Хранить вечно
– Что я скажу?.. – беспомощно повторил за ним Петрос, мысли у него путались, всё-таки он был изрядно ошарашен услышанным. – Это всё, конечно, очень заманчиво... Очень... Но, понимаешь... у меня ведь сын... Марк. Ты же помнишь, он в заложниках.
– Он бы́л в заложниках, – твёрдо сказал Тасаэль. – Он был в заложниках у царя Агриппы. Но Агриппы больше нет. А значит, и нет больше никаких заложников. Понимаешь?!
– Да, – сказал Петрос. – Да. Я понимаю. Но... Но я не могу рисковать... А вдруг... – он замолчал.
– Что «вдруг»?
– А вдруг Агриппа успел перед смертью сделать какие-нибудь распоряжения насчёт моего сына?.. Или... Или вдруг существует другое письмо?
– Какое ещё другое?!
– Другое... Откуда ты знаешь, может, об этом золоте Агриппа написал сыну в предыдущем письме?.. Или этот корабль, что пришёл из Кесарии, про который тебе рассказал привратник, может, понимаешь, на нём к Агриппе-младшему приплыл кто-то ещё, тоже с письмом?
– Нет! – отрезал Тасаэль. – Нет! Такого не может быть. Все вопросы, касающиеся перевозки золота в Италию, Агриппа решал только через меня. Только!.. Ты пойми, я ведь уже много лет...
Он не договорил. От костра, где сидели солдаты, донеслись какие-то невнятные восклицания, что-то, похожее на протяжный стон, взлетел под потолок и раскатился под низкими сводами звон разбитого кувшина.
– Иди посмотри, что там, – кивнул Тасаэль. – Никак подрались.
Петрос поднялся с камня и пошёл на шум.
Тасаэль несколько мгновений смотрел ему вслед, а затем взял стоявший у стены лук, вытащил из лежащего тут же колчана стрелу, положил её на тетиву, с усилием согнул лук, прицелился и выстрелил Петросу в спину.
Стрела обожгла Петросу левую подмышку и со звоном ударилась в камни.
Петрос резко обернулся. Тасаэль пристраивал на тетиву новую стрелу. Лицо у него было испуганное, руки тряслись.
– Эй! – крикнул Петрос. – Ты что?!
Тасаэль вскинул лук.
Петрос выхватил из ножен меч и метнул его в предателя.
Меч попал Тасаэлю под поднятую левую руку. Лук дёрнулся. Стрела просвистела мимо уха Петроса и ударила в потолок. Посыпалась каменная крошка. Тасаэль, сбитый с ног мощным ударом, опрокинулся на одну из корзин, перевернулся, судорожно вцепился в её ручку и, застонав, вместе с корзиной тяжело завалился вбок.
Петрос, медленно приходя в себя, подошёл к зятю. Тот, лежал на спине и, мучительно выгибаясь, пытался за рукоять выдернуть глубоко вонзившийся в тело меч. Голова Тасаэля была запрокинута, из уголков рта к ушам текли тонкие алые струйки крови.
– Зачем?! – горько спросил его Петрос. – Господи, ну зачем?!
Тасаэль не ответил. В горле его что-то заклокотало. Ослабевшие пальцы выпустили рукоять. Тело опало, голова безвольно скатилась набок. В остановившихся глазах двумя маленькими жёлтыми бабочками плясало пламя факела.
Петрос молча постоял над неподвижным телом, а потом развернулся и пошёл к костру...
Из всех солдат, лежащих у костра, только лопоухий Рафи ещё подавал признаки жизни. Лицо его посинело. Ноги были поджаты к животу. Тело била крупная дрожь. Судорожно скрюченные пальцы бессильно скребли землю. Из перекошенного набок рта толчками вытекала жёлтая пена.
Петрос, стиснув зубы, присел над молодым солдатом на корточки.
– Рафи... – беспомощно тронул он его за плечо. – Рафи, ну, ты что?..
Дыхание солдата пресеклось. Тело несколько раз слабо дёрнулось и затихло.
– Господи, да что же это?! – беспомощно прошептал Петрос.
Он встал и огляделся. Все солдаты лежали в одинаковых позах: далеко запрокинув голову и подтянув ноги к самому животу. Лица у всех были неприятного синюшного цвета. На серых губах запеклась пена. Петрос перешагнул через опрокинутый котелок с кашей, поднял с земли донышко разбитого кувшина и осторожно понюхал сохранившиеся в нём остатки вина. Вместе с винным ароматом он уловил и другой, слабый, но отчётливый: пряный, немножко резковатый запах, напоминающий запах хрена.
– Так ведь это же!.. – прошептал поражённый Петрос.
Он вдруг почувствовал, что задыхается.
– Сволочь!! – заорал Петрос и с треском рванул ворот.
Он швырнул осколок кувшина в стену и выскочил из каменоломни в ночь.
– Будь ты проклят!!.. Будь ты проклят!!!.. Будь ты проклят!.. – на все лады повторял он, ничего не видя перед собой и только чувствуя, как по щекам быстро бегут горячие слёзы.
Потом он опомнился.
Тихо шумели в ночи кроны пиний. Над головой мириадами светлячков переливались и дрожали звёзды. Слева, по протоптанной волами дороге, медленно подползал к каменоломне бледный стелющийся туман. Где-то неподалёку грозно прогугукала и опять замолчала неясыть.
Петрос вернулся в каменоломню.
Здесь было совсем темно. Факел уже потух, а от костра оставалось несколько едва тлеющих головешек. Петрос ощупью пробрался к сундуку Тасаэля и, откинув крышку, принялся шарить внутри. Вскоре пальцы его наткнулись на оловянную флягу с маслом. Петрос снял со стены факел и, осторожно ступая, пошёл к костру. Плеснув немного масла на головешки, Петрос заправил факел, поджёг его и вернулся обратно. Что-то не давало ему покоя. Какой-то эпизод выпал из его сознания, оставшись в памяти лишь смутным беспокойством.
Петрос подошёл к сундуку, постоял над ним, потом повернулся к лежащему в нескольких шагах телу Тасаэля. Беспокойство касалось именно Тасаэля. Какая-то заноза, связанная с ним, сидела в сознании, сидела где-то совсем рядом, неглубоко, но за неё было никак не ухватиться. Взгляд Петроса зацепился за стоящую рядом с телом корзину. Он поднял нещадно трещащий факел повыше и вгляделся. Корзина? Да, дело было в корзине. Что-то в этой корзине было неправильное, что-то недавно мимолётно поразило Петроса... Да! Вот оно! Петрос воткнул факел в расщелину, быстро подошёл к корзине и, поднатужившись, завалил её на бок. И сразу же отпустил. Корзина – сначала медленно, как бы нехотя, а потом всё быстрее – поднялась с пола и, покачнувшись, снова утвердилась вертикально. Петрос задумчиво погладил бороду, потом быстро выдернул из ножен кинжал и принялся вспарывать рогожу.
В корзине оказался один единственный предмет: огромная – диаметром во всю корзину – высокая белая ваза, весьма искусно сделанная в форме раскрытого лотоса, покоящегося на руках трёх обнажённых танцовщиц. Осторожно отставив вазу в сторону, Петрос выгреб из корзины всю оставшуюся стружку и, ухватившись за ручки, попытался корзину приподнять. И присвистнул – пустая корзина весила никак не меньше двух талантов. Петрос принялся внимательно рассматривать плетёную тару и вскоре открыл её секрет: корзина была двойной, а точнее, это были две корзины, вставленные одна в другую. Петрос вывинчивающими движениями извлёк верхнюю корзину из нижней и, заглянув внутрь, снова обнаружил на дне рогожу. Это был мешок. Петрос опрокинул корзину и, вывалив мешок на каменный пол, вспорол его ножом. Мешок заполняли аккуратные кожаные колбаски, длиной в полторы ладони и толщиной чуть больше пальца, у которых один конец был наглухо зашит, а другой – плотно перевязан бечёвкой и опечатан. Сковырнув восковую печать, Петрос развязал одну из колбасок и принялся вытряхивать из неё на рогожу глухо позвякивающие монеты. Монеты оказались ауреями. В колбаске помещалось ровно сто ауреев. Высыпанные на рогожу, они составили небольшую горку, благородно поблескивающую в тусклом факельном свете. Петрос достал и пересчитал оставшиеся колбаски. Их было шестьдесят три. Вместе с выпотрошенной – шестьдесят четыре. Шестьдесят четыре набитые до отказа кожаные колбаски. Шесть тысяч четыреста ауреев. Два таланта золота.
Петрос встал и окинул взглядом длинную, уходящую в темноту шеренгу корзин. Ну, которая тут ещё с двойным дном? Сознавайтесь! Которую ещё, понимаешь, вскрыть и выпотрошить?.. Он подошёл к ближайшей, повалил её на землю и быстро отступил. Корзина медленно поднялась и встала вертикально. Петрос шагнул к следующей и повалил её. И эта корзина выпрямилась. Тогда Петрос двинулся вдоль ряда корзин, методично опрокидывая их одну за другой. Все без исключения корзины – словно залитые свинцом шулерские кости, что всегда выбрасывают одну и ту же цифру, – вставали самостоятельно. После двадцатой или тридцатой попытки Петрос остановился. Он понял. Золото было во всéх корзинах.
По два таланта золота в каждой корзине. Семьдесят корзин. Сто сорок талантов.
Это было не просто огромное богатство. Это было невообразимое богатство. На это золото можно было нанять целую армию. За эти деньги можно было купить целый город. Да что там город – целую страну!
Петрос перевёл дух. Сердце стучало где-то в горле. Ладони были мокрыми.
Он выбрался из каменоломни наружу. Здесь по-прежнему сияли звёзды и тихо шелестели чёрные кроны пиний. Туман, упёршись в неприступную осыпь, растёкся по поляне тонким слоем белёсой плесени. Под туманом, в траве кто-то шуршал – то ли мышь, то ли вышедший на охоту ёж. Над миром царила ночь.
– Ну, и к чему мне всё это?!.. – громко спросил Петрос у равнодушной тьмы. – Зачем?!..
Тьма безмолвствовала. Не слышно было цикад. Молчали ночные птицы. Даже тот, маленький, под слоем тумана в траве, перестал шуршать, затаился, затих.
Тогда Петрос задрал голову и крикнул прямо в таинственно мерцающие глаза звёзд:
– Э-э-эй!!.. Ты там хорошо подумал?!!..