Мера добра
Из-за ближайшего штабеля ящиков показалась тёмная фигура и неспешно двинулась к ним. Фигура приближалась, держа руки в карманах своего длиннополого кожаного пальто. Фонарь находился у неё за спиной, и Олег никак не мог разглядеть лицо этого человека. И вдруг он понял.
– Это же... – в животе у него начал медленно стягиваться холодный скользкий комок. – Толик! – хрипло сказал он. – Это же...
Он взглянул на Толика и оцепенел. Бодигард смотрел на него сверху вниз каким-то брезгливо-опасливым взглядом. Так смотрят на жуткого ядовитого паука, вполне осознавая всю его смертоносность и в то же время понимая, что в любой момент могут расшаркнуть его по асфальту подошвой ботинка. Вот уже сейчас и расшаркнут. Сейчас!..
«Бежать! – мелькнуло в голове Сырцова. – Бежать!!..» Ноги были словно чужие. Он попытался оторвать хотя бы одну из них от земли и поразился – насколько долгим оказался этот процесс.
– А-а!!.. – попытался крикнуть он, голос вышел сиплым и совсем негромким. – Па-а...
И тут Толик без замаха мазанул его ладонью по лицу.
В голове у Сырцова взорвался фейерверк. Он понял, что падает, куда-то летит, но положения своего в пространстве определить не мог и потому выставил обе руки вперёд. Он упал на бок. Резкая боль ударила его в бедро. Он завозился, чтобы подняться, но руки скользили в грязи, и у него ничего не получалось. Тогда он перевернулся на живот и попытался подтянуть под себя ноги, но тут его сгребли за шиворот – так что затрещал воротник и перехватило дыхание – и, как котёнка, выдернули из грязи.
Он висел, почти не доставая ногами до земли. Толик, одной рукой продолжая скручивать ему ворот, так что Олег почти не мог дышать, второй – удерживал его поперёк туловища, крепко прижимая к себе.
А перед ним, по-прежнему засунув руки в карманы своего моднячего пальто, стоял Зуев. Дмитрий Валерьевич. Собственной персоной. Ответственный член «Клуба Смотрящих» и отважный командир авиалайнера «Пулковских авиалиний».
– Ну что, падла, добегался? – спросил Дмитрий Валерьевич.
Голос у него был медленный, ленивый, с хрипотцой. В нём была угроза и вызов, и самодовольство охотника, загнавшего крупную дичь, и что-то ещё, чего Олег никак не мог уловить. Зуев стоял, плавно покачиваясь с пятки на носок. Он, казалось, внимательно изучает Сырцова. Олегу мучительно хотелось разглядеть выражение его лица, но из-за темноты у него ничего не получалось. Потом Дмитрий Валерьевич шагнул вперёд, и на тёмном силуэте, резко, как на фотобумаге, проступили его черты: прямой, плотно сжатый рот, напрягшиеся желваками скулы и прочерченная резким двойным штрихом глубокая складка между бровей. И ещё Олег увидел глаза. Внимательно прищуренные, остро заточенные глаза охотника и убийцы. Олег почему-то подумал, что вот именно с таким лицом командир А380-го на пределе метеоминимума (лохматые чёрные тучи, стремительно летящие навстречу; водяные змеи, струящиеся по лобовому стеклу; бешенная пляска взбесившихся приборов – и размеренно чёткая, спокойная речёвка радиокоманд в наушниках экипажа) заводит на посадку свою огромную, ревущую, с белёсыми вихрями дождя, зацепившимися за законцовки крыльев, пятисоттонную махину с восемью сотнями пассажиров за спиной. И он понял, что ЕЩЁ было в голосе человека в длиннополом кожаном пальто. Это было глубокое спокойное осознание своей правоты, своего права вершить суд. Справедливый суд. Некое возмездие. Здесь и сейчас.
– Что... вам надо? – раздельно, в два приёма спросил Сырцов.
– Молчи, сволочь, – процедил Зуев и вдруг – ловким движением фокусника – выдернул из кармана, тускло сверкнувший в свете фонаря широким лезвием, большой охотничий нож.
Олег забился в Толиковых руках.
– Что вы хотите?!.. Что я вам сделал?!..
– Что?!!.. – взорвался вдруг Зуев. – Ты ещё спрашиваешь – что ты сделал?!.. Да ты же – чудовище!! Монстр!!.. Да на твоей совести!.. Ах, ты, падла!!
Он подскочил к Сырцову и вытянутой свободной рукой стал шарить по его груди.
– Подвинь руку, – зло сказал он Толику, – я ему сердце нащупаю... – нож он перехватил и теперь держал его нижним хватом, подняв почти до уровня лица.
– В солнечное сплетение коли, – спокойно сказал Толик. – Там – наверняка. И орать не будет.
И тут Олег как будто проснулся.
Он окончательно повис на руках у Толика и, резко подтянув колени к груди, сильно ударил Зуева ногами в живот. Левую голень обожгло. Зуев, издав хакающий звук, взмахнул руками и повалился на спину. Нож, сверкнув серебряной рыбкой, канул в темноту. На обратном ходу Олег со всей дури двинул Толику каблуками под колени. Левая нога прошла вскользь, но правая попала и, видимо, попала хорошо, потому что бодигард охнул и ослабил хватку – его правая рука вообще пропала с Олегова загривка, перестав стягивать ему горло.
Олег рванулся и заорал:
– Помогите!!! Помо...
И тут чудовищная Толикова ладонь с размаху залепила ему рот, расплющила нос (Олег явственно услышал, как хрустнула у него переносица) и намертво замуровала ему лицо по самые глаза.
– С-сука!! Удавлю! – выдохнул ему в ухо Толик и, стиснув Олега, как удав, левой рукой, правой – свернул ему голову набок.
У Олега хрустнуло в шее, боль прострелила его: из-за уха – к скуле. Хрустнули рёбра.
Он задыхался. Лёгкие вздымались и опадали, не в силах всосать в себя ни грамма воздуха. Сердце колотилось в горле. Из глаз, не переставая, лились слёзы. Он попытался содрать с лица ненавистную каменную ладонь, но понял, что не сможет, и тогда – в отчаянье – стал тыкать себе кулаками за голову, туда, где должно было находиться Толиково лицо, пару раз попал во что-то мягкое, но руки быстро налились тяжестью, он не мог уже держать их на весу. В ушах поплыл звон...
И тут с треском лопнула лиловая вспышка.
Сырцова швырнуло вбок, он ударился головой обо что-то твёрдое, но это было уже не важно, потому что рот его опять был свободен. Олег забарахтался, встал на четвереньки и, упёршись лбом в замечательно холодную лужу, стал дышать, со свистом и хлюпом втягивая в себя удивительно вкусный, леденящий горло, воздух. Дышать было больно, боль отдавалась в подреберье и даже в спину.
«Сломали, бля, рёбра. Натурально...» – профессионально определил он.
Треснула ещё одна лиловая вспышка. Кто-то захрипел. Олег хотел посмотреть, но голова оказалась неподъёмной, и он лишь несколько раз напряжённо мигнул, смаргивая с ресниц что-то липкое – не то грязь, не то пот, не то кровь.
Потом совсем рядом с ним раздался тонкий, на пределе слышимости, писк, переходящий в свист, что-то типа: «пи-и-у-у-у-с-с-с...». И тут же снова треснула лиловая вспышка: «Тр-р-ах!!».
Олег выдернул лоб из лужи и с трудом поднял голову.
Первое, что он увидел, были огромного размера подошвы ботинок, лежащие у его лица друг на друге параллельно земле. Верхняя подошва чуть двигалась туда-сюда, как будто лежащий человек хотел почесать нижнюю ногу. Потом Олег увидел руку. Это была явно рука бодигарда. Его ладонь. Сырцова поразило то, что пальцы на этой раскрытой ладони были согнуты как-то неестественно, нереально – только в первых своих фалангах. Ладонь лежала так, как будто Толик держал руки по швам. Ладонь быстро, но мелко шарила по бедру, словно торопливо пыталась отыскать там карман.