Идущие дальше

Владимир Юринов

   Академик напряжённо смотрел в потолок, лицо его налилось краской, углы губ подрагивали.

   – Адамка-чёрт!.. – наконец выдавил он из себя. – Ты знаешь, что мне нельзя смеяться?.. То есть абсолютно... – он с трудом перевёл дух. – Я тут как-то раз попробовал, так этот агрегат, – он кивнул в сторону изголовья, – сыграл мне такой матчиш – весь персонал сбежался.

   – А я чё? – недоумённо закрутил головой Адамас. – Я ж – ничё... Я ж тока хотел слегка просветить уважаемого академика... На предмет, понимаш, местных достопримечательностей. Раз уж, понимаш, уважаемый академик попамши в здешние края...

   Он не договорил. Дверь широко распахнулась, и в комнату шагнули двое. Впереди шла невысокого роста молодая женщина в белом врачебном комбинезоне и в тяжёлом, защитного цвета, армейском респираторе, закрывающем лицо по самые глаза. Следом – с внушительных размеров серебристым чемоданом в руке – двигался «эйс», в таком же «комбезе», только с откинутым капюшоном и голубой волонтёрской нашивкой на левой стороне груди.

   Увидев Адамаса, женщина на мгновение запнулась, а потом, всплеснув руками, бросилась к нему через всю палату и, подбежав и неуклюже облапив за талию, прижалась щекой к могучей «эйсовской» груди.

   – Адька!.. – глухо и неразборчиво из-под маски забормотала она. – Адька!.. Ты приехал!.. Какой же ты молодец, что приехал!..

   – Ну вот... – ворчливо, со своего ложа прокомментировал Горский. – Что-то ты, Танюша, на своего отца эдак вот не бросаешься.

   – Что ты понимаешь?.. – не оборачиваясь, ответила Таня. – Это же – моя любимая лошадка!.. – её голос, даже несмотря на респиратор, торжественно зазвенел колокольцами. – Ты даже не представляешь – сколько я в детстве километров на его плечах проскакала! – и, подняв руки и привстав на цыпочки, она ласково погладила широкие «лошадкины» плечи.

   «Эйс» с чемоданом тем временем приблизился к академику и, встав во фрунт, по-фельдфебельски мотнул головой.

   – Здравствуйте, Леонид Андреевич, – густым басом вежливо поздоровался он. – Меня зовут Валентинас. Тираспольский. Я – дежурный фельдшер, – и, отрекомендовавшись этаким образом, учтиво поинтересовался: – Вы позволите мне провести экспресс-анализ?

   Академик небрежно кивнул ему, и Валентинас тотчас же грохнулся на колени и, распустив «по экватору» свой ребристый чемодан, принялся ловко подключать вывалившиеся из его нутра многочисленные «кишочки» к соответствующим разъёмам, обнаружившимся за незаметной дверцей в основании «кровати». Горский же, перейдя на дребезжаще-сварливый тон, вопросил, обращаясь явно к Адамасу:

   – Когда вы уже перестанете цеплять к своим именам эти дурацкие окончания?! Что за пижонство, в конце концов?!.. Чёртов закон ведь уже давно не работает!

   – Боюсь, что не скоро, Леонид Андреевич, – через Танину голову ответил Адамас. – Наш Объединённый Совет принял решение сохранить существующее написание «эйсовских» имён... Пока, во всяком случае, – добавил он.

   – Это что ж, – подозрительно осведомился Горский, – в качестве предупреждения?

   – Нет, Леонид Андреевич, – спокойно парировал Адамас, – скорее – в качестве напоминания.

   Таня наконец отстранилась от его груди и, подняв лицо и ласково глядя снизу вверх своими карими глазищами, поинтересовалась:

   – Ты надолго?

   – До утра.

   – Здорово! – обрадовалась Таня. – Значит, наговоримся ещё... Ты где остановился?

   – Пока нигде, – ответил Адамас, – Но скорее всего, буду там же – в сто шестнадцатом.

   Он смотрел на запрокинутое Танино лицо, и ему опять мучительно захотелось прикоснуться к её ярко-каштановой, упрямо выбивающейся из-под капюшона чёлке и к густым соболиным бровям, и к вертикальной складочке между ними, и к голубой, чуть заметно пульсирующей жилке на её виске...

   – ...В сто шестнадцатом... – повторил он. – Корпус «В».

   – Я помню, – ответила Таня и, подмигнув ему и оторвавшись в конце концов от своей «лошадки», подошла к отцу.

   – Ну, ты как, папка?

   – Вашими молитвами... – проворчал Горский. – Вот Адамка меня тут полдня развлекает, помереть не даёт.

   – Ну что ты всё об одном и том же?! – возмутилась Таня. – Что за упаднические настроения?

   – Настроения как настроения... – мотнул носом академик. – А я что, со всем этим кордебалетом, – и он указал подбородком на свою «паучью» грудь, – должен разделять ваш жеребячий оптимизм?

   – Но мы же СМОГЛИ остановить процесс! – заметила Таня. – И вылечить тебя мы сможем!.. Вон, ребята из Кейптауна завтра новую сыворотку привезут. Должна помочь.

   – Ага!.. – сказал Горский. – И новые лёгкие в придачу.

   – Если надо будет, то и новые лёгкие тоже! – запальчиво заявила дочь и, взяв академика за руку, жалобно попросила: – Папка, ты только не хандри, ладно?

   – Вот и Адамка меня всё за жизнь агитирует... – по-прежнему ещё сварливо, но не отнимая у Тани руки, сообщил Горский. – Агитируешь, Адамка?

   – Натюрлихь, экселенц! – подтвердил ученик. – Всенепременно и исключительно за жизнь!

   – Вот видишь... – академик побаюкал руку дочери в своей. – А, собственно, зачем?

   – Потому как не жить – гораздо скушнее! – всё ещё ёрническим тоном, но уже явно всерьёз ответил Адамас. – Танюш, ты знаешь, Леонид Андреевич, оказывается, ратует за скорейшее и окончательное отмирание человечества. В целях необременения победоносного шествия по планете новой расы землян – расы «эйсов», – «вложил» Адамас академика дочери.

   – Правда, что ли? – Таня изумлённо уставилась на отца. – Ох, и балда ты, папка!.. Что ж ты так безжалостно-то с человечеством? Ему, поди, и так досталось... Пожалел бы хоть.

   – Нет, Танечка... – Горский горько покачал головой. – Век человечества кончен. Это – факт... Пора освободить дорогу для племени младого и... э-э... нам слегка знакомого, – подытожил он.

   – Да почему?!.. – Таня всё никак не могла успокоиться.

   – Да потому!.. – раздражённо ответил академик и отнял у дочери руку. – Потому, дорогуша, что вот это вот... – он похлопал себя ладонью по животу, – даже имея в виду самых лучших из нас, – не более чем душа, обременённая трупом...

   – Прекрасно сказано, Леонид Андреевич!.. – у «кровати» как из-под земли вырос фельдшер со своим серебристо-ребристым чемоданом. – Просто прекрасно! Это же – готовый афоризм. Прямо – в книгу.

   – Это и есть афоризм, юноша... – ворчливо осадил его Горский. – Это – Эпиктет.

   – Человек? «Эйс»? – деловито поинтересовался новоиспечённый волонтёр.

   Академик, закатив глаза, застонал.

   – Что там с анализами, Валентин? – торопливо пришла на помощь своему напарнику Таня.

   – Пора проводить процедуры, Татьяна Леонидовна, – доложил фельдшер. – Показатели на пределе.

   – Хорошо... – сказала Таня. – Ступай... Готовь оборудование.

   Валентинас кивнул и, сделав разворот кругом, зашагал к выходу.

   – Я буду в ординаторской, Татьяна Леонидовна, – уже от порога, держась за ручку приоткрытой двери, предупредил он.

   – ...Красивый мальчик... – дождавшись, когда за ушедшим фельдшером с тихим «чмоком» закрылась дверь, констатировал Горский. – Красивый, но... який-то негеглый.

   – Катастрофически не хватает рук, Леонид Андреевич, – заоправдывался Адамас. – Вот видите, даже первокурсников с занятий срываем...

   – Он же ещё совсем молодой, – вступилась за своего помощника и Таня. – Что ты хочешь? Ему ведь ещё и восьми лет не исполнилось.

   – Как восьми не исполнилось?!.. – поразился академик. – Не исполнилось?! – восьми?! – лет?!!.. – по частям вопросил он. – Вы что же... Вы хотите сказать, что...

   – Вот именно... – не дал договорить Горскому Адамас. – Вот именно, Леонид Андреевич! Это вы МОЙ мозг, выращивали одиннадцать лет. А сейчас это делается за четыре месяца.

   – Да вы что?!.. – академик был явно ошарашен. – Подожди... А как же... этот... термобарьер?

   – Термобарьер уже не проблема, – удовлетворённо сообщил Адамас. – Вопрос с термобарьером решили ещё лет десять назад. Зародышевую матрицу помещают в аргоновую среду, и скорость роста синтонейронов увеличивается более чем на порядок... Там после вас ещё много чего напридумывали, Леонид Андреевич.

   – Значит, в аргоновую среду... – Горский, глядя куда-то сквозь Адамаса, беззвучно шевелил губами. – Да-а... – наконец протянул он. – Воистину, всё гениальное – просто!

   – Я вам подготовлю соответствующие материалы, Леонид Андреевич... – вкрадчиво пообещал Адамас. – А вы, как будет время, посмотрите... Хорошо?.

   – Что?.. – «очнулся» академик. – Да-да, голубчик, непременно... Непременно... Надо же, как просто!.. – он всё крутил головой, фыркал, и нос его, казалось, принимал самое активное участие во всех его размышлениях.

   – Слу-ушай... – отводя Адамаса в сторонку за локоток, тихо сказала Таня. – Ты – просто гений!.. Я не видела его таким с самого начала болезни. Он последние две недели уже вообще ничем не интересовался.

   – Значит, ещё не всё потеряно, – так же тихо ответил Адамас. – Главное, чтобы он опять почувствовал вкус к жизни...

    – О чём это вы там секретничаете? – ворчливо осведомился издалека Горский. – Заговорщики... А ну-ка, колитесь немедленно!

   – Мы?.. Мы всего лишь договариваемся о программе на вечер, – преданно глядя отцу в глаза, соврала Таня. – Правда, Адька?

   – Зуб даю, начальник! – истово подтвердил Адамас. – Век воли не видать!

   – Ну, шалопаи, я вас!.. – погрозил костлявым пальцем академик. – Врёте ведь!.. Ведь врут же и не краснеют! – пожаловался он неизвестно кому.

   – Мы? Врём? – «изумилась» Таня. – Адька, мы врём?

   – Мы? Жамэ! – Адамас гулко стукнул кулаком в свою широкую грудь, но тут же поправился: – Ну... разве что – самую капельку.

   – Слышишь, папка? – Таня показала отцу кончик мизинца. – Разве что капельку... Ты, это... готовься, – предупредила она академика. – Мы скоро.

   – Куда я денусь?.. – проворчал Горский. – С подводной-то лодки.

   – Ну, ладно, я пошла... – Таня погладила Адамаса по рукаву. – Надо Валентину помочь, а то он – в первый раз... Ну что, до вечера?

   – До вечера, – подтвердил Адамас.

   – А хочешь – подожди меня, – предложила Таня. – Это – в общем-то, недолго.

   – Нет, – сказал Адамас. – У меня ещё у самого куча дел здесь до вечера... Ладно, успеем налялякаться.

   – Ну, тогда – пока.

    Она заспешила на выход и уже на самом пороге, обернувшись, хотела послать воздушный поцелуй, но пальцы её наткнулись на корявый намордник респиратора. Таня засмеялась, махнула рукой и исчезла за дверью.

   – Ты тоже ступай... – строго сказал Адамасу Горский. – Сейчас меня промывать будут... Очень это, доложу я тебе, неэстетичная процедура.

   – Всего доброго, Леонид Андреевич, – попрощался Адамас. – Выздоравливайте... Я дней через десять опять заеду.

   Он постоял, как будто ещё чего-то ожидая, потом повернулся и двинулся к дверям.

   – ...Даня! – тихо окликнул его учитель.

   Адамас остановился и обернулся. Горский смотрел на него блестящими неподвижными глазами.

   – Ты её не бросай, ладно?.. – губы академика предательски задрожали. – У неё ведь больше нет никого на всём белом свете... Ты её только не бросай...

   Он хотел сказать что-то ещё, но осёкся и, крутнув головой, отвернулся к стене.

   – Хорошо, Учитель... – тихо сказал Адамас. – Вы не беспокойтесь... Только вы ещё сами сможете о ней позаботиться. Мы вас непременно вылечим... – он повысил голос. – Слышите, Леонид Андреевич? Непременно!

   – Ступай, Даня... – глухо ответил из-за плеча Горский. – Что тут говорить?.. Ступай!.. Предоставь мёртвым погребать своих мертвецов...

<=