Проза

Тут уж и Оксанка в разговор встряла. «Фи! – говорит. – Лёка! Ты порой бываешь совершенно невыносимой!». Но я уже и сама поняла, что палку перегнула. «Ладно, – говорю я Куке, – извини. Это я от неожиданности... Но, правда, как ты меня нашёл?» «Да, действительно, – заинтересовалась и Оксанка, – как?» – она-то от меня вкратце всю эту историю знала. Ну, Кука поначалу поупирался, отшутиться пытался, не хотел говорить. Но мы с Оксанкой вдвоём – это страшная сила. Мы на нём с двух сторон, как бульдоги, повисли и не слезли до тех пор, пока он всё нам не рассказал, пока на блюдечке всё не выложил.

      Оказывается, этот хитроумец, этот питерский Бержерак на следующий после памятных событий день отыскал в «Химиках» лодку Пахомыча, заявился к нему с пузырём огненной воды и обменял оный у Пахомыча на телефон Толяна – единственного человека из нашей компании, номер которого знал наш отставной хорунжий. Тем же вечером Кука позвонил Толяну и попросил у него телефон Белого. Толян дал, легенда была железной: спасённый жаждет припасть к ногам своего спасителя. Потом Кука затаился и ждал до вечера пятницы, а в пятницу, уже после шести пополудни, позвонил Белому, представился и, рассыпавшись в благодарностях, пригласил своего спасителя в кабак – как говорится, отдать долги, ну, и заодно окропить пивом иссохшую душу. Белый, который ещё со студенческих лет был истовым адептом церкви Святой Халявы, согласился практически без раздумий.

     Кука повёл его не куда-нибудь, а в «Кронверк», и там – на верхней палубе, с видом на вечернюю Неву, под светлый, как мёд в сотах, «Хольстен» и под горячих и красных, как закат над Африкой, раков – размякший Белый выболтал коварному искусителю и мой телефон, и мой адрес, и добрую половину всей моей биографии. «Я даже знаю, Алёна, что у вас в следующую субботу день рождения, юбилей...» – закончил Кука своё повествование и, скромно потупившись, выжидательно замолчал. Наживка была заброшена, и моя маман её немедленно заглотила. «Разумеется, вы приглашены, Станислав, – обрадовала она Куку и самым пошлым образом подмигнула мне. – Да, Алёнушка?» Я, конечно, запыхтела, как ёж перед случкой, но деваться было некуда. «Разумеется», – пробурчала я и, наградив матушку взглядом Великого Инквизитора, ушла в ванную – мыть руки...

     Всю следующую неделю матушка ела мой мозг столовой ложкой – «настоящий джентльмен» Станислав покорил её, стосковавшееся по приличным мужчинам, сердце. Такое количество родительских поучений и сентенций я слышала последний раз лишь после эпопеи с моим школьным грехопадением. Послушай её, так я должна была бросить всё и бежать с «настоящим джентльменом» в загс уже на следующий после моего двадцатипятилетия день. Я отбивалась как могла, надеясь, что после дня рождения вся эта история как-нибудь сама собой утрясётся и завянет. Что любопытно, Оксанке моей Кука тоже понравился. «Он прикольный, – сообщила мне моя сестра. – И очень даже не дурак. И чувство юмора у него – будь здоров». Ну, насчёт Кукиного чувства юмора я, в общем-то, никогда и не сомневалась, – утонуть два раза за один день мог только человек с выдающимися юмористическими способностями. Я сообщила об этом Оксанке. «Дура ты, – сказала мне моя сестрица. – Дура набитая. Когда уже ты научишься отличать говно от шоколада?». И правда, когда? – подумала я и даже не стала с Оксанкой ссориться.

      На день рождения пришло человек пятнадцать. В основном, – родственники. Конторским своим я сказала, что домой ко мне переться нечего – в воскресенье устроим повторный праздник на нашем месте, на Охте. Поэтому из молодёжи в субботу на юбилее были мы с Оксанкой, моя школьная подруга Наташка и Белый. Ну, и Кука, который Станислав.

     Кука зашёл в квартиру следом за букетом, который он принёс. В том смысле, что букет был такой, что Куку за ним почти не было видно. И это были лилии! Представляете? Одни только лилии! Огромный букет из розовых и белых лилий, обрамлённых рускусом и робеленой и щедро припорошенных мельчайшей гипсофилой. Я дар речи потеряла, когда увидела этот букет. Это было произведение искусства, а не букет. Можно всю жизнь прожить и не узнать, что такие букеты бывают. Я, вообще, обожаю лилии. Это, можно сказать, мой любимый цветок. Лилии и орхидеи. Так что после такого букета меня УЖЕ можно было брать тёпленькой. Но Кука меня добил. На глазах у изумлённой публики он достал из кармана пиджака носовой платок, развернул его на манер провинциального фокусника и протянул мне на ладони... нэцке. Самое настоящее нацукэ-катабори! Девятнадцатый век, слоновая кость. «Монах с мечом». Я даже знаю, где он его купил. Я сама видела эту фигурку в «Антикварной лавке» в Калашном. Я там весь прилавок слюной закапала, пока стояла смотрела на этого монаха. Правда, мне его было «не укусить» – стоил «Монах» ровно три моих зарплаты. И вот теперь он лежал передо мной на Кукиной ладони. Я взяла его дрожащими руками и обалдело посмотрела на Куку. «Ну, чаво уж там, цалуй», – сказал Кука и, наклонившись, подставил мне щёку. Деваться было некуда и я, привстав на цыпочки – господи! какая всё-таки жердина! – облобызала его, гладко выбритую и, кстати, недурно пахнущую ланиту.

<=                                                                                                                                                                                                            =>