Ощущение рода
Нет теперь ни этих деревень, ни этой школы (поселок, благодаря дачникам, еще жив). Вывод же такой: не стало большинства деревень, прекратилась созидательная работа на земле, закрылись сельские школы с их неповторимой атмосферой единения земного и возвышенного, и яркие личности, не в обиду горожанам будет сказано, перестали являться на свет. Настало время чубайсов, абрамовичей и прочих алчных дерипасок.
Но вернемся к Иловскому сельсовету. Несмотря на то, что многие мужчины не вернулись с войны, он, как подчеркивает автор, еще довольно крепко стоял на ногах. В 1950 году, когда в нем проживало 780 человек - 93 процента от довоенного уровня. Это при потерях, что нанесла война. А потом все пошло по нисходящей: в 1980 году в Ермолине, центре сельсовета, осталось всего 11 человек, из которых трудоспособными были двое. Сейчас эта местность практически безлюдна. Фермы разрушены, поля заросли бурьяном.
Чем показателен иловский пример? У нас принято винить в разрушении деревни исключительно одних «демократов», но Г.П. Асинкритов показывает, что сокрушительный удар по деревне был нанесен еще в пору существования СССР, а точнее сказать - при Никите Хрущеве.
Необдуманными (а может, умышленными?) решениями было сведено на нет артельное начало. Укрупнение колхозов привело к ликвидации огромного количества деревень. Автор пишет: «…в Москве все больше сужали «перспективные» рамки. По решению Госстроя СССР (1973 г.) из оставшихся 216, 8 тысячи населенных пунктов РСФСР развитию подлежали 56, 6 тысячи…процесс ликвидации «русского мира» стал необратимым: к 1989 году число деревень в РСФСР сократилось еще почти на 15%.».
Вынужденный уйти из-под родного крова, потерявший привязку к родовым корням, крестьянин, в силу привычки стойко переносить трудности, начал приспосабливаться к непривычным для него условиям. Но если в деревне уклад жизни способствовал тому, чтобы в семье было много детей, то в городе все выглядело иначе. Здесь все больше набирал силу потребительский рационализм. Да и не шибко-то развернешься с большим семейством в «коммуналке» или отдельной «хрущевке».
В печати много рассказывалось, какой добрый след оставил на нашей земле первый секретарь Калининского обкома КПСС Н.Г. Корытков. Не стану это оспаривать. Но, с другой стороны, за 18 лет его правления население области, в основном деревенское, сократилось на 140 тысяч человек. А уж он-то деревню понимал, любил. Вспоминаю, как в 1975-м, перед назначением на должность редактора нелидовской районной газеты, проходил я у него собеседование.
Робея, зашел в кабинет первого и натолкнулся на колючий изучающий взгляд.
- Ваш партбилет, - требовательно попросил Корытков.
Я отдал партбилет.
- Отец у вас, молодой человек, кто?
- Директором промкомбината был, председателем колхоза…
- А где - председателем?
- В Быстрях…
- Знаю я Быстри. Поле люпиновое там… Как с большака сворачиваешь? Да?
- Да…
- Приступайте к работе, - потеплев взглядом, первый секретарь обкома вернул мне партбилет.
Со временем я понял: доверие Корытков выразил не мне, а деревне, колхозу, в котором тянул нелегкую председательскую лямку мой отец. Николай Гаврилович словно бы дал мне понять: если ты деревенский, значит - надежный…
Говорить, что крестьянский сын, фронтовик Корытков был недругом деревни, вне сомнения, глупо. Он в ней родился, он ее любил. В сапогах-кирзачах, с офицерской плащ-палаткой на плечах, не одну сотню километров исходил по полям и лугам. Многих простых тружеников Николай Гаврилович знал по имени-отчеству. Но была объективная причина сокращения деревенского населения - индустриализация городов, которая постоянно требовала рабочей силы. И были причины субъективные, вытекающие из бюрократизации системы, для которой поголовье скота стало важнее количества людей в деревне. Корытков был частью этой связанной жесткой партийной дисциплиной системы. Инициатива «низов» в ней не приветствовалась. Требовалось действовать по постановлениям, которые после Сталина не всегда соответствовали насущным требованиям жизни.
А «демократы»…Они - в большинстве своем, дилетанты по части сельского хозяйства, но ловкие спецы по разводке финансовых потоков - лишь усугубили тенденцию. Привыкшие все измерять прибылью, чистоганом, эти люди навязали деревне диспаритет (разница) цен на промышленную и сельскохозяйственную продукцию. Они же, выполняя волю закулисы, резко уменьшили бюджетное финансирование аграрной отрасли - до 1 процента от расходной части бюджета (сейчас этот показатель несколько выше). Хотя на Украине и Беларуси государственная поддержка села бюджетами этих стран 10 процентов, а в Азербайджане даже 25 процентов.
Такая политика и довела демографическую ситуацию до масштабов общенационального бедствия. Причем вымирают в первую очередь срединные, исконно русские области России.
С 2002 по 2010 год население Тверской области уменьшилось на 118 тысяч человек. В книге «Мгла над пустой колыбелью» помещена аналитическая записка Г.П. Асинкритова руководителям области с анализом демографических потерь по районам. В числе «лидеров» Сандовский (сокращение населения за 8 лет 27,6 процента), Молоковский (25,4 процента), Лесной (23,1 процента), Фировский (21,2 процента), Жарковский (19,6 процента), Пеновский (19,5 процента), Бельский (19 процентов), Сонковской (18,8 процента), Краснохолмский (18,7 процента), Торопецкий (18,7 процента), Западнодвинский (18,7 процента) районы.
- Знаете, что меня беспокоит? - задается вопросом Асинкритов. - Я регулярно читаю тверскую прессу, а в ней некоторые из глав этих районов фигурируют как лучшие главы. За что лучшие-то? За вымирание народа под их руководством?