Хранить вечно
Горшечник уже вовсе ничего не понимал. Кто кому что советует? Или не советует? Причём здесь община? И причём здесь этот Кефа?! Кефа-то здесь причём?! Нет, решительно ничего не понятно!.. А ну их всех совсем! Пусть секретничают, если им так хочется! Ему-то какая забота? У него, между прочим, и своих дел невпроворот! У него, между прочим, заказ новый! На сто двадцать больших винных амфор! Это, я вам скажу, заказ так заказ! Ни Авшало́му Губастому, ни Нахману с Нового города такие заказы даже и не снились! Это вам, дорогие мои, не плошки необожжённые лепить! По две пруты за дюжину. Понимающие люди знают к кому обращаться! Да он только в качестве задатка получил целых четыре аурея! Шимон потрогал пояс и нащупал под материей четыре твёрдых плоских кружочка. Прикосновение к благородному металлу, пусть даже и через ткань, согрело его душу. Настроение сразу улучшилось. Горшечник сполз со своего сундука и, весело посвистывая, вышел во двор. Здесь, возле повозки купца толпились чуть ли не все обитатели дома: домашние, постояльцы, мастеровые, рабы. Посмотреть действительно было на что – повозка, и вправду, была роскошная: кедровая, резная, тёмно-коричневая со вставками из чёрного африканского дерева и жёлтой слоновой кости; про коней и вовсе нечего было говорить, другой такой пары жеребцов – тонконогих, с гордой посадкой головы, золотошерстых и черногривых – вряд ли можно было сыскать в пределах не то что Йерушалайма, но и, пожалуй, всей Йехудеи. Это уже было не просто богатство, это была изысканная роскошь. Затихшее было раздражение вновь закипело в горшечнике.
– Ну, чего встали, рты разинули?! – сходу напустился он на толпящуюся вокруг повозки челядь. – Заняться нечем?! Гидо́н! Ты дров нарубил?! А чего стоишь?! А ну, бегом! У́зи! Глину в кадки заложил?! Тебе что, десять раз повторять надо?! Пи́ни! И ты здесь?! А ну, марш к печам! Пошёл! Пошёл!.. Бездельники!
Спустя пару мгновений возле повозки остались только слуги Йосэфа бар-Гада, да и те, опустив глаза, сделали вид, что заняты делом: один, спрятавшись за лошадей, без надобности проверял упряжь; другой, присев за колесом, бесцельно трогал витые бронзовые спицы. Лошади фыркали и косили на горшечника умными карими глазами.
Шимон обошёл вокруг повозки, подивился на непривычно высокие, обутые в железные бандажи, колёса, бесцельно потрогал резной борт, провёл рукой по гладкому полированному поручню. Вздохнул.
Из дома выглянула жена.
– Шими, ну что?
Горшечник отмахнулся.
– Потом!.. Потом!
– Он завтракать-то будет? Барана резать?
– Да не знаю я!
– Так ты спроси!
Гончар заиграл желваками.
– Выйдут – спрошу! Видишь, час уже сидят! Секретничают!.. Ну, ступай, ступай! – замахал он руками. – Её богу, не до тебя!
Жена скрылась.
Горшечник ещё раз обошёл бигу, похлопал по золотому лоснящемуся крупу ближайшего жеребца, постоял, заложив руки за спину и задумчиво глядя в расчерченное стрижами мутно-белёсое небо. Потом откашлялся, поправил парик и решительно направился к дому.
Войти он не успел – дверь распахнулась, и навстречу ему из дома вышел Йосэф бар-Гад в сопровождении Кефы и Йешу. Лицо гостя украшала самодовольная улыбка. Вроде это и не он только что больше часа жаловался лекарю на свои болячки. Наоборот, казалось, что купец этот час провёл самым приятным для себя образом – например, совершил выгодную сделку, в результате которой кошель его потяжелел на несколько золотых монет.
Зато рабби был явно чем-то расстроен, он хмурил лоб и задумчиво оглаживал бороду. Каменное лицо Кефы, как всегда, было непроницаемо.
– Как?! – изумился горшечник. – Почтенный Йосэф, неужели ты нас уже покидаешь?! А завтрак? Я приказал зарезать лучшего барана!
– Благодарю тебя, Шимон, – кивнул купец, – но... дела, дела. Может быть, в следующий раз. А́гапитос, разворачивай бигу, поехали!.. – он повернулся к рабби. – Рад был знакомству, почтенный Йешу. Спасибо за совет. Все твои предписания по лечению я исполню в точности... Всего наилучшего, Кефа. Рад был познакомиться... До свидания, Шимон. Надеюсь, как мы с тобой договорились, получить первую партию амфор уже в конце таму́за... Всех с наступающим праздником! Доброго вам всем седера! Да снизойдёт на вас благодать Всевышнего!
Йосэф бар-Гад поднялся в повозку, уселся на уложенное подушками сиденье и ткнул в спину возницу:
– Пошёл!
Заросший по самые глаза чёрной курчавой бородой большерукий Агапитос оскалился, выказав завидные белые зубы, пронзительно свистнул и щёлкнул вожжами по спинам лошадей. Те резво взяли с места, второй слуга на ходу вскочил на подножку, и бига, выехав в распахнутые ворота, быстро покатила, подымая пыль, по улице в сторону Кумранской дороги.
Провожающие остались стоять в опустевшем дворе и молча смотрели, как хромоногий раб, налегая всем телом, с натугой закрывает тяжёлые створки ворот.
– Вроде как холодает, – зябко повёл плечами Кефа, он, в отличие от Йешу и хозяина дома, был одет в одну только нижнюю рубаху. – Или мне кажется?
– Холодает-холодает, – с готовностью подтвердил гончар. – Ночью во двор выходил – так даже пар изо рта. Как бы до заморозков дело не дошло... Да, рабби?
Йешу рассеянно пожал плечами:
– Кто его знает...
Кефа озабоченно посмотрел на него.
– Ладно... – сказал он. – Будут заморозки или не будут, чего гадать? Поживём – увидим. А вот позавтракать бы сейчас не помешало. А то что-то брюхо совсем подвело... А, Шимон? Ты там, кажется, что-то говорил про барашка?
– Про какого барашка?! – широко распахнул изумлённые глаза горшечник. – Ты что-то путаешь, почтенный. Ни про какого такого барашка я не говорил...
– Это очень опасно, Йешу! – Кефа и не пытался скрыть своего волнения. – Очень! Ты даже не представляешь себе, насколько это опасно!.. Ну что нам мешает устроить седер в Бейт-Энье? Зачем нам соваться в Йерушалайм, где, как говорит этот Йосэф бар-Гад, на тебя объявлена настоящая охота?!
– Повторяю, – устало сказал Йешу, – никакой Каиафа и никакой Ханан не заставят меня отказаться от праздничного седера в стенах Йерушалайма. Так предписывает Закон, и я не вижу никаких оснований для нарушения Закона. Да и, подумай сам, какие могут быть основания для нарушения ЗАКОНА?!.. Я им что, мальчик на побегушках?! Или слуга на содержании?!.. Не для того я прошёл из конца в конец всю Палестину, чтобы на священный Писах скрываться, как крыса, по тёмным углам. Что ты мне предлагаешь?! Чтобы я в День Освобождения уподобился жалкому рабу, прячущемуся на задворках от гнева хозяина?!
– Я тебе предлагаю всего лишь не лезть на рожон, – терпеливо повторил Кефа. – Тебе ж Йосэф ясно сказал: две-три недели. От силы месяц... Не хочешь уходить сейчас – не надо. Уйдём после праздника. Но давай встретим Писах здесь, в доме горшечника. Вон он Йерушалайм – рукой подать. Какая тебе разница?!.. Закон писан для простых евреев. Для тех, кто спокойно ходит по улицам, не рискуя, понимаешь, заполучить нож в спину... Отметим Писах, а потом уйдём в Шомро́н. В Бейт-Эль или в Шило́м. Там у тебя есть друзья. Там нас никто искать не будет. А месяца через полтора вернёмся. Как раз на Шавуо́т... Ну, что скажешь?
Йешу не ответил. Разговор шёл по кругу. Они сидели на западном склоне Тура-Ейты, под сенью старой раскидистой оливы, и безуспешно пытались убедить друг друга. За Кидроном, на Храмовой горе, за время их беседы уже три или четыре раза пропели трубы коэнов, а разговор всё топтался на одном месте, всё вертелся вокруг одних и тех же доводов, как глупый щенок, что тщетно пытается поймать себя за хвост.
– Нет, – после продолжительного молчания сказал Йешу, – не понимаю. Не-по-ни-маю! Ну, если они считают, что я неправильно трактую Закон, пусть попытаются меня переспорить, переубедить. Пусть, наконец, обвинят меня в ереси. Пусть призовут на суд! Я готов ответить перед судом!
– Брось, – усмехнулся Кефа. – Какой суд? Они ведь прекрасно понимают, что в честном споре им тебя никогда не одолеть. Кишка у них тонка! Ты уже сколько раз их в спорах побеждал. И в Храме, и в доме наси. И в других местах... Да если хочешь, суд Санхедрина – это лучшее, что может быть сейчас для тебя! Это, в некотором роде, твоё спасение. Если бы тебя вызвали на суд Великого Санхедрина, это бы стало для тебя своего рода оберегом. Поэтому никто в ереси тебя обвинять не станет. И на суд Санхедрина вызывать не станет. Тебя просто Ханан с Каиафой тихо-мирно зарежут где-нибудь в тёмном переулке – ну, не сами, конечно, зарежут, а подошлют кого. На такое дело завсегда охотник найдётся. Так что ткнут тебя аккуратненько ножичком под лопатку, а труп, понимаешь, скинут в Кидронский ручей. Нет человека – нет проблем.
– Но послушай, как можно из-за каких-то разногласий в трактовке Закона обрекать человека на смерть?! Как?!.. Нет, это выше моего понимания!
– А причём тут Закон?! – Кефа с недоумением посмотрел на своего товарища. – Я вижу, ты так до конца и не осознал, кто твои противники. Ты меряешь всех по себе. А им нет никакого дела ни до Закона, ни до Храма!.. Ни до Бога, наконец... И ты для них не идейный противник, пойми ты эту простую вещь! Ты для них – кровный враг. Потому как ты покусился на самое святое, что у них есть – на деньги!
– Какие деньги?! – удивился Йешу. – С каких это пор я претендую на их деньги?! Да пусть они ими подавятся! Мне до их денег и дела никакого нет!
– Это ты Ханану расскажи, – усмехнулся Кефа. – И Каиафе заодно. А они тебе твои же слова в ответ приведут.
– Какие ещё слова?!
– Такие... Ты смущал народ, когда говорил: «Отдайте кесарю кесарево»? Смущал. Ты утверждал, что прежде канат пройдёт через игольное ушко, чем богатый попадёт в рай? Утверждал. Ты говорил, что лучше быть бедным, но праведным, чем, понимаешь, богатым, но грешным? Говорил. Так чего ж ты хочешь?!
– Но ведь это – правда!
– Да нет им дела ни до какой правды! Это я́ знаю, что тебе плевать на деньги. Андреас знает. Йехуда знает. Мирьям с Йохано́й знают. А Ханан с Каиафой думают, что твоё истинное желание – их отодвинуть от кормушки и самому это место занять!
– Бред! – Йешу возмущённо всплеснул руками. – Это же полнейший бред!
– Бред не бред, а повод серьёзный. За такое действительно убить можно. А по мнению Ханана, – так и нужно.
– Дикость какая-то! – закрыв глаза, покачал головой Йешу и повторил: – Дикость!
– Дикие времена – дикие нравы...
Они замолчали. На Храмовой горе вновь негромко, но отчётливо пропели трубы. Сама Храмовая гора была сегодня видна через Кидронскую долину плохо. Она растворялась, терялась в густой дымке, что уже второй день висела над священным городом. Солнце просвечивало сквозь эту дымку как бледно-серебристый размытый диск. Оно и не грело почти, и холодный северо-западный ветер беззастенчиво трепал за бороду, забирался под рубаху, ощутимо холодил пальцы ног в сандалиях. Кефа поёжился.
– Так что ты решил насчёт завтрашнего седера?
Йешу пожал плечами.
– Я тебе уже всё сказал. Не начинай, пожалуйста, всё сначала.
– Так я тебя не убедил?
– Нет.
Кефа сорвал травинку, сунул в рот, пожевал, сплюнул терпкую горечь.
– Хорошо... Ладно. Давай тогда по существу... Где ты планируешь делать седер?
Йешу повернулся к нему.
– Накдимон отдаёт нам для седера свой старый дом. Помнишь, мы были там в прошлом году?
– Это который на улице Роз?
– Да.
– А кто там сейчас живёт?
– Никто. Дом стоит пустой. Накдимон хочет его продать. Но пока покупателя нет... Накдимон хотел, чтобы мы остановились в этот раз у него, поэтому пока не торопился с продажей. Я с ним поговорил, он согласился предоставить нам этот дом под праздничный седер.
Какое-то время Кефа размышлял.
– Ну что, если отбросить всё остальное, вариант, в общем, неплохой. Там нас точно никто искать не будет... Вот только идти туда всем вместе не следует.
– Да! – согласился Йешу. – Я об этом тоже думал. Пойдём тремя группами. Об этом доме, кроме тебя и меня, знает только Андреас. Поэтому так и пойдём. Я поведу одну группу, ты – вторую, Андреас – третью...
– Я пойду с тобой.
– Но...
– Не обсуждается, – поднял ладонь Кефа. – Я пойду с тобой.
– Но кто тогда поведёт третью группу?!
– Не проблема. Найдём кого-нибудь... Тот же Пилип, например. Не в пустыне. Адрес известен – так что не заблудятся... И, знаешь что... Идти надо через разные ворота. Через Мусорные ворота пусть идут женщины. С тем же Пилипом, например. Андреас пусть ведёт свою группу через Хасайские. А мы пойдём через Садовые ворота – зайдём с Яфской дороги.
– Разумно, – поразмыслив, согласился Йешу.
– И уходить тоже надо порознь. В ту же ночь.
– Почему в ту же ночь? И, вообще, почему в ночь?! Уйти-то и днём можно. Ночью и ворота-то все закрыты... Это тогда стражников подкупать надо.
– Не надо никого подкупать, – отмахнулся Кефа. – В ночь на Писху ворота в городе не закрывают! Забыл?.. А насчёт того, что той же ночью... Ты не преуменьшай возможности Ханана. У него, понимаешь, в каждом доме свои уши. И о месте нашего седера он, если сильно захочет, узнает не позже утра того же дня. Так что уходить надо сразу же. Той же ночью. И тоже порознь. Собраться всем в одном месте, чтоб на рассвете уже двинуться в сторону Шомрона...
– Подожди... – Йешу наморщил лоб. – Но ведь это же праздничная ночь! Неужели ты думаешь, что Ханан пошлёт кого-то в праздничную ночь, чтоб разделаться со мной? Это же великий грех!