ОТКРЫТОЕ ОКНО
Ночной полёт.
Чистые волосы в косы уложены.
Тихо в квартире, дети уснули, спит даже кот.
К чаю испечены, остывают пирожные.
Звякнули стёкла –где-то в ночи гудит самолёт.
Ты отвлеклась от вязанья, прислушалась,
тихо вздохнула, в тысячный раз взглянув на часы.
А в это время машину послушную
я оторвал от шершавой, бетонной, сырой полосы.
Припев:
Ночь, звёзды со всех сторон,
как россыпь цветных окон.
Где мне отыскать с высоты
то, за которым ты?
Тускло мерцают шкалы приборные.
Всё – как обычно. Просто работа. Просто полёт.
Ночь за бортом не такая уж чёрная,
если в ночи кто-то не спит, кто-то нас ждёт.
Припев.
Ждут нас счастливые детские рожицы,
взгляд карих глаз, где в сотый раз всё понятно без слов,
ждёт чашка в горошек с серебряной ложечкой,
ждёт нас внизу серебро посадочных прожекторов.
Припев.
Колыбельная,
спетая молодым специалистом, 35-ти лет,
своему семимесячному сыну.
Спи, малыш, засыпай, моя ласточка.
Носик вверх и дыши, и не хлюпай им.
Расскажу я сейчас тебе сказочку
о спиральном витке эволюции.
Были люди – давно – мягкотелыми.
Были люди – тогда – нежноухими.
Разговаривали незатейливо,
собеседника чутко слушали.
А теперь эти самые граждане,
понимая, что время стремительно,
забывают повадки вчерашние
и меняются удивительно.
Были признаны неинтересными
и отпали хвостами облезшими
рудиментики скромности, честности,
атавизмы отваги и нежности.
Стали все, как слоны – толстокожими
и, как рыбы – насквозь хладнокровными,
к разговорам не предрасположены
и сверкают зубами огромными,
и гуляют как минимум парами,
когти хищные нежно ухожены,
и ушами большими шершавыми
по лицу задевают прохожие.
Спи, малыш, да не вырасти неженкой –
может ты хоть нам станешь отрадою.
Вижу –режутся зубки. Пусть режутся.
Пусть острее растут, многоряднее!
Трамвай №5.
За спиной затерялся вокзал,
ветерок заплутал в волосах,
и отчаянно радует глаз
разноцветных сидений пластмасс.
Солнца мяч, подскочив высоко,
барабанит лучами в стекло,
и вагончик – ну, как самолёт! –
накренившись, идёт в разворот.
Никому и никогда не понять –
как же плёнка запускается вспять,
но, не желая ничего объяснять,
дребезжит себе трамвай №5.
Я – единственный на нём пассажир.
Я транжиристей всех самых транжир.
Но мне сегодня глубоко начихать –
сколько будут меня рельсы качать.
По дворам, с их бурьяном-лебедой,
по каникулам, с их дней чередой,
там, где – пылью пахнет, сер и горяч –
мой футбольный, со шнуровкою, мяч.
У подъездов строгих бабушек рать
будет снова головами качать,
но, не желая в споры-ссоры встревать,
дребезжит себе трамвай №5
Искры весело трещат под дугой,
длится рельсовый сюжет кружевной,
я машу в окно прохожим рукой
и наплевать мне, что маршрут кольцевой.
Наплевать, что мы – по кругу – назад,
наплевать, что за домами – вокзал.
И мы несёмся, отпустив тормоза,
и постовой округляет глаза.
Но не надо ничего пресекать
и не надо никого привлекать.
Просто, время поворачивая вспять,
дребезжит себе трамвай №5.
Песенка-ожидание.
Сердцем маятник стучит,
сердцем маятник стучит,
вновь в рождественской ночи
гулко маятник стучит.
Так и ровно год назад
в той ночи гудел набат.
Но тогда всё было ясно –
до утра свеча не гасла,
до утра горел огонь.
Что осталось от него?
Но тогда всё было проще –
каждый день мы ждали ночи
и бросались, как в полёт,–
в новый год.
Сердцем маятник стучит,
сердцем маятник стучит,
в ломком пламени свечи
нервно маятник стучит,
резкий, чёткий, звонкий ход
отсекает старый год.
Год прошедший, год уставший,
где мы на год стали старше,
стали чуточку умней.
Или это мнится мне?
Год прошёл, прошёл навечно,
в нём остались человечки,
для кого предел мечты –
треск свечи.
Сердцем маятник стучит,
сердцем маятник стучит.
Так Ахилл мечом о щит,
трость слепого так стучит,
так же – дождь по крыше и
превращается в шаги.
Да, шаги, и рядом с домом.
Звук шагов такой знакомый.
Звук шагов, секунд отсчёт.
Сердцу стало горячо.
Он всё ближе, он в прихожей.
Спутать просто невозможно.
Двери настежь все и вот...
В двери входит
Новый год...
Сердцем маятник стучит...
Сердцем маятник стучит...
Сердцем маятник стучит...