Хранить вечно

2

   Когда багровое солнце кануло наконец за Яникул и, повинуясь нестройному хору букин, возвещающих о начале первой ночной стражи, тяжёлые Тройные ворота распахнулись, возница разобрал вожжи и, тронув бигу с места, вывел её на дорогу, с огромным трудом втиснувшись в плотный поток всевозможных колесниц, разновеликих, запряжённых остроухими мулами, тележек и влекомых сонными понурыми волами огромных возов, гружённых подчас почти до уровня второго этажа. Поток двигался медленно, как бы пульсируя: то разбухая на перекрёстках, то сужаясь в теснинах подступающих прямо к дороге заборов и глухих каменных стен, то и вовсе останавливаясь, но всё же медленно, постепенно, а иногда рывками, судорожно, втягиваясь в городские ворота, – словно крупный уж, в пылу охоты азартно, но трудно, обдирая бока, вползающий в тесную мышиную нору.

   – Ого! – приподнимаясь на сиденье, воскликнул Офир. – Никак заварушка!..

   Петрос с усилием разлепил глаза. За время ожидания его вконец разморило – сказалась и тряская многочасовая дорога от Остии, и дрянная, шумная, пропахшая клопами, никогда не засыпающая портовая гостиница, и три длинных суматошных дня, до предела заполненных разъездами, расспросами, хриплой пьяной руганью, длительными хитроумными переговорами и прочей маятой и суетой – в общем, всем тем, что неизбежно сопровождает столь непростое и хлопотное дело как долгосрочная аренда корабля.

   – Если я правильно понимаю, – продолжал тем временем Офир, уже стоя в биге и глядя куда-то в сторону реки, – добрые горожане грабят зерновой склад! – в голосе его зазвенело весёлое изумление. – Это что-то новенькое! Такого я ещё не видел!..

   Петрос повернул голову. Да, заварушка действительно имела место: возле одного из складских помещений, непрерывной чередой тянувшихся вдоль многочисленных здесь пристаней, колыхалась и угрожающе гудела большая толпа. Кого-то там явно били – толпа взрыкивала, закручивалась в тугую воронку, в центре её над головами мелькали кулаки, палки, подхваченный этим водоворотом, проплыл к эпицентру и вдруг рухнул куда-то вниз длинный заострённый обломок доски. Кого-то бить уже перестали – несколько тел недвижно лежали в пыли; на спине одного из лежавших, облачённого в некогда белую, явно дорогую тогу, отчётливо проступали яркие алые пятна. Из распахнутых настежь дверей соседнего склада суетливые фигурки, сгибаясь, торопливо тащили туго набитые мешки.

   – О! А вот и наши доблестные ночные стражи! – воскликнул Офир, простирая руку над головой возницы. – Ну, эти, как всегда, вовремя!

   От городских ворот к складам быстро двигался сдвоенной колонной многочисленный – не меньше кентурии – отряд вигилов, вооружённых короткими дубинками и небольшими круглыми щитами. Не доходя шагов ста до складов, вигилы перешли на бег, на ходу достаточно грамотно разворачиваясь в цепь, которая широким полукольцом охватывала место толковища. Стражников заметили. Тащившие мешки стали поспешно бросать свою добычу и спасаться бегством – в основном, в сторону Тибра, где был шанс затеряться среди многочисленных вытащенных на берег лодок и барж, длинных штабелей досок и настоящего лабиринта из сложенных рядами и пирамидами ящиков, корзин, бочек, тюков и рогожных кулей. Людской водоворот тоже стало быстро размывать, но, видать, в горячке боя не все дерущиеся вовремя заметили опасность. Вигилы набежали и принялись за дело. Дубинки взвились в воздух и обрушились на плечи и головы налётчиков. Толпа взвыла и бросилась врассыпную. Но убежать удалось не всем. Многих тут же валили на землю, споро вязали и стаскивали в одну кучу под стеной взломанного амбара. С десяток преследуемых вигилами грабителей оказались на дороге, с трудом пробираясь сквозь движущийся по ней сплошной поток повозок и телег. Возницы и пассажиры вели себя по-разному. Одни ругали неудачливых налётчиков, поносили их последними словами и даже норовили огреть кнутом. Другие, наоборот, относились к ним сочувственно и всячески пытались помешать преследователям, то вроде как ненароком преграждая им путь своими волами, то (разумеется, чисто случайно!) роняя им с телеги под ноги какой-нибудь объёмный куль или мешок. Один из беглецов, шарахнувшись из-под взвившегося над ним кнута, поднырнул под конское брюхо и вдруг, как в западне, оказался между лошадьми повозки, в которой ехали Петрос и Офир. Это был мелкий плюгавый мужичонка неопределённого возраста – в пыльном плаще-лаке́рне, насмерть перепуганный, потный, взъерошенный, с широко распахнутым малозубым ртом посреди сбившейся набок, давно нечёсаной бороды. Он тяжело дышал и дико озирался, вертя головой и не понимая, как он оказался в этой ловушке, как занесло его в эту тесную прощелину между высокими спинами коней?

   – Эй, уважаемый!.. – окликнул горемыку Офир, перегибаясь через плечо возницы. – Да, ты!.. Давай лезь сюда, пока под копыта не угодил!

   Мужичонка оказался сообразительным да к тому же ещё и ловким. Он протиснулся к биге, вскочил на дышло, быстро перевалился мимо посторонившегося возницы в коляску и, упав на дно, съёжился, затих в ногах пассажиров. Вигилы, лавируя между повозками и телегами, пробежали мимо, преследуя других налётчиков. Беглец, чуть отдышавшись, сейчас же приподнялся и нетерпеливо выглянул.

   – Сиди уж! – одёрнул его Офир. – Не маячь! Перед воротами выйдешь.

   – Благодарю!.. – просипел, кивая, плюгавый, вновь опускаясь на дно повозки. – Благодарю, почтенный!.. Да пребудут боги в твоём доме! Да воздаст тебе благой Митра!..

   – Ну а тебе, наверно, стоит пожелать помощи от бледноликой Лаве́рны? – улыбнулся Петрос. – Давно ли ты был на Авентине, у её алтаря?

   – Точно-точно! – подхватил Офир. – Покажи-ка нам свою левую руку! Не растёт ли у тебя на ладони шерсть? Смотри, Лаверна злопамятна, она сразу метит тех, кто забывает делиться с ней своей добычей!

   – Вы меня с кем-то путаете, – поёжился нечаянный пассажир. – Я не вор! Я – честный гражданин! Я, между прочим, – клиент самого Квинта Кеки́на Прима!

   – Вот как! – изумился Офир. – А почтенный Квинт знает, чем по вечерам занимается его клиент на Торговой пристани? Кстати, позволь узнать твоё имя. Тебе ведь, как честному гражданину, нет никакой надобности его скрывать. Верно?

   Красные воспалённые глазки спасённого забегали.

   – Э-э-э... Я... Я – Публий. Да! Я – Публий Корнелий Долабелла. И ты ошибаешься, почтенный, если думаешь, что на пристани мы грабили склад.

   – Ну что ты! – воскликнул Офир. – Как можно! У нас и в мыслях ничего подобного не было! Правда, досточтимый Петрос?..

   Досточтимый Петрос, улыбаясь в бороду, кивнул.

   – Вот видишь?! – вновь повернулся Офир к сидящему на корточках нечаянному попутчику. – Разумеется, мы не могли подумать ничего плохого о представителе столь древней фамилии и клиенте столь почтенного патрисия. Ты, наверно, как честный гражданин, просто гулял по пристани, дышал свежим воздухом, ну и... чисто случайно подобрал валявшийся там бесхозный мешок с зерном. Как честный гражданин. Так?.. А от вигилов побежал, поскольку... э-э...

   – Поскольку тренируешься, – помог приятелю Петрос, – готовишься, понимаешь, выступить осенью на Плебейских играх. Правильно, Публий Корнелий? Как там тебя дальше? Долабелла, если я не ослышался? Так?

   Рот Публия Корнелия Долабеллы скривился на бок, как будто он хватанул прокисшего вина.

   – Какие ещё там Плебейские игры! – махнул он рукой. – Скажешь тоже! В городе зерна осталось на несколько дней! А вы про какие-то там игры! С голоду, нахрен, дохнуть все скоро начнём, вот что я вам скажу!

   – Вот как! – задрал брови Офир. – Ты ничего не путаешь? Откуда ты это знаешь? Откуда у тебя такие сведения?

   – Да уж знаю! – тряхнул лохматой головой новоиспечённый пророк. – Все уже об этом знают! Третий день уже в городе только об этом и говорят! А сегодня утром Губастый Хост сказал, что в Сенате решили спешную реляцию в Египет отправить. Не дожидаясь начала навигации. Чтобы оттуда срочно несколько зерновозов в Рому отрядили. А Губастому Хосту, я вам скажу, можно верить – у него зять в магистрате работает!

   – Ну, а вы, стало быть, решили зерновозов не ждать, – подытожил Офир, подмигивая Петросу. – Ну и правильно! Когда они ещё придут! Разве что к апрелю. А жрать-то каждый день хочется. Да?

   – Мы СВОЁ брали! – с неожиданной горячностью огрызнулся их внезапный попутчик. – Кесарь, между прочим, что приказал? Кесарь приказал по полконгия зерна ежедневно всем гражданам выдавать! Так?! И по квартарию масла! А эти крысы складские уже вторую неделю зерна только по секстарию выдают! А масла не дают вовсе! Нету, видите ли! Нету!! А у самих, нахрен, морды аж лоснятся! Это, я вам скажу, как раз и есть грабёж! Самый натуральный грабёж!.. Так что мы своё брали!

   – Это очень хорошо, что вы брали только своё, – с самым серьёзным видом сказал Петрос. – Поскольку, когда берёшь чужое, можно, понимаешь, нарваться на большие неприятности. Да, Публий?.. А скажи, уважаемый, сенатор Публий Корнелий Долабелла, бывший легат и проконсул Африки, он, случайно, не твой близкий родственник?.. Может, это твой отец? Если так, то передай ему привет и пожелание здравствовать от бывшего прима Третьего легиона! Которому он когда-то «Крепостной венок» вручал.

   На щеках «сына легата и проконсула» проступил румянец. Он сделал вид, что у него запершило в горле. Бига тем временем наконец дотащилась до городских ворот.

   – Ладно... – «Публий Корнелий Долабелла» решительно поднялся на ноги. – Доехали. Пойду я... Спасибо вам ещё раз! – он неловко поклонился. – Уж извиняйте, что так получилось... – он соскочил с повозки и, отбежав на обочину, уже оттуда крикнул: – А ты, прим, не серчай! Я ведь тоже в своё время послужил в Третьем легионе! Ну, не в самом легионе, конечно, а там... Короче, в Ламбессе я два года кантовался... Так что, ежели что понадобится... по части деликатных дел – ну, ты понял! – обращайся! Ми́ний Ло́рум меня зовут! Я с Пыльной улицы! Это у Капе́нских ворот! Меня там всякий знает! Миний Лорум, я вам скажу, добро помнит!

   Он помахал рукой и, повернувшись, мгновенно растворился в толпе.

   – Ну, шельмец! – глядя ему вслед, рассмеялся Офир.

   – Плут! – подтвердил Петрос. – Надо же! Публием Корнелием Долабеллой назвался! Попроще ничего не мог придумать!..

   А бига тем временем, миновав Тройные ворота, уже медленно тащилась по городским улицам. Здесь стало ещё теснее. Как всегда, в первые часы после заката улицы были полны народом. Всем было некогда, все торопились. Кто – домой. Кто, наоборот, – в гости, на званую пирушку. Кто – в ближайшую попину: поиграть в «ла́тро» или в «двенадцать линий» да промочить горло после тяжёлого рабочего дня. Ну а кто – в лупанарий: потратить свои кровные ассы на горячие объятья весёлых девиц. Впущенные в город сотни и сотни грузовых и пассажирских повозок играли в текущем по улицам густом людском потоке ту же самую роль, которая выпадает на долю подводных камней, упавших деревьев и прочих посторонних препятствий в потоке речном. Поток то и дело набегал, упирался в них, закручивался большими и малыми воронками, шумел, клокотал, норовил опрокинуть, унести с собой, но в конце концов обтекал их по сторонам и стремился дальше – до нового подводного камня или упавшего дерева.

   Впереди, шагах в десяти перед бигой, двигалась огромных размеров телега, гружённая высокой пирамидой, сложенной из больших глиняных амфор. Телега занимала чуть ли не всю ширину улицы, и прохожим приходилось буквально протискиваться между её высокими дощатыми бортами и стенами домов, что, разумеется, вызывало у пешеходов раздражение, порой переходящее в самую настоящую ярость. И если бы не двое внушительного вида мастеровых с палками, идущих вслед за телегой, груз амфор, несомненно, был бы вскоре изрядно попорчен. Впрочем, в конце концов не помогли и мастеровые. В особо узком месте, где и без того небольшую ширину улицы дополнительно скрадывала пристройка-таберна богатой цирюльни, какого-то ротозея крепко прижало бортом телеги к стене, с треском разодрав на нём весьма недешёвый шерстяной плащ. Пострадавший завопил, призывая в свидетели богов и прохожих, предъявляя на всеобщее обозрение свои лохмотья и требуя от окружающих остановиться, проникнуться и оценить нанесённый ему непоправимый ущерб. Но его особо никто не слушал – происшествие было заурядное, а потому малоинтересное, не сто́ящее особого внимания. Его и происшествием-то назвать было нельзя – так пустячок, безделица, таких происшествий, поди, на каждой улице на дню по полсотни. Вот ежели, скажем, его самого́, потерпевшего, телегой бы переехало, да так, чтоб кишки его намотались на ось, а кровью его, скажем, забрызгало эту самую цирюльню и всех её посетителей, вот тогда – да, тогда и остановиться поглазеть можно было бы и можно было бы даже посочувствовать этому потерпевшему-пострадавшему, а возницу, недотёпу мордатого, переехавшего насмерть добропорядочного гражданина, – того в эту самую его морду от души, понимаешь, насовать да сдать его, паразита, бравым вигилам вместе со всеми его амфорами и горшками. Примерно что-то в таком роде и было ротозею-пострадавшему прохожими высказано, а когда он сунулся к телеге, норовя то ли взять с неё что-нибудь в качестве, так сказать, компенсации за причинённый ущерб, то ли просто с досады плюнуть вслед, один из мастеровых протянул его по хребту своей суковатой палкой – не сильно, но чувствительно. Уже дважды пострадавший заверещал, как зарезанный, и, отскочив на безопасную дистанцию, подобрал с земли и метнул в телегу весьма кстати оказавшийся на мостовой увесистый булыжник. Чок! – сказала одна из амфор, разбрызгивая вокруг себя красные глиняные осколки. Оба мастеровых взревели дурными голосами и, размахивая палками, кинулись за нападавшим. Тот, подобрав полы драного плаща, бросился наутёк. Телега остановилась.

   – В проулок, Карата́к, в проулок давай! Вправо! – ткнул своего возницу в бок Петрос. – Иначе мы тут до утра застрянем!

   С трудом развернув бигу, свернули в узкий проулок и по параллельной улице мимо Большого Цирка выехали прямиком к Бычьему форуму. Здесь тоже было многолюдно, и многолюдье это сегодня было какое-то особенное, не такое как всегда. Обычно форум по вечерам был полон гуляющими, слоняющимися без дела, и настроение над ним витало соответствующее – настроение праздности и всеобщей умиротворённости. Сегодня же форум кипел. Больше всего он напоминал сейчас пчелиный улей, в который сунули горящую лучину. И даже дымком, между прочим, вполне отчётливо припахивало. Вскоре и источник дыма обнаружился – посреди форума сочно горел высокий жаркий костёр, и в его пляшущем свете колыхалась, двигалась, суетилась большая чёрная толпа. Оттуда, из толпы, доносился чей-то громогласный раскатистый голос. Голос уверенно напирал, вопрошал, требовал чего-то от собравшихся, те время от времени что-то утвердительно взрыкивали или, наоборот, горячо, со свистом и улюлюканьем, отвергали.

   – Что там происходит, любезный? – перегнувшись через борт повозки, поймал за край тоги какого-то прохожего Офир. – Или сегодня праздник какой?

   – Какой ещё к лярвам праздник! – выдираясь, немедленно огрызнулся незнакомец – дородный осанистый гражданин со щекастым недовольным лицом. – Ты что, с луны упал?! Ничего не знаешь?!

   – Прости, уважаемый, – самым виноватым голосом пояснил Офир, – мы с другом были в отъезде, где ж нам знать...

   – В отъезде они были!.. – всё ещё сердито, но уже тоном ниже ответил прохожий. – Были в отъезде, так лучше бы вообще не возвращались!.. Голод в городе будет! Знаете?! Нет?!.. Зерна на складах на неделю всего! А масла – так и вовсе не осталось! А торговцы, лярвы, цены-то сразу и задрали! Ведь что делается! Неделю назад круг хлеба везде пять ассов стоил. Так?! А сейчас – меньше, чем за три сестерция ни в одной лавке не сыщешь! А масло! Масло-то и вовсе – сто ассов за секстарий! Где ж это видано?!.. Сегодня депутация от граждан в магистрат ходила. Так их даже на порог не пустили! Представляешь?! А потом и вовсе преторианцев вызвали! А те, морды сытые, кого – щитом, а кого и вовсе – в темницу! А Эппия Арне́нсиса, уважаемого человека, так того мечом плашмя по темечку так приложили, что он до сих пор, как неживой, лежит! И придёт ли в себя – неизвестно!.. Завтра к кесарю пойдём! Кесарь завтра на Форуме судебные тяжбы разбирать будет, вот мы у него и потребуем, чтоб он порядок в городе навёл! Я сам – народный трибун и я бы никогда не позволил, чтобы...

   В этот момент толпа у костра особенно оглушительно взревела, и Петросу с Офиром так и не удалось дослушать, что и кому никогда не позволил бы щекастый трибун – гражданин заткнулся на полуслове, махнул рукой и, по-утиному переваливаясь с боку на бок, заторопился, заспешил в сторону беснующейся возле огня, надсадно орущей толпы.

   – Однако!.. – усаживаясь обратно на сиденье, помотал бородой Офир. – Дело-то, оказывается, серьёзное!.. Что скажешь?

   Петрос поморщился.

<=                                                                                                                           =>