ОТКРЫТОЕ ОКНО
Прологи.
Прологи пишут не боги –
прологи пишутся болью,
а дальше – идут дороги,
и горе тому, кто в гору,
и горе тому, кто гордый,
тому, кто идёт по краю,
тому, кто пускает корни
на каменной вертикали.
Горе – горящим вечно,
память – сгоревшим рано,
странно, но ветром встречным
так раздувает раны,
и от проклятой доли –
поздно! – не отвертеться...
Прологи пишут не боги –
прологи пишутся сердцем...
Дума.
Надрывный и деревянный,
проплыл треск над леса чашей
и, грубо кромсая руки
своим соседям печальным,
упал, уходя от солнца
в глубь мохомокрой чащи.
И долго ещё ходили,
шатались крики бездомно,
и шорохи стороною
оскалом диким грозили,
и только свой пир шакалы
устроили меж ветвями,
глядящими отрешённо.
А я, зарывшись тихонько
в землю зёрнышком жизни,
себе выбирал из тысяч
один только лучик тонкий,
идя по которому, к солнцу
я смог подойти бы ближе.
Можно быть, думал я, сосною,
оставаться вечнозелёным,
но страшна уму зелень и сердцу.
Можно быть вот таким же дубом,
разбивать грудью встречные ветры
и однажды, не выдержав бури,
пасть, стеная на несправедливость,
нанося увечья соседям.
Или карликовой берёзкой
подставлять всем ветрам покорно
загодя согнутую спину;
только страшно жить в вечном поклоне.
Можно быть и ползучей лианой,
притворяясь покорной небу
и всему, вкруг деревьев виться,
а тем временем незаметно
соки пить из стволов обречённых...
Долго думал я, глядя в небо,
выбирая дорогу к солнцу,
и решил: буду я
человеком.
О том, как я менял профессии.
1.
Однажды я пошёл в магазин
и купил разноцветную акварель.
Целый ящик.
Вот, думаю, устрою-ка себе хоть раз
настоящий апрель.
Весна, получка и, вообще, –
момент вроде бы подходящий.
Дома расстелил пред собою
ватмана чистый рулон
и сразу взялся за дело.
Я старался, потел,
но краски, смешиваясь,
давали какой-то грязно-коричневый фон
и ложились неразборчивыми кляксами
на бумаги белоснежное тело...
И вот –стою у конца листа
грязный и взлохмаченный,
чуть не плача.
Думал о весне, о радуге,
а тут –какая-то шагреневая кожа.
Начал в апреле, а попал
в ноябрь...
Вот так не вышло из меня художника...
2.
Сидим напротив друг друга.
Пьём кофе, как лорды на файф-о-клоке
у королевы.
Торт.
Бутылка водки.
Консервы.
–Ты мне сразу понравилась, крошка...
–Ты мне тоже...
–Останься.
–Я вообще-то замужем...
–Ну и что же.
–Ну, хорошо,
милый, –
ровно улыбнулась.
Водку скоро допили...
Утро.
Открываю пред нею дверь.
–Please...
–До свидания, милый...
–До свидания... мисс...
Отошёл.
Стошнило...
Так умер во мне артист...
3.
Иду.
Смотрю – пожар,
и даже, вроде, кто-то горит.
Подбежал –
пылает дом на отшибе.
Спрашиваю.
Какой-то наблюдатель в шляпе
говорит еле слышно сквозь треск
что-то про девчонку в огне...
Мозги сразу отшибло...
Полез
сквозь пламя
и дым едкий.
Выдавил стекло.
Тащу...
Скорая... Врачи...
Колют чего-то…
Капельница... Таблетки...
Она очнулась –
глаза голубые.
Я подошёл, улыбаясь,
а она хрипло,
так, что кинуло в жар меня:
–Дурак...
Я полюбила и хотела сгореть...
Дурак...
Вот так.
Так я не стал пожарником.
4.
Я оттолкнулся ногами от земли,
взмахнул руками
и легко взлетел над крышами плоскоголовых домов.
–Чёрт возьми! – сказали внизу. –
Какая крупная дичь!..
Я услышал и плавно поплыл
над столпотворением голов
прочь – в сторону смеющегося солнца.
Потом была синева и прозрачность,
и радуги кольца,
и я плыл мимо шпилей соборов
полувоздушных, загадочных.
Потом была ночь.
И мерцание звёзд.
И я висел, как в лодочке,
слегка покачивало.
А потом было утро,
веселье вокруг
и радость безотчётная,
и кто-то мне улыбался,
и я улыбнулся кому-то...
А потом я проснулся
и стал лётчиком.