не говорю про зарубежье, и, тем более, про Западную группу войск, расквартированную в Германии. Я в те годы как раз служил в ЗГВ, и я не знаю ни одного офицера, который бы, бросив богатые немецкие магазины, устремился в родную его сердцу, но нищую Грузию или Туркмению. Нет! Одного всё-таки знаю! Но это как раз то самое исключение, которое как раз и подтверждает правило: офицеру этому – подполковнику – на его исторической родине, в Молдавии, была предложена сразу генеральская должность и шикарная квартира в центре Кишинёва!
В Орловке, как в гарнизоне очень дальнем и очень глухом, национальные чувства, казалось бы, должны были взыграть, как говорится, с неистовой силой. Но, как ни странно, этого не случилось. Из нескольких десятков представителей так называемых нетитульных наций из Орловки сбежало лишь несколько человек: трое или четверо представителей наземного состава и двое лётчиков – подполковник Терлюк и майор Пидружняк. Оба они отправились на «рідну Україну».