Проза
Л И Ф А Н
Это редкое имя я узнала прежде, чем человека, который его носил. Не раз приходилось слышать от окружающих осуждающее: «Ну, настоящий Лифан». Или: «Вот не хочешь учиться, будешь, как Лифан, под забором валяться». Одним словом, в нашем маленьком городке оно было нарицательным и отрицательным.
Детская память необычные яркие куски схватывает слёту и держит долгие годы, вероятно, по-своему их трансформируя. Так и у меня всё, связанное с Лифаном, которого и видела лишь два раза в жизни, превратилось в памяти в какую-то незабываемую и вместе с тем тревожную сказку и осталось в ней жить до сих пор.
Шла вторая половина пятидесятых. В те годы пьяниц как-то не водилось в нынешних масштабах. По крайней мере, мне запомнились только двое. Кроме человека, о котором мой рассказ, была в этом ряду ещё и женщина по имени Ольга, но кроме имени её ничего вспомнить не могу. Другое дело Лифан…
Жили мы с бабушкой тогда в Песчаном переулке, спускающемся от улицы Измайлова на левый берег Западной Двины. На противоположном берегу располагался известковый завод, день и ночь дымящий своей высоченной, уходящей в самое небо, красной кирпичной трубой. Останки её, с каждым годом уменьшаясь, и сейчас ещё высятся как самое заметное сооружение в наших местах. Тогда она нам, малышне, казалась грандиозной.
Таким же грандиозным виделся и сам завод с приземистыми белыми от известняковой пыли бараками, будто мукой припорошенными железными рельсами, по которым катали вагонетки. Полагаю, что официально вход нам туда был заказан, и всё-таки всезнающая и проникающая всюду ребятня просачивалась на манящий завод, потому что там иногда можно было выпить газировки. Настоящей, хоть и совершенно несладкой, шипучей газировки!
Помнится, что у нас газированной воды тогда вообще не продавали. Отведать её ребёнку из глухой провинции можно было, только выехав куда-нибудь в большой город.
Специальная несладкая газированная вода предназначалась для заводских рабочих. Но и нам, если повезёт и если не нарвёшься на злого дядьку или ехидную тетеньку, а встретишься с потакающим детям рабочим, тоже иногда перепадало.
В одну из таких вылазок мы столкнулись с настоящим великаном, который, присогнувшись, вышел из-под низкого тёмного свода. Весь белый, огромный, широкий в плечах, в одежде, казавшейся ему маловатой, потому что рукава далеко не доставали до кистей, он направился в нашу сторону, приветливо разведя руки. Казалось, он вышел из белой горы или подземной белой пещеры, и сам был её частью и порождением. Мне вспомнились сказки про подземных троллей, которых побеждал добрый великан, во всяком случае, таким я его и представляла себе, слушая радиопостановки. Телевизоров тогда не было, и детскому воображению ничего не мешало фантазировать в силу собственных возможностей. Он приветливо улыбался нам.
Этот, конечно же, напоит газировкой вволю, подумала я, сделав навстречу белому великану несколько шагов. Но, схватив меня за подол платьица, ребята зашикали: «Это же Лифан, Лифан…». И потащили к выходу.
Когда я рассказала дома о случившемся, бабушка, с недовольством поджав губы, проговорила коротко: «Он ударник! И работает – не чета многим: когда не пьёт, по три нормы выполняет». Услышанное поразило. Бабушка, которая категорически отрицательно относилась к пьющим, не раз ругала собственного зятя, моего отца, да и о прочих, частенько прикладывающихся к рюмке, отзывалась недоброжелательно, вдруг совсем иначе отреагировала здесь. Мои ощущения, что в этом белом великане действительно что-то есть значительное, подтверждались авторитетными бабушкиными словами. И проснулось к нему уважение.
Вторую встречу с ним вспоминать неприятно и сегодня. Однажды, обегая окрестные закоулки в поисках друзей, заметила мальчишек, сбившихся в кучку возле чего-то странного, копошащегося на земле.
Когда приблизилась, увидела Лифана, лежавшего возле забора в неловкой позе. Человек так лежать просто не мог, как будто изломала недобрая сила его крупное тело под невероятными углами да так и оставила валяться. Мальчишки, показывая на него, ехидно смеялись всякий раз, как он пытался или встать, или устроиться поудобнее. Дивясь себе самой, я набросилась на них. Колотила кулачками, кричала, что он ударник Коммунистического труда, а они просто противные и злые.
– Ты чего, чего ты? – не понимая моего запала, удивлялись мальчишки, всё же отходя в сторонку.
Услышав мою яростную защиту, поверженный невидимым злом Лифан, пьяно улыбаясь и мыча что-то неразборчивое, повёл рукой вправо-влево, будто оправдываясь, что всё не так, как видится, что мы его просто неправильно поняли. Лучше бы он этого не делал. С той секунды добрый сказочный великан из белой горы перестал существовать.
В ту пору я была дошколёнком. Это позже, читая поэму Некрасова, начну догадываться, что у Лифана есть прототип, запечатлённый в литературе как явление классическое, и что в русском мужике вполне может совмещаться, казалось бы, несовместимое – «он до смерти работает, до полусмерти пьёт».
А тогда я плелась домой, вспоминая всю сцену и этот жалкий жест нашкодившего и пытающегося скрыть нехороший поступок человека, и размазывала ладошкой слёзы. Сказка закончилась как-то неправильно. Оказалось, что зло не всегда бывает побеждено, а добрые великаны так запросто превращаются в некрасивых жалких карликов.
Маргарита Петрова