Хранить вечно
2
– Это был последний пикет, – оглянувшись, сказал Кепе Саксум, – Дальше дозоров не будет. Наши дальше не заходят.
Они шли друг за другом по неглубокой, заросшей ивняком и низкорослым шиповником, лощине, держа лошадей под уздцы.
Кепа сейчас же откликнулся:
– Хорошо бы. А то надоело уже от каждой тени шарахаться... – он снял с головы платок и вытер мокрое лицо и шею. – Пить охота... И жрать... Да и отдохнуть не помешало бы. А, декурион, ты как?
Саксум нетерпеливо повёл плечом.
– Подожди ты с пожрать. Отойдём чуток подальше – тогда.
Кепа вздохнул и, взглянув на висящее в безоблачном небе, добела раскалённое солнце, вновь повязал платок на голову.
Стадиев через пять лощина вывела их к сухому руслу реки.
– Нам – туда, – уверенно сказал Саксум, показывая вдоль русла на юг. – Дальше можно уже верхом.
– Попить бы... – жалобно сказал Кепа. – Да и вообще...
Декурион взглянул на него.
– Хорошо, – сказал он, – привал.
Кепа тут же радостно засиял, засуетился и принялся извлекать из седельных сумок припасы. Первым делом он достал большую плоскую флягу, поспешно выдернул пробку и надолго присосался к горлышку, запрокинув голову и блаженно прикрыв глаза; острый кадык на его потной грязной шее заелозил вверх-вниз.
– Уф... – сипло сказал Кепа, оторвавшись наконец от фляги и тыльной стороной ладони вытирая рот. – Степлилось... Будешь, командир? – он протянул флягу декуриону.
Саксум принял флягу, напился тёплого, отдающего медью, разбавленного вина и принялся равнодушно жевать поданный ему Кепой кусок вяленого мяса и жёсткую пшеничную лепёшку.
– Далеко нам ещё? – спросил Кепа
Он уже лежал в жидкой тени одинокой приземистой ивы прямо на заросшей редкими листьями астрагала, сухой потрескавшейся земле. Свой кусок мяса и лепёшку Кепа расположил прямо у себя на груди, время от времени беря и откусывая то от одного, то от другого.
Саксум помолчал, прикидывая.
– До передовых разъездов мусуламиев ещё дня два-три пути будет... – наконец сказал он. – А если до самого́ Туггурта, то – дней шесть... а то и семь, не меньше.
Кепа вздохнул:
– Скорей бы уже дойти! Надоело по этому солнцепёку тащиться.
Декурион усмехнулся:
– Ты ж, понимаешь, жаловался на перевале, что мёрзнешь. Вот и отогревайся теперь.
Кепа от возмущения даже приподнялся на локтях.
– Кто жаловался?! Никто не жаловался!.. Подумаешь, один-единственный раз сказал, что ноги мёрзнут!
– Сказал же... – невозмутимо заметил Саксум и, подумав, добавил: – И вовсе не один единственный раз.
Кепа хотел что-то сказать, но не нашёлся, фыркнул, надулся и принялся с остервенением грызть свой сухарь.
Остаток трапезы прошёл в благостной тишине...
– Ну всё, подъём! – сказал декурион, отдавая Кепе полегчавшую флягу и поднимаясь. – Нам ещё до заката стадиев сто надо пройти... А лучше – сто пятьдесят.
– Теперь полегче будет, – тоже вставая, откликнулся Кепа. – Теперь можно верхом. Да и прятаться уже ни от кого не надо, – он принялся распихивать оставшиеся припасы по седельным сумкам.
– Воды бы где найти – лошадей напоить... – задумчиво сказал Саксум. – Ладно. Сколько можно, пойдём по руслу – может, где какой бочажок невысохший найдём.
– Найдём! – уверенно сказал Кепа. – Не должно было ещё всё высохнуть – дожди-то какие прошли!.. – он оглянулся на декуриона. – Ты это... езжай, командир. Я сейчас. Я догоню. Мне тут... надо...
– Хорошо, – сказал Саксум, запрыгивая в седло. – Догоняй. Только не долго... И повнимательней место выбирай – змеи тут, понимаешь, могут быть.
– Ладно... – отмахнулся Кепа...
Он нагнал декуриона быстрее, чем этого можно было ожидать, и, поравнявшись с ним, заносчиво спросил:
– А?!.. Ну как?!
Саксум оглянулся... и чуть не упал с лошади – с Кепиных плеч ниспадал роскошный ярко-красный плащ преторианского гвардейца.
– Перед отъездом в кана́бе купил, – небрежно сообщил Кепа. – В лавке у какого-то грека... Посмотри – пряжка какая! – он выставил вперёд правое плечо. – Почти как у проконсула!.. Тридцать пять сестерциев за всё про всё. Грек-пройдоха пятьдесят просил. Битый час торговались... Почти всё, что у сикилийца выиграл, на плащ и пряжку пошло. Зато – красотища! А?!..
– Кепа! – покачал головой Саксум, наконец обретший дар речи. – Зачем тебе это?!
– Как зачем?! – изумился Кепа. – Красиво же!.. Я в этом плаще – вылитый преторианец!
– Ты в этом плаще – вылитый попугай!
– Что б ты понимал! – немедленно обиделся Кепа. – Завидуешь – так и скажи! А нечего тут попугаями бросаться!
– Кепа! – как можно более убедительно сказал декурион. – Ну какой из тебя преторианец?! Ты на себя посмотри – ни кожи, понимаешь, ни рожи. Преторианцы, они все – ого!.. – он сделал жест руками, как будто обнимал что-то большое, объёмное. – А на тебя хоть три плаща надень – тебе всё равно до преторианца... как до луны!
Кепа, к удивлению декуриона, не ответил. Он ехал теперь чуть впереди, и Саксуму были видны только его ярко-красная прямая спина и гордо поднятая и чуть отвёрнутая в сторону, от декуриона, голова. Саксум почувствовал укол совести.
– Ладно, Кепа, – примирительно сказал он, – не обижайся... Красивый плащ... И пряжка тоже замечательная... И тридцать пять сестерциев за такую красоту – вполне приемлемая цена.
Кепа повернул к декуриону лицо, глаза у него блестели.