Хранить вечно
Отряд медленно подходил к лесу. Уже отчётливо были видны припудренные пылью фигуры легионеров, слышался топот копыт, приглушённые разговоры; издалека, из клубящегося за кентурией густого пыльного облака доносился скрип тележных колёс, какое-то деревянное постукивание, невнятные окрики погонщиков мулов.
Легионеры шли с полной выкладкой: кроме своего вооружения – меча, копья и щита, висящего в кожаном чехле за спиной, каждый нёс на одном плече фу́рку – палку с поперечиной, на которую было навязано походное и лагерное снаряжение, а на другом – несколько палисадин, каждая в добрые десять ступней длиной. Многие, кроме того, тащили ещё и какой-нибудь шанцевый инструмент: лопату, кирку, мотыгу, двуручную пилу или корзину для переноски земли. Лица у всех солдат были осунувшиеся, потные, с размазанными по лбу и щекам полосами грязи; понуро опущенные головы и шаркающая походка выдавали крайнюю степень усталости – отряд сегодня ещё явно не останавливался на отдых.
Впереди кентурии ехало несколько верховых. Саксум сразу различил среди них командира отряда. Префект Гай Корнелий Рет – грузный, широколицый, на невысокой, но крепкой буланой сарматской кобыле – единственный из всех ехал в шлеме и в роскошном, блестящем на солнце панцире-то́раксе, подпоясанном белым сенаторским шарфом. На плечи префекта, кроме того, был наброшен белоснежный плащ с широкой пурпурной каймой – отличительным знаком трибуна-лактиклавия. На фоне серого строя грязных, пропотевших легионеров этот шарф и этот плащ смотрелись даже как-то вызывающе. «Петух... – пробормотал себе под нос Саксум, разглядывая позолоченного имперского орла на панцире префекта. – Столичная штучка... Мордой бы тебя в пыль, сразу бы, понимаешь, вся спесь слетела...»
– Петух, – произнёс за спиной декуриона Олус Кепа. – Петух и его курятник... Каков пастух, таково и стадо.
Саксум вздохнул.
Кентурион ехал справа и чуть сзади от трибуна – шагах в двух, вежливо выдерживая подобающую для высокого статуса начальника дистанцию. Саксум определил сотенного по поперечному гребню висящего на его груди шлема. Лицо кентуриона показалось Саксуму смутно знакомым. Где-то он его уже, кажется, видел. Когда-то давно.
По бокам от колонны, на некотором отдалении – чтоб не глотать пыль – прямо по целине шла остальная отрядная кавалерия: с полсотни всадников – в основном нумидийцы, причём из бедных – без сёдел и упряжи, босоногие, в коротких плащах, накинутых прямо на голое тело.
– Этот Лукий Планк, похоже, не соврал, – повернулся к напарнику Саксум. – Похоже, действительно наши... Впрочем, проверить не помешает. Давай за мной!
Они бегом вернулись к лошадям, привязанным к стволу невысокой фисташки в глубине леса.
- Собирай всех, – приказал Саксум, – и – наверх. В самый конец подъёма. Там, где сосны начинаются. Увидите, что я выехал на дорогу – тоже выезжайте. Топчитесь там, чтоб вас, понимаешь, снизу видно было, делайте вид, что вас много. Ясно?.. Вниз не спускаться! Если что пойдёт не так – сразу же отходите к крепости. В бой ни в коем случае не ввязываться!.. Ты всё понял?
Кепа истово закивал. Потом повернулся к дороге и, приставив ладони домиком ко рту, дважды крякнул вороном. Вскоре из зарослей донёсся пронзительный свист ястреба. Кепа довольно ощерился:
– Птичий хор в исполнении храброй и благочестивой второй декурии. Нам уже скоро можно будет на рынках за деньги выступать.
– Кепа, – сказал Саксум, – ты ещё не устал шутить? – он отвязал своего коня и вскочил в седло. – Ты бы так службу нёс, как ты шутишь... Всё, пошёл, пошёл! – видя, что Кепа собирается что-то ему ответить, прикрикнул декурион. – Пошёл, говорю!
Проводив подчинённого глазами, он пришпорил коня и поскакал к тому месту, где дорога, пройдя через неглубокую лощину, начинала взбираться на довольно крутой холм.
Отряд тем временем длинной змеёй втягивался в лес. Кавалерия свалилась в общую колонну. Ползущий следом обоз, как пробкой, заткнул горлышко дороги. Видя по сторонам долгожданную тень, легионеры оживились, разговоры стали громче, над пыльной усталой колонной повисло многократно повторяемое слово «привал».
Когда до ближайших всадников осталось шагов тридцать, Саксум тронул поводья и неторопливо выехал из зарослей на середину дороги.
Ехавший впереди префект-лактиклавий Гай Корнелий Рет, увидев Саксума, видимо от неожиданности, резко рванул поводья на себя. Его сарматская кобылица захрипела и, задирая голову, засеменила передними ногами, приседая на задних. Тут же остановился и кентурион, остановились и следовавшие за ними конники. Встали первые ряды пешей колонны. Задние, налетая на передних, недоумённо и раздражённо вскрикивали, ругались, но тут же замолкали и, вытягивая шеи, пытались разглядеть из-за голов впередистоящих причину неожиданной остановки. Тишина волной прокатилась от первых рядов колонны к последним. Вдруг стали отчётливо слышны птичьи голоса, шорохи и звуки леса. Где-то сзади, в обозе, проорал и заткнулся мул. Негромко пофыркивала чья-то лошадь.
– Приветствую тебя, трибун! – громко сказал Саксум, поднимая ладонью вперёд правую руку. – Как дорога? Говорят, на перевале уже лежит снег?
– Кто ты такой, и что тебе нужно?! – крикнул префект неожиданно тонким для его комплекции голосом.
– Невежливо отвечать на вопрос вопросом, – сказал декурион. – Я полагал, что трибуну-лактиклавию знакомо это простое правило?
– Я ещё раз тебя спрашиваю, что тебе нужно?!
– Мне нужно знать – лежит ли на перевале снег? – спокойно сказал Саксум. – Разве ты с первого раза не расслышал мой вопрос?
– Кентурион! – не оборачиваясь, позвал префект. – Убрать с дороги этого придурка!
Кентурион кивнул головой своим всадникам, и двое из них тронулись с места, поднимая и беря наизготовку свои трагулы.
– Трибун! – по-прежнему обращаясь к префекту, громко, но спокойно сказал Саксум. – Я бы не советовал тебе делать резких движений! У тебя очень незавидное положение. С обеих сторон дороги, на склонах, сидит полсотни моих лучников. У меня за спиной, – он ткнул большим пальцем через плечо, – две турмы кавалерии. Вон они – на вершине холма, можешь посмотреть... А у тебя за спиной – твой обоз, который перекрыл тебе выход на равнину. Ты загнал себя в ловушку, трибун! Так что тебе лучше ответить на мой вопрос!
По рядам легионеров прокатился ропот. Все крутили головами, безуспешно пытаясь разглядеть в густых зарослях, покрывающих склоны лощины, невидимых стрелков. Всадники поспешно надевали шлемы и снимали с сёдел притороченные к ним щиты.
– Чего тебе надо?! – крикнул префект, тоже озираясь и вертя головой во все стороны, он явно нервничал; лошадь под ним приплясывала и, роняя пену, грызла удила.
– Я тебя уже в третий раз спрашиваю, трибун: лежит ли на перевале снег? Неужели ты не способен ответить на такой простой вопрос?
– Нет там никакого снега! – раздражённо крикнул Рет. – Всё?!
– Значит, нет, – покачал головой декурион. – А я так полагал, что уже лежит. В прошлом году, понимаешь, в это время там уже лежал снег...
– В прошлом был, а в этом – нет! Что ж тут такого?!
– Странно, странно... – вновь покачал головой Саксум. – Как же так? Середина октября – и нет, понимаешь, снега?
– Это всё?! – крикнул трибун, видно было, что он теряет терпение. – У тебя больше нет вопросов?!
- Почти всё, – уточнил Саксум. – Ещё два небольших вопроса и будет всё... Вы же идёте из Ламбессы, не так ли? Как там легат? Надеюсь, здоров?
– Здоров, здоров, что с ним сделается! – нетерпеливо отозвался префект. – Ещё что-нибудь?!
– А его возлюбленная Ама́та? Здорова ли она?
– Что ещё за Амата?! – воскликнул трибун, пытаясь удержать на месте свою пляшущую кобылу. – Нет у легата никакой Аматы! Его жену зовут Ли́вия! Ли-ви-я! Она живёт в Роме! И всегда жила в Роме!
– Это странно, – удивился Саксум. – Все знают про Амату – возлюбленную легата Долабе́ллы. А ты был, понимаешь, в Ламбессе видел легата, наверняка общался с ним и не знаешь, кто такая Амата. Я начинаю сомневаться в твоей правдивости, трибун! Отвечай мне: кто ты такой и куда ведёшь свой отряд?!