Ощущение рода
Глаза страшились, руки делали
В половодье 1997 года обычно мелководный Большой Тудер разлился так, как не разливался никогда. Разрушив дом и хозяйственные постройки, он унес все ульи. Глядя на опустошение, Валентина Федоровна спросила у сына и мужа:
- Как жить дальше будем, родные?
- Заново строиться! - заявил Дмитрий.
Иван Андреевич сына поддержал. Было принято решение, отрезающее путь к отступлению. Продав квартиру в Санкт-Петербурге, Борисовы, на вырученные деньги, возвели в Панькове новый дом. Правда, не у подножия холма, где находилась старая усадьба, а на возвышении - страховка от опасных половодий. К дому прибавились баня, теплица, новые ульи, колесный и гусеничный тракторы. Завели цесарок, двух свиней, кроликов. Земли на все про все не хватало, поэтому оформили право собственности на 4,5 гектара земли, где развели сад из семидесяти яблонь, стали выращивать картофель и медоносное растение фацелию. Климат в этих местах особенный. Зима приходит недели на полторы позже, чем в райцентре, весна - раньше. В теплице вызревают арбузы, на склонах холмов успевает созреть даже уссурийский виноград.
За хозяйскими заботами новоселы не уставали совершенствовать свое жилище. В нем появились водопровод, канализация, к обычной русской печке добавился современный обогревательный модуль. Места занимает мало, тепло дает много. Задумались, было, о покупке коровы, но, поразмыслив, отказалось от этой идеи. Корова требует много времени, а оно и без того ограничено. Чтобы получать доход от пасеки, с марта до глубокой осени надо крутиться без остановки. Пчелы - существа тонкие, чувствительные. Небрежности, равнодушия не прощают. Прежде всего, надо учитывать продуктивное расстояние лета. В Тверской, Новгородской, Псковской областях оно не превышает двух километров. Если расстояние больше, пчела, что принесет, то и потеряет. Медоносов в радиусе двух километров от Панькова 1250 гектаров. Этого достаточно для сорока-пятидесяти ульев. Остальные Дмитрий Иванович вывозит на другую площадку, которая на пчеловодческом языке называется «точок». В общем, как в поговорке - глаза страшились, а руки делали…
- Митя любит, чтобы все было с размахом, красиво. И мы с мужем, и невестка наша - все ему помогаем, - говорит Валентина Федоровна. - Как иначе? Конечно, город нам многое дал. Хорошее образование, воспитание. Мы ему многим обязаны. Но и деревне мы обязаны. Здесь наши корешки. Я считаю, в деревне надо не выживать, а жить. Значит, строить, рожать детей…
Обратной дорогой я видел иную, нежели в Панькове, картину. Там била ключом обращенная в будущее жизнь. А здесь - зарастающие борщевиком поля, разрушенные фермы, ржавеющие остатки сельхозтехники, покосившиеся избенки, безвозвратно покинутые жильцами. Подумалось: современная разруха гораздо сильнее, чем в войну, когда в наши деревни не вернулось трети мужчин.
Как-то, желая отреставрировать репродукцию с картины Ю.М. Непринцева «Василий Теркин», что висела в рамке под стеклом в родительском доме, я обнаружил под листом фанеры пожелтевшую «Правду». В ней были материалы аграрного пленума ЦК конца 50-х годов. Взялся читать. Шутка ли, с 1952 по 1957 год денежные доходы хозяйств в расчете на колхозный двор выросли в 2,3 раза, выдача на трудодень - в три раза. В штаты МТС было зачислено 23 тысячи инженеров и техников, свыше ста тысяч агрономов. Только за один квартал 1953 года село получило 42 тысячи тракторов. Но тогда власть была лицом к народу.
Теперь - иное. Русская душа поет о деревне: «Ты, в ситцевом платье июльского облака, в веснушках черемух, стоишь над рекой», она взывает: «Поставьте памятник деревне на Красной площади в Москве». Она понимает: с исчезновением деревни рушится уклад русской жизни, обрубаются исторические корешки, о которых говорила Валентина Федоровна. А власть не жалеет слушать деревню, потому что живет по своему, отличному от народного, уставу. С этими мыслями я сел писать очерк о семье Борисовых для одной из тверских газет…