Хранить вечно
– Да там, – Йохи мотнул головой, – за речкой. Мы с мальчишками-то туда обычно ходили. По тому берегу Кидрона-то их полным-полно. Особенно напротив Мусорных ворот. А зачем тебе, дод Кефа?
– Надо, – Кефа серьёзно нахмурил брови. – В лечебных, понимаешь, целях.
– Это как?! – опешил Йохи. – Ты их – что?.. Ты их... есть, что ли, будешь?!
– Дурень! – Кефа ласково растрепал юнцу вихры. – Кто ж их ест?! От них яд берут. И ядом больные места натирают... К примеру, при ломоте в ногах. Или, когда поясница... Не знал?
Йохи отрицательно замотал головой.
– Ну да... – Кефа покивал. – Тебе-то, пожалуй, пока рановато.
– А у тебя что-то болит, дод Кефа? – поинтересовался Йохи. – Никак опять плечо?
– Да это не мне, – отмахнулся Кефа. – Это одному... моему приятелю... Так ты говоришь, напротив Мусорных ворот?
– Да, – Йохи схватил прутик и принялся чертить на земле. – Вот так – Мусорные ворота... Вот Кидрон... А вот здесь-то, по берегу, их норы... Но особенно их полно вот тут... – он потыкал прутиком. – Вот. Здесь-то ещё сваи от старой мельницы торчат.
– Ага, – сказал Кефа. – Ясно.
– Может, тебе помочь, дод Кефа? Вдвоём-то сподручней. Я в детстве-то этих тарантулов по пять штук за раз ловил!
– В детстве... Ну да, – Кефа улыбнулся. – А сейчас, стало быть... Ладно, спасибо, Йохи, не надо, я сам. А ты, знаешь что, ты сбегай-ка лучше к Накдимону. Знаешь ведь, где его дом в Новом городе?
– Знаю, – кивнул Йохи. – Он недалеко от нас живёт.
– Ну вот. Попроси почтенного Накдимона прийти после полудня в Храм. Скажи: у меня к нему есть очень важное дело.
– Хорошо, дод Кефа, сделаю.
– И сам тоже приходи. Сегодня в Храме будет интересно.
– Да? – глаза юноши загорелись. – А что там будет, дод Кефа? Скажи!
– Сказать? – Кефа улыбнулся. – Ну, хорошо, скажу... Ты видел когда-нибудь чудо, Йохи?
– Чудо?
– Да, чудо.
– Какое чудо?
– Да любое.
– Н-нет... – юноша озадаченно покрутил головой. – Не видел. Никогда.
– А хочешь увидеть?
– Я?!.. Конечно хочу! Конечно! А какое чудо-то, дод Кефа?!
– А вот приходи сегодня в Храм – и увидишь.
– Хорошо. Приду. Обязательно приду!.. А куда приходить-то? В Портик Шломо? Да?
– В Портик Шломо?.. – Кефа задумчиво прищурил глаз. – Нет, ты, знаешь что... ты жди меня лучше на Мосту Давида... Да. Вот сразу после полудня и жди.
– Ой, дод Кефа, – глаза Йохи округлились, – а можно... не на Мосту Давида? Можно... где-нибудь ещё?
– А что так?
– Да я... это... – юноша потупился. – Я... высоты-то страсть как боюсь. У меня на Мосту Давида голова кружится. И... и ноги слабеют.
– Вона как! – удивился Кефа. – Надо же... Ну, хорошо, давай тогда не на мосту. Давай... сразу за мостом, перед Вратами Милосердия. Там, где нищие толкутся. Договорились?
– Договорились! – обрадовался Йохи. – Договорились, дод Кефа!.. Ну, я тогда к Накдимону побежал?
– Давай, – кивнул Кефа. – Беги. Кланяйся ему от меня.
Юноша улыбнулся, кивнул и, крутанувшись на пятке, быстро зашагал по тропинке, что вела от дома к задней калитке, выходящей в Песчаный переулок.
Кефа оглядел двор. Всё было готово к приёму гостей: под сенью старых гранатовых деревьев полоскали белыми полотняными крыльями шесть больших шатров; в тени под навесом сушились новые тростниковые циновки, а на открытой площадке, недалеко от задней двери дома, краснел свежей глиной большой, недавно сооружённый, очаг-времянка. Гостей ожидалось много, и, по прикидкам Кефы, начать прибывать они должны были со дня на день. Кефа рассчитывал как минимум на полсотни человек – гонцы были посланы во многие города Йехудеи и Ха-Галиля, и даже в Шомрон, где в Шиломе и в Бейт-Эле у рабби также оставались многочисленные ученики. По сути, в качестве гонцов из общины были отправлены все, включая женщин. В большом доме Накдимона на улице Роз сейчас, кроме Кефы и Йохи, оставались только две Мирьям: Мирьям-старшая – мать Йешу и Мирьям-младшая, которую посылать куда-либо было невозможно – к девушке, пережившей новое потрясение, связанное с «казнью» рабби, только-только начал возвращаться разум. Она жила сейчас в доме под присмотром Мирьям-старшей и практически не выходила из комнаты, панически боясь людей, особенно незнакомых.
Кефа вздохнул. Вся эта затея была ему не по душе. С самого начала. Но отступать уже было некуда – обещание было дано, люди сорваны с насиженных мест, всё завертелось и пришло в движение, то есть шлюзы были подняты, и вода, грохоча, устремилась в долину, и теперь оставалось только плыть по течению и наблюдать за развитием событий, стараясь, по возможности, держаться в основном русле и избегать непредсказуемых стремнин и опасных подводных камней.
«Ах, Йешу, Йешу! – думал Кефа, шагая по уже начавшей желтеть траве вглубь старого гранатового сада. – Зря ты всё это затеял. Ой, зря!.. Пропадёшь. Пропадёшь сам и людей погубишь!..»
Впрочем, он понимал, что затеял всё это как раз не Йешу. Что Йешу и сам оказался заложником непредсказуемых событий, свалившихся на их маленькую общину, как перезревший плод на голову задремавшего в саду бродяги. Но всё же упрекать друга в недальновидности было как-то проще, чем признаваться себе в своём собственном бессилии пред Фатумом в лице хитроумного и беспощадного Понтия Пилата.
Кефа прошёл в дальний конец сада, где в углу, возле высокого каменного забора, доживала свой век забытая всеми, узловатая и корявая низкорослая вишня. В глубоких трещинах её морщинистой коры светились тёмным янтарём многочисленные застывшие смоляные потёки – древесные слёзы. Кефа достал нож, аккуратно соскрёб несколько самых крупных капель и, поплевав на пальцы, снял их с лезвия. После чего принялся мять смолу в ладонях, постепенно скатывая её в небольшой шарик. Выдернув из края симлы нитку, он вкатал один её конец в шарик и, подняв за другой конец получившееся орудие лова, критически оглядел его. «Как в детстве, – подумалось Кефе. – Бейт-Ца́йда. Родительский дом. И мы с Андреасом отправляемся за Кфар-Нахум, к старой дамбе – в поход за пауками...» Он завернул смоляной шарик в сорванный с той же вишни лист, сунул его за пазуху и двинулся к дому – за кувшином и дорожной сумой, – обещанное малышу Йохи чудо требовало тщательной подготовки...
На Мосту Давида было многолюдно. Здесь всегда было многолюдно – открывающийся отсюда вид заставлял людей останавливаться на виадуке и подолгу, порой часами, стоять, любуясь живописными окрестностями: то распахнувшейся в обе стороны глубокой Кидронской долиной с белеющей далеко внизу рекой, похожей отсюда, с высоты пятидесяти локтей, на размочаленную, брошенную на камни, льняную верёвку; то зеленеющим густыми масличными кронами, пологим горбом Тура-Ейты с притаившимися у её подошвы древними гробницами. Но в первую очередь, конечно, взгляд идущего в Йерушалайм путника приковывал к себе великолепный белокаменный, раскинувшийся по всему правобережью и по мере приближения к нему закрывающий собой полнеба, величественный храмовый комплекс. Он действительно был велик и прекрасен. Он удивлял и пленял. Он восхищал и поражал воображение. И сердце каждого еврея, ступившего на Мост Давида и увидавшего перед собой всё это могучее великолепие, всю эту великолепную мощь, сначала замирало, а потом начинало трепетать и биться – горячо и быстро.
Кефе, однако, было не до любования видами – он опаздывал: солнце давно уже перевалило за полдень и – белёсое и мутное – висело сейчас над утопающим в густой дымке Нижним городом. Ловля тарантулов заняла гораздо больше времени, чем он рассчитывал – в детстве всё это получалось как-то ловчее: то ли руки были проворней, то ли глаз намётливей. А скорее, для всего, понимаешь, есть своё время: есть время ловить пауков и (Кефа улыбнулся) есть время их разбрасывать.
Йохи был на месте. Он стоял недалеко от выхода на лестницу, ниспадавшую от виадука влево, к Нижней дороге, что вела вдоль восточной стены города к Мусорным воротам, и, облокотясь на широкие каменные перила, задумчиво смотрел вдаль. Кефа подошёл и тронул юношу за плечо.
– Дод Кефа! – обрадовался, оглянувшись, Йохи. – Наконец-то! А я жду-жду! А тебя всё нет и нет! Хотел уже бежать тебя искать да, думаю, куда бежать-то, разминёмся ещё!
– И правильно сделал, что никуда не побежал, – одобрил Кефа. – Обязательно бы разминулись... Ну что, был у Накдимона?
– Был, – закивал юноша. – Всё передал. Он сказал, что будет ждать тебя в Портике Шломо, где обычно.
– Хорошо, – улыбнулся Кефа. – Молодец.
– Дод, Кефа, – Йохи смущённо затоптался на месте, – а чудо-то, оно, как... будет?
– Чудо? – Кефа хитро прищурился. – А как же! Конечно, будет! Сейчас только гляну, на месте ли мой... приятель.
Он внимательно оглядел просящих подаяние калек, расположившихся в две тесные шеренги в самом конце Моста Давида, у Врат Милосердия. Взгляд его зацепился за облачённого в неописуемое рваньё немолодого круглолицего попрошайку, сидящего на предусмотрительно постеленной на камни мостовой толстой циновке и требовательно протягивающего навстречу прохожим ладонь.
Кефа толкнул Йохи локтем:
– Видишь того... мордатого? В левом ряду... Раз... два... три... шестой от ворот.
– Вижу, – подтвердил юноша. – Я его знаю. Он всегда тут сидит. Это – Шимшо́н Безногий.
– Какой же он безногий, – удивился Кефа, – если – вон, у него ноги, на месте?!
– Ноги-то у него есть, – пояснил юноша. – Но он не ходит. Совсем. Он от рождения такой. Его сюда на руках приносят и сажают. Я сам как-то раз видел.
– Ага, – сказал Кефа. – Понятно. Я его тоже знаю. Ещё в прошлом году приметил. Вот только не знал, что его Шимшоном зовут. Ну, Шимшон так Шимшон. Хорошее имя. Светлое. Для человека с таким именем и порадеть, понимаешь, не зазорно... Значит, слушай меня, Йохи. Стой здесь и смотри. Смотри внимательно. Сейчас дод Кефа будет чудо творить.
С этими словами он отошёл от оставшегося в нетерпеливом ожидании юноши и, на ходу вынимая из висящей через плечо сумы небольшой узелок из плотной холщовой ткани, направился прямиком к сидящему на земле Шимшону. Остановившись над нищим, Кефа с любопытством взглянул на толстощёкое лицо с уже хорошо обозначившимся вторым подбородком, плоским носом и далеко разнесёнными чёрными нагловатыми глазками.
– Добрый человек, подай денежку! – заметив Кефино внимание, залебезил попрошайка, выставляя перед собой свою широкую, как поднос, нечистую ладонь. – Господь отблагодарит тебя за милость к убогим! Отданное вернётся к тебе сторицей! Подай денежку, окажи милость!
– Нет у меня денежки, – сокрушился Кефа. – Была бы, не пожалел бы для тебя ни серебряного денария, ни даже, понимаешь, золотого аурея. Вот – всё, что есть, – он протянул нищему узелок. – Прими и не обессудь.
– Да пошлёт Господь здоровья тебе и твоим близким! – затряс щеками Шимшон, принимая из Кефиных рук и жадно общупывая подаяние. – Да коснётся тебя длань Господня! Да будет твой дом полной чашей!.. А что там?
– Открой и посмотри, – повёл плечом Кефа. – Я полагаю, там находится то, что сейчас тебе больше всего потребно.
– Да?!.. – удивился Шимшон, толстыми, похожими на кровяные колбаски, пальцами развязывая непослушный узелок. – Любопытно... Любопытно...
Наконец узелок поддался, нищий развернул ткань, и тут же с десяток крупных, мохноногих, ошалевших от внезапного яркого света, пауков кинулись врассыпную – по развёрнутой холщовой ткани, по одежде, по ногам и рукам попрошайки. Шимшон совершенно по-бабьи взвизгнул и, резво вскочив, принялся топать ногами и яростно трясти на себе одежду.
– Чудо!! – тут же завопил Кефа, простирая к Шимшону руки. – Смотрите!! Смотрите, евреи!! Чудо свершилось!! Великое чудо!!..