Хранить вечно
Разошлись, разлетелись апостолосы. Петроса и самого помотало за последние годы. Они ведь с Линосом только накануне Пурима пришли в Йерушалайм из Кесарии. А до этого где только не жили: и в той же Кесарии, и в Яфе, и в Лоде, и в Антиохии, и даже в своё время в Шомроне провели больше года, укрываясь там от ищеек Ханана. Да, растеклись по миру апостолосы, оправдывая своё, некогда шутливое, придуманное Андреасом прозвище. Разбрелись по белу свету, избрав для себя участь непростую, поприще хлопотное. Прав, трижды прав был мудрый рабби Йешу: нам всем теперь стало неинтересно ловить рыбу, нам всем теперь гораздо интереснее ловить человеков. Ах, Йешу, Йешу, брат мой названный и учитель, куда заведёт меня предложенная тобою стезя? В благой ли час повстречались мы с тобой на берегу рыбного Кинеретского озера?!..
Стукнул засов. Заскрипели дверные петли. Застучали под каменными сводами гулкие торопливые шаги. Упал на стену сквозь зарешёченное окно жёлтый пляшущий свет факела. И командный, не терпящий возражений голос приказал:
– Открывай!
Петроса прошибло потом. Всё-таки это за ним! Всё-таки пришли! Конец! Неужели конец?! Он забился и загремел цепями. Господи, хоть бы одну руку освободить! В горло вцеплюсь!! Зубами рвать буду!!..
Дверь распахнулась. В камеру вдвинулся яркий, роняющий огненные брызги, факел. Потом из черноты за ним проступила фигура сотника храмовой стражи.
– Вот он, – указал он на Петроса кому-то невидимому за спиной.
– Снимите колодки! – приказал из темноты спокойный властный голос, показавшийся Петросу знакомым; Петрос замер.
Рядом возник стражник – тот самый густобровый шомроним – и принялся, громко сопя, суетливо сбивать колодки. Тяжёлые доски со стуком упали на пол. Петрос попытался встать... и не смог – он не чувствовал ни рук, ни ног.
– Поднимите его! – приказал всё тот же властный голос.
Стражники в четыре руки поставили узника на непослушные подгибающиеся ноги, для верности прислонив его к стене. И тогда из-за их спин к Петросу шагнул человек, которого он меньше всего ожидал здесь увидеть.
– Тасаэль?! – изумился Петрос...
– Так куда мы всё-таки едем? – спросил Петрос.
– Догадайся, – усмехнулся почти невидимый в темноте Тасаэль.
Петрос поразмышлял.
– Неужели к самому?!
– Неужели... – подтвердил Тасаэль и после долгой паузы добавил: – Ты ему нужен.
– Чего вдруг?! – удивился Петрос. – Зачем это царю-самодержцу вдруг понадобился беглый преступник?!
– Узнаешь, – лаконично ответил Тасаэль.
Петрос хмыкнул и замолчал. Бига медленно катила по ночному Йерушалайму. На улицах было темно и пусто – ни сторожей, ни патрулей, ни прохожих. Оно и понятно – час самый сонный, предутренний. Даже рабы-водовозы ещё не взялись за свою работу.
Луна уже ушла. По небу, то и дело заслоняя звёзды, быстро бежали небольшие лохматые облака. Ветер дул с востока. Он был не сильный, но холодный и заставлял Тасаэля кутаться в свой длинный шерстяной плащ. Петроса, одетого в одну нижнюю рубаху, пробирало насквозь.
Они проехали через открытые настежь и уже давно вросшие своими краями в землю древние Эфра́имовы ворота в Старой стене и стали взбираться на Цийон. Колёса биги загремели по булыжнику мостовой. Впереди, на фоне тёмного неба, ясно обозначилась освещённая факельным светом громада дворца.
Петрос пошевелил вконец закоченевшими пальцами босых ног.
– Как-то неловко идти к царю в таком виде.
Тасаэль, вновь выдержав длинную паузу, ответил:
– Не волнуйся... Оденут.
Он стал немногословным, Тасаэль. Помнится, раньше он таким немногословным не был. Наоборот, он вечно любил поболтать, посудачить, рассказать что-нибудь забавное из всегда богатой на события дворцовой жизни. Ну что ж, положение обязывает. Он ведь теперь как-никак не простой делопроизводитель при смотрителе тверийских рынков. Он теперь, понимаешь, – вельможа, царский сановник, правая рука Агриппы. Даже голос у него стал другим – весомым, что ли? Сквозила в нём теперь спокойная уверенность, ощущалась за ним некая мощь, сила, чувствовалось в нём умение и – да! – желание отдавать распоряжения, командовать, повелевать. Другим, ой, другим стал наш Тасаэль. Да что там говорить, он даже пах теперь по-другому! То ли какими-то заморскими благовониями, то ли какими-то дорогими, недоступными простым смертным, яствами – в общем, придворной жизнью теперь он пах, неземной роскошью, дворцом. Петрос представил себе, как сейчас пахнет от него самого и непроизвольно поморщился. А Тасаэль – ничего, сидит нос не воротит. И это правильно. Он ведь, надо понимать, сейчас на службе, при исполнении. Это во-первых. А во-вторых, не чужого всё-таки человека везёт. Шурина везёт. Хоть и не близкого, а всё же родственника. А родственников, как известно, не выбирают...
Во дворец въехали через боковые ворота. Сунувшийся было к биге охранник, едва опознав в свете факела вельможного пассажира, шарахнулся в сторону и согнулся в низком поклоне.
Возница остановил двуколку с тыльной стороны северного крыла дворца. По длинной узкой лестнице поднялись наверх, прошли по беломраморной галерее и, миновав тяжёлые двустворчатые двери, услужливо распахнутые бессонными рабами-привратниками, вошли во внутренние покои. Здесь было гораздо теплее. И здесь их ждали. Точнее, ждали Тасаэля. Пятеро рабов во главе с кубикуларием кинулись мимо Петроса навстречу хозяину, засуетились, принимая плащ, усаживая в уложенное подушками кресло, бережно снимая с ног хозяина запылённые сандалии. Через несколько мгновений Тасаэль уже сидел в кресле, опустив ноги в таз с подогретой цветочной водой и держа в руке серебряный кубок с горячим вином.
– Дак! – окликнул хозяин своего кубикулария и, указав ему на одиноко стоящего в дверях Петроса, кратко приказал: – Накормить. Помыть. Одеть... – и, сделав большой глоток из кубка, посмаковав во рту горячее альбанское, расщедрился, обращаясь уже к своему шурину, на длинную неспешную фразу: – Пока отдыхай, поешь... поспи... но учти, царь Агриппа встаёт рано... так что у тебя на всё про всё от силы часа три...
Царя Агриппу одолевала зевота. Может, конечно, он и вставал всегда рано, но сегодня, надо полагать, ранний подъём оказался ему не в радость, не выспался, надо полагать, сегодня царь Агриппа – издалека было видно. И слышно.
– Так ты и есть тот самый... э-э-у-ах... тот самый Тасаэлев шурин из Кфар-Нахума? Как там тебя? Саксум? Кефа?
– Петрос, – почтительно наклонил голову Петрос. – Друзья теперь называют меня Петросом, великий царь.
– Петрос? – Агриппа с сомнением поджал губы. – Почему, собственно, Петрос? Ты ведь, насколько я знаю, еврей, галилеянин, но никак не грек. Впрочем, какая разница, – он слабо махнул рукой. – Пусть будет... э-э-у-ах... Петрос... – царь вынул мизинцем соринку из глаза, внимательно рассмотрел её, вытер палец об одежду, после чего оценивающе оглядел своего собеседника. – Сколько тебе лет, Симон Петрос?
– Сорок семь, великий царь.
Агриппа задрал бровь.
– Ты неплохо выглядишь для своего возраста... А как... вообще?
– Прости, великий царь?
– Ну, как ты себя чувствуешь?
– Благодарю тебя, великий царь, я здоров.
– Здоров... Здоров... – Агриппа задумчиво побарабанил пальцами по подлокотнику. – Здоров – это хорошо... А как твои... легионерские навыки? Надеюсь, ты их ещё не растерял? Тасаэль говорил, ты здорово владеешь мечом.
Петрос озадаченно моргнул.
– Я... Мне давно не приходилось практиковаться, великий царь. Но... полагаю, я в форме.
– Это хорошо... хорошо... – Агриппа снова широко зевнул и, повернувшись к стоящему неподалёку Тасаэлю, пощёлкал пальцами: – Скажи там, чтоб принесли орешков и... и лимонной воды... Да! И пусть придёт Анаста́сиос!
Тасаэль, поклонившись, вышел. Агриппа вновь оценивающе оглядел Петроса.
– Я хочу поручить тебе одно дело... Петрос, – медленно заговорил он. – Одно очень важное... и очень ответственное дело...
Петрос выжидательно молчал.
– Я отправляю в Рому груз... Очень ценный груз... И очень важный... Я хочу, чтобы ты этот груз сопровождал... Разумеется, не один. Я дам тебе людей.
– Сопровождать груз до Ромы? – на всякий случай уточнил Петрос.
– Да, до Ромы. От Кесарии до Ромы... Корабль сейчас готовят в кесарийском порту.
– Да, но я ведь не моряк.
– А я тебя беру не как моряка. Моряков у меня хватает... Твоей обязанностью станет охрана груза... В том числе и на корабле.
Петрос полез пальцами в бороду, но тут же опомнился и опустил руку.
– Я так полагаю, великий царь, отказы не принимаются?
– Ну отчего же, – Агриппа усмехнулся. – Сколько угодно. Можешь хоть сейчас вернуться в свою камеру. Полагаю, Йосэф бар-Камит тебя уже заждался...
– Ты дозволишь, великий царь?! – в дверях залы возник Тасаэль в сопровождении нескольких рабов.
Агриппа вяло кивнул.
Через мгновенье рядом с ним вырос резной, инкрустированный слоновой костью, круглый столик, на котором тут же возникло серебряное блюдо с очищенными орешками и широкая золочёная чаша с лимонной водой. Раб-виночерпий наполнил царский кубок и передал его рабу-прегустатору. Тот отпил из кубка глоток и с поклоном поставил сосуд рядом с левой рукой господина. Агриппа не глядя взял кубок. Ещё один раб, по внешности явный ахеец – надо полагать, тот самый Анастасиос – тут же занял место за креслом хозяина и принялся осторожно массировать его плечи и шею. Агриппа кинул в рот орешек и прикрыл глаза.
– У тебя есть вопросы, Симон Петрос? – спросил он, не поднимая век.
- Да, великий царь. Если позволишь.
– Спрашивай.
Петрос помедлил.
– Почему именно я?
Агриппа, не открывая глаз, медленно жевал.
– Почему ты?.. Потому что мне нужен был человек... во-первых, опытный, то есть искушённый в военном ремесле... во-вторых, человек, умеющий командовать... командир... и в-третьих... человек посторонний, ну, в смысле не из дворцовых, не вовлечённый во все эти... придворные интриги... – Агриппа лениво отпил из кубка. – Ну, и наконец, я искал человека надёжного, можно даже сказать, верного... одним словом, на которого можно положиться. Вот Тасаэль и посоветовал мне взять тебя.
– Прости, великий царь, – Петрос позволил себе лёгкую усмешку, – но... считать надёжным человека, которого обвиняют во множестве преступлений...
Агриппа приоткрыл один глаз и сонно взглянул на собеседника.
– Кто обвиняет?
Петрос повёл плечом.
– Ну, например, тот же Йосэф бар-Камит.
Агриппа отправил в рот очередной орешек и снова прикрыл глаз.
– У первосвященника свои резоны, у меня – свои... Но ты прав, Симон Петрос, вопрос надёжности – очень... острый вопрос... Поэтому я немного подстраховался. Твой сын... Кажется, его зовут Марк?.. Так вот, твой сын, поживёт некоторое время... до твоего возвращения из Ромы... в моём дворце, в Кесарии... За ним уже поехали.
Петрос проглотил тягучую слюну.
– Великий царь!.. А если... а что, если корабль попадёт в бурю, и... и груз погибнет? Ведь, согласись, никакие мечи и... и никакие военные навыки не спасут судно от разгула стихий! И моей вины в случившемся тоже не будет! Каким бы я ни был верным и... и старательным, я не смогу остановить шторм или... обуздать ветер! Что тогда станется с моим сыном?!
Агриппа, не открывая глаза, приподнял брови.
– Буря, не буря... Стихия, не стихия... – медленно проговорил он. – Пираты, шторма... мели, водовороты – да что угодно! Какая разница?! Если ты хочешь, чтоб твой сын дожил до совершеннолетия, доставь в Рому груз и вернись обратно... С подтверждением, – он кинул в рот ещё один орешек и хмыкнул: – Я тебе больше скажу, Симон Петрос, если ты доставишь груз не весь... не целиком, если будет утрачена хоть какая-то часть груза... ты получишь назад своего Марка тоже... не целиком. Надеюсь, ты меня понял?
Петрос кивнул.
– Я понял тебя, великий царь.
– Ещё вопросы есть?
Петрос ладонью стёр с лица липкую испарину.
– Да... Есть... Ещё один вопрос. Что это за груз?..
Глаза Агриппы открылись и настороженно блеснули. Челюсть замерла.
– Прости, великий царь, – Петрос неловко поклонился, – наверно, я зря задал этот вопрос. Наверно, мне не следовало его задавать. Ведь груз, наверняка, секретный.
Агриппа рассмеялся.
– Нет... Нет, что ты! Никакой секретности! – он снова отпил из кубка и закивал. – Хотя, да, конечно! Груз, безусловно, секретный! Ещё какой секретный! Он настолько секретный, что по прибытии в Италию о нём не будет уведомлён даже остийский таможенный прокуратор. Но я почему-то уверен, что сегодня самый последний босяк на Нижнем рынке уже знает, какой груз собирается отправлять царь Агриппа из Кесарии в Рому. Разве можно сохранить что-нибудь в тайне... – он поводил кубком в воздухе, – в Йерушалайме?!..
Агриппа похлопал Анастасиоса по пальцам и сделал знак рукой: мол, хватит, достаточно, свободен. Ахеец, кланяясь, отошёл. Царь показал Тасаэлю подбородком на рабов и кивнул на дверь. Через несколько мгновений в зале не осталось никого постороннего. Агриппа взглянул на Петроса.