Хранить вечно
– Что он исцелил Шимшона Безногого, – кивнул козлобородый. – Есть свидетели этому?! Или всё, что говорил здесь этот Кефа из Ха-Галиля, есть ложь и лукавый вымысел?!
– Я свидетель! – снова заволновался Йешу. – Я! Я всё видел! Всё! Я рядом стоял и всё видел!..
– Помолчи, мальчик! – осадил его коэн. – Не лезь! Здесь дело серьёзное!.. Так видел кто-нибудь само исцеление?!
– Не будь дураком! – сказал ему Кефа, он уже восстановил дыхание. – Вот стоит Шимшон. Ещё полчаса назад его все звали безногим. А теперь он стоит, понимаешь, на своих двоих, как будто стоял так всю жизнь. И ты ещё не веришь в чудесное исцеление?!
Козлобородый взглянул на Кефу с такой ненавистью, что тому даже на миг померещилось змеиное шипение.
– Заткнись! – зло бросил коэн Кефе. – Тебя пока не спрашивают! Ты уже всё своё сказал! Так что теперь стой и молчи! Разберёмся!.. – он снова, подняв голову, обратился к толпе: – Ну так что, есть свидетели?! Есть те, кто готов пред судом Санхедрина подтвердить сказанное этим человеком?!
Над толпой повисла тишина. Кто-то несмело откашлялся.
– Ты! – Кефа ткнул пальцем в калеку с иссохшей рукой. – Ты же сидел рядом! Ты видел! Чего язык проглотил?!
Взгляд коэна упёрся в нищего. Тот заметно побледнел.
– Ты?! Ты видел что-нибудь?! – строгим голосом спросил калеку козлобородый. – Трижды подумай, прежде чем отвечать! Знай – лжесвидетельство карается очень строго!
– А ты не запугивай! – повысил на коэна голос Кефа. – Не запугивай! И так уже всех запугали!.. Скажи, – ласково обратился он к инвалиду, – ты ведь видел? Видел всё своими глазами? Правда?
Тот, баюкая свою сухую руку, попятился.
– Я... я...
– Я полагаю, почтенный Мордеха́й... – вмешался Накдимон, поворачиваясь к козлобородому. – Я полагаю, что разумней будет представить на Санхедрин всех, кто видел хоть что-то. А там мы уже разберёмся. Так сказать, отсеем зёрна от плевел... Дело необычное. Я поговорю с Каиафой, чтобы завтра же, без промедления, собрать по этому делу Великий Санхедрин... Так что забирайте этих двоих... – он кивнул на Кефу с Йохи. – И этого... – он показал пальцем на сухорукого. – И надо найти тех, кто ещё был там, кто сидел рядом с ним у Врат Милосердия. Я полагаю, это будет несложно – они там все друг друга знают.
Мордехай согласно наклонил голову:
– Да, почтенный Накдимон.
Красногубый махнул рукой стражникам:
– Берите этих... И вон того, сухорукого... Всё! Остальные расходимся!.. Расходимся, я сказал!.. Или чего?!..
– Ну, а ты... – Накдимон строго посмотрел на «исцелённого». – Как там тебя? Шимшон?.. А ты, Шимшон, пойдёшь со мной, – он усмехнулся. – Не бойся. Я тебя не съем. Я всего лишь хочу задать тебе пару вопросов...
– Так что ты ему такого сказал-то, дод Кефа? – спросил Йохи, стаскивая с ног сандалии и пристраивая их в изголовье.
– Кому ему? – не открывая глаз, лениво отозвался Кефа.
Разговаривать было лень. И шевелиться было лень. Кефа чувствовал себя совершенно измотанным. День получился длинным. Очень длинным. Как оказалось, творить чудеса было совсем непросто. Привычку, оказывается, к этому делу надо иметь. А откуда, скажите на милость, взяться такой привычке у отставного прим-декуриона? Отставным прим-декурионам такая привычка не свойственна, не полагается она им. А полагается им, понимаешь, привычка мечом махать да на коне скакать. И сейчас отставному прим-декуриону хотелось только одного: повернуться на правый бок (Кефа повернулся на правый бок), положить что-нибудь более-менее мягкое под голову (Кефа, по-прежнему не открывая глаз, пошарил вокруг себя рукой и подтащил под ухо какую-то пахнущую пылью рогожину), и чтобы никто больше не беспокоил до самого утра.
– Ну, этому... Шимшону. Безногому, – Йохи сидел на своей циновке, шевеля босыми пальцами, и напряжённо вглядывался в царящий в сарае густой полумрак. – Что ты ему такого сказал, что он вдруг встал и пошёл?
– Ну, так и сказал: «Встань и иди», – с трудом разлепил губы Кефа.
– И всё?!
– И всё... Именем Помазанника Божьего Йешу, сказал я ему, встань, понимаешь, и иди!
– С ума сойти! – покачал головой Йохи. – Я-то, конечно, слышал о таком, но чтобы вот так, своими глазами... Это ведь чудо, дод Кефа! Самое настоящее чудо! Правда?!
– М-м?.. А, ну да, конечно... Я ведь тебе так и говорил: будет чудо.
В глинобитном сарае, куда их определили на ночь, было, на удивление, прохладно. Не то что на улице, где знойный «хамишим» беспощадно вылизывал своим горячим языком каждый закоулок. Сарай этот, что стоял среди хозяйственных построек дома первосвященника Каиафы, как раз и был предназначен для таких вот случаев – для содержания провинившихся, ждущих решения Санхедрина, и потому отличался от других строений толстыми – в добрый локоть – стенами и потолком, сложенным из тесно пригнанных друг к другу массивных кедровых балок. Это помещение было выстроено на задворках Каиафиного дома совсем недавно – с полгода назад, и потому всё ещё хранило в своих стенах влагу, а вместе с ней и накопленную за зиму прохладу. Свет и воздух проникали в него через единственное узкое, в ладонь, оконце под потолком. По своему прямому назначению сарай использовался нечасто, а потому здесь можно было обнаружить самые необычные вещи, попавшие сюда за своей ненадобностью в хозяйстве. Валялись здесь какие-то старые грязные мешки, поломанные корзины, целый угол занимала коллекция разновеликих амфор и гидрий с отбитыми горлышками и ручками. Пахло здесь, конечно, не очень: пылью, плесенью и мочой, и ещё какой-то сладковатой дрянью, но было прохладно, восхитительно прохладно. «Хоть высплюсь, – подумалось Кефе. – А то что это за дело – каждый час просыпаться, понимаешь, в луже собственного пота...» Предстоящий назавтра суд Санхедрина его почему-то совсем не волновал. Нет, шевелился, конечно, в груди некий маленький червячок, но шевелился, прямо скажем, совсем вяло, нехотя, как будто отрабатывая своим шевелением обязательный да, к тому же ещё, и нелюбимый урок.
– Дод Кефа, – снова подал голос Йохи, – а ты тарантулов-то наловил?
– А?!.. – вздрогнул Кефа. – Что?
– Тарантулов, спрашиваю, наловил?
– А, тарантулов... Наловил, Йохи. Наловил, конечно.
– А куда дел?
– В смысле? – распахнул глаза Кефа.
– Ну, тарантулов! Тех, что ты наловил. Ты их куда дел-то? Приятелю своему отнёс?
Какое-то время Кефа продолжал лежать, невидяще глядя перед собой, а потом перевернулся на спину и сел.
– А ты что же... ничего не заметил? – спросил он.
– Чего я не заметил?.. – переспросил Йохи, он тоже сидел на своей циновке в нескольких шагах от Кефы – сквозь полумрак неотчётливо проступал его размытый силуэт. – Чего я не заметил, дод Кефа?
Кефа молчал.
– Послушай, Йохи, – наконец сказал он, – скажи мне, а ты веришь, что наш рабби и есть Помазанник Божий?
– А как же, дод Кефа! – в голосе Йохи зазвенела не то обида, не то торжество. – Конечно, верю! Ну, ты же сам говорил, что его Господь к себе на небо живым взял! И что пророк Элийяху скоро сведёт его на землю и помажет на царство!
– Ну, это я говорил. Я много чего говорил. Но ты же сам, своими глазами не видел, как рабби воскрес? Нет? Или как Господь забирает его на небо? Откуда ж тебе, понимаешь, знать, что он там?
– А где же ему ещё быть-то, дод Кефа?! – искренне удивился Йохи. – Я ведь видел своими глазами пустую могилу! И ты её видел! Не было ведь в могиле нашего рабби-то! Ты же видел – не было! Саван лежал, в который его заворачивали, платок его лежал, а его самого не было! Куда же он, по-твоему, мог деться-то, если не на небо?!.. И Мирьям-младшая в тот же день видела рабби – живого! – который ей так и сказал: мол, не горюй, Мирьям, не плачь, ты же видишь – живой я, но отхожу на небо к небесному отцу своему! Ты же слышал, дод Кефа, как Мирьям это рассказывала?! Ведь слышал же?!
– Мирьям?.. – Кефа потёр лицо рукой. – Ну да, Мирьям... Да, слышал, конечно.
– А что ты тогда так спрашиваешь, дод Кефа? Ты, что... ты мне не веришь?!
– Нет, нет, что ты! – улыбнулся в темноту Кефа. – Верю! Конечно, верю!.. Это я просто... проверяю тебя, Йохи. Завтра на Санхедрине тебя ведь будут спрашивать. Строго спрашивать. Надо, чтоб ты не забоялся. Чтоб отвечал, понимаешь, без запинки. Уверенно отвечал. Как мне сейчас отвечаешь.
– Не волнуйся, дод Кефа, – твёрдо сказал Йохи. – Я-то ведь уже не маленький. Я не боюсь Санхедрина. Пусть спрашивают! Ты во мне не сомневайся – я смогу ответить!
У Кефы почему-то защекотало в горле. Он переглотнул, откашлялся и снова улыбнулся почти невидимому в темноте юноше.
– А я и не сомневаюсь в тебе, Йохи. Ни капельки не сомневаюсь...
За дверью послышались шаги. Стукнул запор, дверь, скрипнув, приоткрылась и в образовавшуюся щель просунулась голова в остроконечном шлеме.
– Эй! Где вы тут? – спросила голова, таращась в темноту.
– Чего надо? – строго отозвался Кефа.
– Ты Кефа?
– Ну.
– Выходь. Тут, стало быть, поговорить с тобой хотят.
Голова исчезла. Кефа, кряхтя, поднялся с циновки, не надевая сандалий, прошлёпал к приоткрытой двери и, выйдя из сарая, остановился, щурясь на предзакатный, но всё ещё яркий дневной свет.
– Вона, – указал рукой стражник. – Туда, стало быть, иди.
Кефа взглянул в указанном направлении. Шагах в двадцати, возле живой изгороди, сплошь заросшей неухоженной виноградной лозой, стоял Накдимон.
Кефа подошёл:
– Ну что?
Накдимон отбросил прутик, который бесцельно гнул в пальцах, и кивнул:
– Всё нормально. Всё-таки решили завтра собрать Санхедрин. Сначала не хотели, потому что Ханан был в отъезде, в Кесарии. Но час назад он как раз вернулся. Так что Санхедрин будет... Но каких-то особых разборок не предвидится. Я тут поговорил с некоторыми коэнами, членами Санхедрина, никто особо не озабочен. Один даже сказал, что дело вовсе пустое – мало ли кто где кричит о разных чудесах и волшебных исцелениях. На поверку всё обычно оказывается пустой болтовнёй. Так что ты особо не волнуйся.
Кефа повёл плечом.
– Да я и не волнуюсь.
– И правильно! – одобрительно кивнул Накдимон. – Будут спрашивать, так и отвечай, как говорил: мол, именем рабби Йешу, посланного вами на крест, но воскрешённого Господом, излечил я Шимшона Безногого. И всё... Шимшон будет там же. Я с ним провёл разъяснительную беседу – он всё подтвердит... И родственники его подтвердят, если понадобится... – он улыбнулся. – Да-а, наделал ты шума. В Храме, да и в городе, все только об этом и говорят.
– Ничего, – усмехнулся Кефа, – пусть говорят. Пусть, понимаешь, привыкают. Думаю, это не последнее чудо. Я, конечно, не Йешу – в Египте не был, ле́карству не обучался, но парочку-другую горемык калечных, думаю, ещё смогу исцелить.
– Ты только не переусердствуй... – хмыкнул Накдимон. – И, знаешь... вот ещё что, – он взял Кефу за локоть. – Ты пока не напирай в Санхедрине на то, что рабби Йешу и есть Помазанник Божий.
– Почему?
– Не надо. ПОКА не надо. На площади – это одно, а в Санхедрине – совсем другое. Там народ тёртый – рабины да книжники. Ты с ними в диспут не лезь – не потянешь. Так что пока про приход Спасителя не заикайся... И вообще, будь попроще. Давай им только голые факты: подошёл, увидел, пожалел. Сам не ожидал, что так получится. Давай только факты. А выводы, при желании, они и сами сделают. Поверь, пока так будет лучше.
– Ладно, – почесал в бороде Кефа. – Факты так факты. Как скажешь.
– Ну и хорошо!.. – Накдимон ободряюще потрепал его по плечу. – Как тут вас устроили? – он кивнул на сарай. – Ничего?
– Терпимо, – Кефа поморщился. – Жить, понимаешь, можно... Вот только жрать не дают. С самого завтрака во рту ни крошки не было.