Зомби

   – Область она тоже... того... – Витька морщится и машет в воздухе уже двумя руками. – Она тоже – промежуточное звено. Всё из Москвы идёт!
   – От правительства? – глупо спрашиваю я.
   Витькин взгляд полон сарказма.
   – Правительство... Как же!.. Они все там тоже зомбированные. Все министры. Включая президента... Все они у них на побегушках.
   Я окончательно запутываюсь.
   – Они... У них... У кого?!
   – У масонов, – просто открывает мне страшную тайну Витька. – И у этих... Как их?.. У олигархов, – вспоминает он трудное слово.
   – Подожди, подожди... – картина зловещего заговора начинает проясняться в моей голове. – Ну, ладно, я понимаю, где-нибудь в Москве, в кремлёвской клинике, такие излучатели ещё можно понять. Но у нас-то! В райцентре! В глубинке!..
    – Чудак-человек!.. – Витька смотрит на меня с детским удивлением. – Да ты знаешь, сколько народу проходит в год через больницу?! Да почти все! А это ведь всё – избиратели!.. Как его?.. Электорат!.. А теперь прикинь, когда её строили? Лет сорок, поди, назад? Ты посмотри на зеркало – оно ведь не менялось никогда! Как при строительстве вмуровали, так до сих пор и стоит! Ты думаешь – это просто так?!.. Ты понимаешь теперь, откуда вся эта дурь в головах?! Откуда этот бардак в стране?!..
   – Так что, – изумлённо вопрошаю я, – в других палатах – то же самое?!
   – А как же! А как же! – Витька – тигром в клетке – мечется между спинками кроватей. – Не веришь – пойди посмотри! Я сам специально ходил! Даже в женские палаты заглядывал! Даже в эту... Как её?.. В гинекологию! Везде одно и то же – зеркало в углу и возле каждой кровати антенна!.. Это же – больница! Тут же все бывают! И простые люди, и руководители! Здесь же – срез общества! И все – все!! – поголовно зомбируются!
    Я свежим взглядом окидываю палату. Срез общества налицо: не то дремлющий с открытыми глазами, не то глубоко погружённый в свои мысли Петрович – приехавший сюда из глухой деревни и, несомненно, представляющий собой кондовое, в десятом поколении, крестьянство; шагающий по палате в волнении Витька – рабочая косточка, мастер формовочного цеха фарфорового завода, без сомнения претендующий на роль гегемона; и глядящий на него во все глаза я – носитель высшего технического образования, бесспорно относящийся к многострадальной прослойке интеллигенции.
   Витька останавливается и испытующе, в упор, смотрит на меня своими круглыми глазами. Надо что-то говорить.
    – Э-э... слушай... – пытаюсь привлечь я на помощь своё «высшее техническое». – Так там – что, к зеркалу с обратной стороны провода подходят?
    Витькин взгляд делается скучающе-снисходительным. Так смотрят на слабоумных.
   – Какие провода?! Ка-ки-е?! Это ведь – как в телевизоре! Как... плазма! – Витька пытается показать мне на пальцах, но, отчаявшись, машет рукой. – Да ты посмотри на рисунок! – он подбегает к зеркалу и тычет в него. – Это ведь!.. Смотри! Он же всё время меняется! Вчера вечером здесь лицо женское было, а сейчас – глянь! – деревья и машина!..
   Я опасливо кошусь на зеркало. Тёмные пятна облезшей амальгамы «украшают» всю поверхность «плазмы». При желании там можно разглядеть всё, что угодно.
   – Тебе ещё хорошо! – горячится Витька, его очёчки лихорадочно поблескивают. – Ты – в углу! До тебя только рикошетом долетает! А я – во! – он машет руками от зеркала по направлению к своей кровати. – Напрямую!.. Я-то думаю – чего у меня всё время голова болит?! Теперь я всё понимаю! Всё!..
    – Может, она у тебя от водки болит? – опрометчиво ляпаю я и поспешно добавляю: – Или от лекарств?
   Витька останавливается в проходе и несколько секунд изумлённо рассматривает меня. Под его колким взглядом я ёжусь. Окончательно убедившись, наконец, в моём слабоумии, а стало быть, и в безвредности, Витька перестаёт обращать на меня внимание и начинает суетиться, хлопая себя ладонями по пустым карманам.
   – Курить хочу!.. Петрович, у тебя есть курить?!..
   Петрович, не разлепляя губ, молча перекатывает голову по подушке: справа-налево и обратно.
   – А-а!.. – Витька раздражённо машет рукой и выбегает из палаты.
   Мы с Петровичем молча смотрим друг на друга. Не говоря ни слова, селянин в двадцатом поколении медленно поднимает руку и крутит пальцем у виска. Мне немного легчает – крестьянство на моей стороне.
   Я возвращаюсь к своей книге.
   Некоторое время в палате стоит тишина.
   – Захаров... Захаров!.. Захаров!!.. – сначала тихо, а затем всё громче, всё истеричнее доносятся из коридора взволнованные голоса.
   Дверь распахивается. На пороге стоит встрёпанная, с красными пятнами на щеках, Анжела.
  – Ушёл! Захаров-то ваш опять ушёл! – лицо её пылает праведным гневом. – Вот ведь сволочь! Как был в халате и в тапочках, так и ушёл!.. Я покурить! Я на минутку! – кривляясь, передразнивает она и, добавив непечатное слово, сердито захлопывает дверь.
    Мы с Петровичем вновь обмениваемся многозначительными взглядами.
   – К утру опять «скорая» привезёт, – мрачно предрекаю я.
   Петрович не возражает.
   Взволнованные голоса постепенно стихают, и на этаже вновь воцаряется умиротворяющая вечерняя идиллия.
   Входит Анжела. Она уже успокоилась. Вежливо пожелав нам доброй ночи, она выключает свет и тихо притворяет за собой дверь.
   На улице ещё достаточно светло, но читать больше не хочется. Я откладываю книгу, закрываю глаза и начинаю медленно проваливаться в сон...
   – Дурак он, Витька-то! – раздаётся в тишине скрипучий голос Петровича; кажется, за весь день он впервые произносит больше двух слов подряд. – Глупостя всё ето! Зеркала ети... масоны-фасоны... Опять же ети... лигархи... – слова Петровича неторопливы и взвешены. – Глупостя!.. Напридумавши он здеся ерунды... Сшивней насшивавши-то...
    Я приподнимаюсь на кровати. Сейчас. Сейчас прозвучит исконно народная, идущая из глубин веков, от наших пращуров, от сорока поколений трудяг-землепашцев, суровая сермяжная правда. Сейчас...
   – Глупостя!.. – повторяет Петрович. – И вовсе не лигархи ети людей зомбируют... – Петрович берёт паузу и многозначительно жуёт губами; я напряжённо жду. – Телевизер! – взлетает вверх длинный мосластый палец. – Через телевизер яни нас достають!..
   – Кто?! – испуганно спрашиваю я.
   – Инопланетяне, – запросто отвечает пахарь в пятидесятом поколении. – Кто ж ещё?.. Зомбируют яни нас всех. Инопланетяне... Через спутник!
   – А-а... а где ж они сами? – спрашиваю я, и сам же ощущаю всю бездну своего дремучего невежества.
Взгляд агрария строг и безмятежен.
   – Как где? База у их.. в етой... Как её?.. В Анкартиде, едри её! Подо льдом, – окончательно добивает он меня.
   Я обалдело таращусь в сгустившиеся в палате сумерки.
   Палец Петровича, побуравив потолок, медленно опускается на одеяло. Лукавый дехканин умиротворённо засыпает. А я, раздавленный чудовищной посконной правдой, ещё с добрых полчаса ёрзаю на скрипучей кровати, пытаясь восстановить утраченное напрочь душевное равновесие.
   Постепенно я успокаиваюсь. За окнами шумит ветер. Из беспокойных глубин чёрных сосновых крон, блестя белой чешуёй, медленно всплывает равнодушная рыба луны.
   Я откидываюсь на подушку и тихонько вздыхаю.
   А что ещё, позвольте спросить, остаётся делать интеллигенции? Только вздыхать...

<=