Сказка про Тома и Молли
Владимир Юринов
Сказка про Тома и Молли.
Жил-был на свете кот. Звали его Том. Это был вполне обычный кот, без всяких там вычурных родословных, титулов и званий. И окрас у него был вполне обычный, котиный.
Жил он в обычной семье, в обычном многоэтажном доме, даже без лифта. Лифт, в общем-то, был Тому и не нужен – на улицу, после одной некрасивой истории, он ходить не любил.
Было Тому года два или три, он точно не помнил, но считал он себя котом вполне взрослым и самостоятельным, что постоянно старался демонстрировать. Играть с укатившимся у хозяйки клубком он уже считал ниже своего достоинства, а постоянные весёлые приставания детей ничего, кроме подёргивания шерсти на спине, у него не вызывали.
Хозяина Том считал человеком неплохим, но не особо умным – при таком изобилии мягких кресел и диванов в доме, хозяин часами просиживал на неудобнейшем стуле в своём кабинете, подолгу отрешённо глядя в плоский экран перед собой. Иногда он (хозяин, конечно, а не экран) вдруг оживлялся, и тогда его длинные и тонкие, как у пианиста, пальцы принимались лихорадочно бегать по пахнущим пластмассой квадратным клавишам на столе. Изредка он брал Тома к себе на колени. Пока хозяин задумчиво гладил его по спине, Том вежливо мурчал, но когда рука хозяина исчезала с загривка, и вновь начинали сухо щёлкать пластмассовые клавиши, Том тихо спрыгивал с колен и уходил к себе. Хозяин этого обычно не замечал.
«К себе» это значило – в зал, в узкую щель между тумбой, на которой стоял телевизор (ещё одна абсолютно бесполезная вещь в доме) и батареей отопления, прижавшись к горячим рёбрам которой, было так восхитительно спать.
Однажды, поздним утром, после обычной порции манной каши, Том, пробравшись в свою щель, застал там незнакомку. Маленькая бабочка нежного кофейно-молочного цвета сидела на шторе и выжидательно смотрела не Тома.
– Здравствуйте, – сказал вежливый Том. – Меня зовут Том.
– Молли, – присела в книксене бабочка.
– Вы нездешняя?
– Я из соседней квартиры.
– Надолго к нам?
– Боюсь, что навсегда... Меня прогнали.
– Как?! – искренне возмутился Том. – Вас, такую слабую и беззащитную!?
– Они всячески травили меня. Страшные люди!.. – усики Молли предательски задрожали.
– Ах, только не плачьте! – воскликнул Том – У НАС в квартире вас никто не обидит!.. Да-да, я уже не первый раз слышу про эту нехорошую соседнюю квартиру. В прошлом месяце у нас проездом останавливался таракан Иннокентий. Его там тоже довели до того, что он вынужден был эмигрировать. Да, эмигрировать, – повторил Том звучное иностранное слово. – Он эмигрировал этажом ниже. Я предлагал ему остаться у нас, но Иннокентий наотрез отказался. Он сказал, что столь близкое проживание к своей бывшей родине будет будить в нём непереносимую ностальгию. Он так и сказал – «непереносимую ностальгию».
– Ах, нет, я не столь сентиментальна, – опустила глаза Молли, – и если вы позволите...
– О чём речь! – Том по-гусарски расправил усы – Чувствуйте себя как дома!..
Вскоре Том и Молли окончательно подружились. Молли оказалась интересным собеседником и абсолютно неприхотливым жильцом. Было очень приятно долгими зимними вечерами лежать возле горячей батареи и, не обращая внимания на стрельбу и завывания из телевизора, мирно беседовать о милых пустяках.
Друзья быстро нашли общий язык.
– Вы даже не представляете, до чего это тяжело, – закатывала глаза Молли, – летом – в шубе, зимой – в майках…
– Да-да, – соглашался Том, – я им говорю, что мне необходимо мясо, простое телячье мясо, можно даже не вырезку, а они мне подсовывают кашу! Каждое утро одна и та же манная каша, и только по воскресеньям – яйцо, я подчёркиваю – одно яйцо!..
– Ужас, ужас!.. – всплёскивала крылышками Молли.
А когда телевизор выключался, Том, наговорившись, счастливо засыпал, а Молли, перебравшись к нему на спину и уютно устроившись в густой шерсти, чем-то там занималась, щекотно перебирая лапками и что-то негромко напевая на странном, с долгими гласными, языке...
– Ну что, пролежень, – иронично-язвительно встречал Тома на кухне хозяин, – я смотрю, ты уже совсем опух спать. Свалялся, вон, весь за зиму. Выгулять тебя, разве что, по снежку?.. Ладно, ничего, скоро весна, поедешь на дачу, травку пожуёшь...
И наступила весна, суета. Том уехал на дачу, где скучать не приходилось. Он всё реже вспоминал свою подругу. Воспоминания были тёплыми, но образ Молли всё больше размывался, расплывался, пока, ближе к осени, окончательно не был стёрт бурным, но недолгим романом с соседской кошкой Эльвирой, стоившим Тому разорванного уха.
Возмужав на свежем воздухе, парном молоке и мышах, Том возвращался по осени домой совсем другим котом – бойцом, мужчиной, с мощной холкой и пушистыми брылями.
В квартиру приехали поздним вечером. Том, всегда плохо переносивший дорогу, чувствовал себя вполне скверно. Он даже не стал есть, а, только попив воды, сразу завалился спать в ногах у младшей хозяйской дочки...
Утро было солнечным. За окном весело орали воробьи, лёгкий ветерок колыхал занавеску, с кухни вкусно пахло манной кашей.
Том с аппетитом позавтракал, поглазел в окно на возню непуганых воробьёв, но вдруг, как будто что-то вспомнив, быстро побежал в зал. С трудом вщемившись в сузившуюся щель за телевизором, Том долго лазил там, заглядывая то под тумбу, то за батарею, но ничего, кроме паутины и нескольких неопределённых, цвета кофе с молоком, кучек лёгкой пыли, не нашёл. Он не знал, что произошло, но чувствовал себя обманутым, каким-то брошенным, он чувствовал, что что-то кончилось навсегда и уже никогда больше не повториться, и, пытаясь задержать это ускользающее «что-то», пытаясь вернуть какие-то воспоминания, какие-то смутные образы, теснившиеся в груди, он всё тыкался носом в паутинные углы, всё высматривал что-то в тёмных, заросших седой мохнатой пылью щелях...
Том так долго возился за телевизором, гремел антенными шнурами и так шумно вздыхал, что хозяйка, в конце концов, не выдержала, и, отложив вязание, вытащила Тома из щели, попутно с трудом отцепив его от шторы.
– Где ж ты столько мусора-то нашёл?! – возмутилась она пыльно-паутинным видом кота, и, не дав ему опомниться, быстро поволокла в коридор, где споро и прозаично обработала оцепеневшего от ужаса Тома жутко воющим пылесосом.