СВЕТОТЕНИ

Глава VII

1

            Суд над Чарушкиным, о котором пресса и телевидение говорили все чаще и со все большими подробностями, как будто журналисты сами вели следствие или были адвокатами, наконец, состоялся. В сущности, все всем было ясно: маньяк получит пожизненный срок, суд был как бы уже формальностью, и все же он вызвал в городе почти ажиотаж. В здании городского суда и возле собралась масса народу, у погибших нашлось немало родственников, требовавших возмездия. Многие тут и там говорили, что для «серийников» надо бы сохранить смертную казнь, и почти все с этим соглашались.

            Среди публики в зале мелькало немало известных лиц, были и Изотовы (Олег как свидетель держался отдельно), был вальяжный Садовский, много было веселых студентов, несколько преподавателей, о журналистах и говорить нечего. Когда три охранника привели и закрыли за решеткой Чарушкина, зал притих, жадно его разглядывая. «У, гадина… своими б руками задушила!» – послышался вскрик какой-то женщины, плюнувшей издали в подсудимого. Он, ни на кого не глядя, сел, упершись двумя руками в скамью, и стал рассматривать, что было перед ним: пол, решетку, судью, прокурора, герб на стене за судьей. Он чувствовал, как ненавистен и отвратителен всем этим, в зале, которые, дай им волю, растерзали б его живьем, но это лишь возбуждало его. Все они были из враждебного мира жалких трусливых людишек, против которых он один тут – один! – но не он, а они боятся его.

            Председатель в черной длинной мантии – крупный седовласый добродушный мужчина, очень спокойный – неторопливо перекладывал что-то на своем судейском столе. Прокурор в синем форменном кителе с погонами – сорокалетний, в золотых очках – просматривал наизусть уже известное ему дело. Лысый умный адвокат меланхолически поглядывал на публику и прокурора, и многие недоумевали, как он может и будет защищать такого убийцу.

            Между тем приглашенные в зал присяжные занимали свои места, и Чарушкин, исподлобья на них позыркивая, думал: «И эти вот толстые бабы, и этот хлюст, и этот дед с клюкой – вся эта собранная по улицам компашка будет меня судить? Ну, комедь!»

            – Суд устанавливает личность подсудимого, – объявил судья. – Встаньте, подсудимый! – Чарушкин лениво встал. – Вы Чарушкин Анатолий Павлович… года рождения… студент второго курса… зарегистрированы по адресу… и т. д. Все правильно?

            – Правильно, – согласился Чарушкин и сел.

            Встал прокурор Елизаров и, поправив очки, стал читать обвинительный акт. Он перечислил последовательно все убийства, называя погибших, их возраст и занятия, описывая кратко характер убийств, и зрителям, слушавшим этот сухой перечень, становилось не по себе. 

            – Подсудимый Чарушкин! – возвысил снова судья голос. Чарушкин встал. – Признаете ли вы себя виновным в убийствах названных девятнадцати лиц?

            – Да, признаю! – заявил тот чуть надтреснутым, но звучным голосом. – Только не девятнадцати, а двадцати двух, я же говорил! – добавил он развязно. – У меня арифметика точная!

            По залу прошел гул удивления и негодования.

            – Хорошо, присядьте. Тишина в зале!

            Начался допрос свидетелей. Первой вызвали некую Зозулину Лидию Никитичну. Вошла пожилая деревенская женщина с пакетом в руке и, остановясь у трибуны, опустила его на пол.

            – Лидия Никитична! – ласково обратился к ней прокурор. – Расскажите, как весной прошлого года вы обнаружили труп.

            – Ну, пошли мы это, с внучкой, перед Троицей в лесок наш, за ветками… – словоохотливо начала она. – Смотрю, и сморчки кой-где попадаются… это грибы такие… стала подбирать. Полезла я так в кусты, а там, гля, рука из-под ломья торчит!.. к земле колом прибитая!.. Я чуть не померла со страху! Не стала и разглядывать, побегла в деревню и мужикам сказала. Ну, а они уже…

            – Ваша честь! – перебил ее, обращаясь к судье, прокурор. – Разрешите продемонстрировать видеозапись осмотра места происшествия, а также следственного эксперимента, проведенного там позже с участием подсудимого.

            Судья разрешил. Секретарь включила запись, и все увидели, как оперативники, замеряя и определяя что-то, осматривают на земле труп, как потом Чарушкин, наклоняясь над манекеном и махая рукой с деревянным «ножом», бойко поясняет, как убивал этого человека. Чарушкин, свернув шею, смотрел на экран с большим интересом и не без удовольствия.

            – Позвольте, ваша честь, продемонстрировать вещественное доказательство. – Прокурор подошел к столу с вещдоками и двумя пальцами за уголок поднял прозрачный пакет с раскрытым складным ножом. – Обратите внимание, господа присяжные! – повернулся он к присяжным. – Узнаете этот нож, Чарушкин?

            – Да, мой, – отвечал тот.

            – Подсудимый, надо вставать, когда отвечаете! – заметил судья. Чарушкин встал. – Присаживайтесь.

            Допрос в таком духе продолжался довольно долго. Были свидетели неважные, вроде Зозулиной, были и посерьезней. Так, вызван был сантехник Иван Бодров, который видел, как его приятель Перевозчиков сел в синие «жигули» и после этого пропал, и он заявил об этом в милицию.

            – И гад вот этот был тогда за рулем! – кивнул он со злобой на подсудимого.

            – Да я из машины не выходил! – засмеялся Чарушкин.

            – А у меня зрение… глаз-ватерпас!

            – Да кто ты такой? Я тебя не видел нигде.

            – Зато я тебя видел!

            – Прекратить пререкания! – остановил их судья. – Бодров, вы можете еще что-то добавить? Вы, когда заявляли в милицию, описали приметы водителя «жигулей»?

            – Дак он же сидел, какие приметы? Рожу только видел. А как эту рожу опишешь? Что номер на ноль кончается, это запомнил, так и сказал.

            – Есть вопросы к свидетелю?

            Вопросов не было, но тут встал адвокат, ходатайствуя о вызове свидетеля Овчинникова, участкового, заходившего к Чарушкиным при поиске автомашины.

            – Так вы видели или не видели его автомобиль? – допытывался защитник у Овчинникова.

            – Не видел. Он, – кивнул милиционер на Чарушкина, – сказал, что машина в ремонте.

            – Нет вопросов, – удовлетворился адвокат.

            Следующим свидетелем была студентка Соня Югина – бывшая, как она заявила, девушка Чарушкина. Она сама после его ареста пришла к следователю и дала показания. До близких отношений дело якобы не дошло, но встречались, пока он ее не обидел, не придя на день рождения, хотя обещал, а она готовилась и ждала. Вся расстроенная, с ревнивыми подозрениями вышла она тогда на улицу – и что же? Совершенно случайно заметила у магазина его машину и затаилась, чтоб подсмотреть, с кем ей изменяет. Оказалось, ни с кем: вышел и уехал с каким-то мужичком. Ничего ему потом не сказала, просто порвала и все. «Не с этим уехал?» – спросил ее следователь, показав фотографию убитого мужчины. «Да… с этим», – ужаснулась Югина.

            Чарушкин выслушал эту историю с насмешливым вниманием, но комментировать не стал. Он следил только за точностью свидетельств и возмущался, лишь когда видел натяжку или вранье.

            Наконец, дошла очередь до Изотова. Он волновался, все это было очень ему неприятно.

            – Подсудимый был, как мы знаем, вашим товарищем? – спросил прокурор.

            – Да не товарищем…

            – Какой он мне товарищ! – крикнул презрительно Чарушкин. – Слюнтяй! Размазня! Картинки одни на уме!

            – Подсудимый, я вас предупреждаю! – строго сказал судья.

            – Во всяком случае, – продолжал прокурор, – он к вам заходил, вы вместе отвезли Евгения Сидоркина в тот нежилой дом, а потом вместе поехали в редакцию…

            – Отвезти – это его была идея, – вставил поспешно Олег.

            – Иде-е-ея! – передразнил издевательским тоном Чарушкин. – Какая идея? Дело, только дело, сморчок!

            – Подсудимый!

            Так продолжался этот допрос, картина убийства исследована была во всех подробностях, а Чарушкин отвел душу в злобных репликах.

            – Ну, телок! – закричал он напоследок. – Нож не умеет держать, а попался… Да если б не ты, салага, хрен моржовый, я б тут не сидел! Жалко, не прикончил тогда дурака… вот что жалко!..

            Гул возмущения прошел в публике.

            – Ваша честь! – встал прокурор. – Прошу удалить подсудимого. Картина вполне ясная, виновным он себя признал, судебное следствие можно завершить и в его отсутствие.

            – Подсудимый Чарушкин! Встаньте, когда с вами говорят! – потерял терпение и судья. – Мы можем завершить рассмотрение дела без вас. Пригласим только на оглашение приговора. Пожалуйста, если горите таким желанием. Предупреждаю в последний раз!

            Чарушкина не удалили, и он, поднимаемый иногда для подтверждения улик и свидетельств, и дальше участвовал в процессе, в котором допросы чередовались с просмотром видеозаписей, заслушиванием результатов экспертиз и знакомством с вещественными доказательствами. Было три перерыва, из них часовой на обед. 

            Мать Чарушкина, Ольгу Петровну, допрашивали почти в конце; говорили, что она вообще отказывалась приходить в суд. Стояла бледная, как мелом намазанная, не глядя вовсе на сына. Он тоже не смотрел. Момент был драматический. Многие сочувствовали ей, многие, напротив, осуждали. «Как же, все потакала ему, машину купила. А он вон что на этой машине! Может, не было б машины да не сбил того мужика, так и не стал бы убийцей!» «Как ей, матери, тяжело! – говорили другие. – Она же ничего не знала, не подозревала даже. И вдруг на тебе – маньяк!..»

             Чарушкина сказала, что ничего плохого за сыном не замечала, не пил, даже не курил, отношения у них были хорошие. Никогда бы не поверила, что может кого-то убить, и даже сейчас не верит… Опустив голову, она приложила к лицу платочек. Ее не мучили долго вопросами и позволили сесть.

            – Может, что-то все же скрывает? – шепнул жене Дмитрий Иванович. – Не может быть, чтоб такой паинька...

            – Нет, не знала ничего совершенно. Она как потерянная сейчас…

         Было уже довольно поздно, и окончание судебного следствия перенесли на следующий день.

 

2

 

            Прения сторон начал государственный обвинитель Елизаров. Он вышел из-за своего стола на середину, встав вполоборота к судье и присяжным и держа на отлете небольшой листок.

            – Уважаемый суд, господа присяжные заседатели! Дело, подлежащее вашему рассмотрению, довольно редкое. Но в целом, если взглянуть на криминогенную обстановку в стране, и не только в нашей стране, не такое уж редкое. Я имею в виду рост числа немотивированных убийств.

            Прокурор понимал, что речь его на этом процессе, вызвавшем такой резонанс, должна отличаться от обычных обвинительных речей, когда внимание сосредоточено на конкретных обстоятельствах и деталях преступления. Сейчас в центре не преступления – они очевидны, доказаны и признаны подсудимым, – но сам преступник. И он, обвинитель, должен сказать нечто особо важное, чтобы как-то определить и заклеймить это явление. Но он не мог определить, и никто, на его взгляд, еще не определил. Поэтому, чтоб выглядеть достаточно современным и убедительным, он решил представить серийные убийства Чарушкина в несколько ином освещении.

            – Большинство преступников, покушаясь на человеческую жизнь, преследуют какие-то свои цели. Мотивы таких убийств неблаговидны – ненависть, ревность, корысть, зависть и тому подобное, – но они есть. Однако – и мы все это видим – все больше совершается убийств беспричинных, ничем не мотивированных, – убийств ради убийств. Подростки набрасываются на беспомощного старика, которого видят в первый раз, и забивают до смерти. Террорист оставляет в магазине пакет со взрывчаткой, и гибнут десятки случайных, неповинных ни в чем людей. Чарушкин тоже убивал людей случайных, которых видел впервые, – убивал, чтобы только убить. Мы называем такие убийства немотивированными. Но… – взмахнул прокурор листком, приблизившись на два шага к присяжным, – все мы со школы еще знаем, что ничто в мире не происходит без причины, таких явлений просто не существует. Есть причина и у немотивированных убийств, но причина эта – в самом преступнике. Что же это за причина? – с торжественным лицом, обещавшим немедленное раскрытие тайны маньяка, Елизаров окинул не одних присяжных, но и весь зал. – Оставим в стороне людей с нарушенной психикой, разных сумасшедших… И упомянутые подростки, и террористы, и маньяки-убийцы – люди вполне здоровые, с нормальной психикой. Причина – в низости их душ. Уровень таких душ ниже нормального человеческого, и это единственная мыслимая причина подобных преступлений. А у убийц типа Чикатило разложение и деградация уже столь огромны, что они только внешне остаются людьми, внутренне же давно не люди, они – выродившиеся люди. В народе так и говорят: нелюди, выродки. Перед нами на скамье подсудимых – типичный представитель этого племени. – Чарушкин при этих словах вздернул голову и уставился на прокурора таким взглядом, что тот, мельком встретясь с ним, поспешил отвести глаза. – Посмотрите, как он ведет себя – еще не убийца, еще нормальный как будто парень, – сбив на дороге человека. Он не помогает ему, не отвозит в больницу или домой, даже не оставляет его просто на дороге. Нет! Он заталкивает его в багажник, завозит в лес и убивает там, – убивает по-зверски, глумливо, с особой жестокостью, кольями пригвоздив руки к земле. Так же поступает он и со следующей своей жертвой, потом со следующей… Характер всех этих убийств – в общем, один и тот же – свидетельствует, что если и была у преступника цель, то только одна: надругательство, унижение другого человека. Ему как бы невыносима собственная низость, невыносимо, что даже опустившиеся в социальном плане люди выше его, и он старается всячески уничижить их, а поскольку по-другому не может, унижает, до полного уничтожения, физически. И страшно радуется при этом! Да, уважаемые присяжные, радуется, он получает огромное удовольствие! Это не моя выдумка, так сказал сам подсудимый. После первого убийства, заявил он на следствии, он испытал небывалую, необыкновенную радость, он как на крыльях летел!.. – Оживление по поводу радости Чарушкина сошло постепенно с лица прокурора, он склонил голову. – Да, так он сказал. Он вообще откровенен. В таких случаях говорят, что подозреваемый сотрудничает со следствием. И это справедливо, когда преступник раскаивается в содеянном или хочет загладить как-то свою вину. Но разве Чарушкин раскаивается? Разве он стремится хоть на йоту приуменьшить свои преступления? Да ничуть не бывало! Он хвалится своими злодеяниями как заслугами, как орденами! Ему вменяется девятнадцать убийств, но ему мало этого, он требует, чтоб за ним признали двадцать два. Не правда ли, это немного странно? Но нет, подсудимый признан вменяемым… 

            Прокурор долго еще говорил в этом роде, проводя аналогии и ставя Чарушкина, к большому его удовольствию, в один ряд с известными «серийниками», и заключил обращением к заседателям.

            – Перед вами, господа присяжные, поставлено много вопросов, на которые, я не сомневаюсь, вы ответите по совести. Я хочу подчеркнуть лишь, что в вашей власти не только судьба подсудимого, но и судьба общества, которое необходимо оградить от посягательств разнузданных убийц, террористов и разного рода маньяков.  

            Это значило, в чем никто не сомневался, что Чарушкин должен быть изолирован навсегда. Все с любопытством ждали речи защитника, роль которого в этом процессе казалась формальной, а многим и жалкой. Но адвокат встал весьма бодро и начал едва ли не с нападения.

            – Государственный обвинитель очень кстати вспомнил тут об обществе, – заметил он с легкой усмешкой. – Преступники ведь не с Луны к нам падают, они живут в нашем обществе, они продукт этого общества. И я хотел бы напомнить, как участвует общество в воспитании молодых людей, чем пичкает их его телевидение и его желтая пресса, что они получают в интернете. То есть о том, какие программы и фильмы, любезно поставляемые обществом, смотрел мой подзащитный Чарушкин, на чем он рос и что впитывал. Я буду конкретен. – Адвокат вышел тоже из-за стола и приблизился к присяжным. – Взгляните на эту фотографию, – поднял он довольно большое фото ребенка. – Кто это, вы думаете? Да, Чарушкин! Разве не возникает у вас вопрос, как мог мальчик с такими большими добрыми глазами превратиться в убийцу? Что повлияло на него, какие процессы произошли в его сознании? А мы можем предположить, что повлияло. Среди немногих книг у него нашли зачитанную книгу об американском серийном убийце Ричарде Чейзе. Не она ли заронила в его душу первую мысль о преступлении, а потом стала и образцом? А какое кино он смотрел? В его фильмотеке фильмы ужасов, фильмы с жестокими бесчеловечными истязаниями. И если прокурор хотел убедить вас, что перед вами некий генетический преступник, что причина его преступности в нем самом, то я говорю совершенно обратное: и преступные замыслы, и образцы их исполнения он получил извне, из того самого общества, которое хочет теперь от него избавиться. – Адвокат положил на стол фотографию и мгновение как бы передохнул. – Сознаюсь, – продолжал он уже тоном сожаления, – на мою долю выпала неблагодарная работа защищать убийцу, унесшего столько жизней и доставившего многим людям столько горя. Но кто-то должен это делать, – не я, так другой… Когда я изучал это дело, меня постоянно мучил вопрос: а почему столько жертв? Неужели нельзя было остановить Чарушкина раньше? Действительно ли он так изощрен и расчетлив, что милиция и органы правопорядка перед ним бессильны? Да нет, ничего хитроумного в его действиях не было. И не только я, но вы все в этом убедились. Больше того, в милицию обращались с заявлениями, в частности, свидетель Бодров, описавший машину, на которой увезли пропавшего Перевозчикова. Вчера мы слышали тут показания участкового Овчинникова, который лично – я это подчеркиваю, лично! – разговаривал с Чарушкиным, но тем все и кончилось. Он не удосужился найти и проверить находившуюся якобы в ремонте машину, и так была упущена возможность прервать цепь преступлений, и пятнадцать человек остались бы живы. Кто повинен в гибели этих людей? Чарушкин? Конечно. Но не только он! Обвинитель, радея тут о судьбе общества, ставит Чарушкина и общество на две чаши весов как равновеликие величины. Но это же смешно! Общество, если оно этого хочет, имеет достаточно сил и возможностей защититься и избавить себя от преступников и процессов, подобных сегодняшнему!..

            Адвокат не мог, да и не намерен был защищать Чарушкина, к которому не испытывал никакой симпатии. У него была задача выступить с речью, не ударив в грязь лицом. Он как будто не ударил и был доволен. Прокурор, хотя и упомянут был раза два с иронией, не подал реплики, и прения сторон на том закончились.

            – Подсудимый, вам предоставляется последнее слово! – обратился судья к Чарушкину.

            Тот встал и махнул рукой.

            – Да нечего…

            – Вы отказываетесь от последнего слова?

            – Отказываюсь.

            Судья обратился к присяжным заседателям, напомнив им их важные обязанности, и напутствовал на вынесение справедливого вердикта. Присяжные, толпясь, встали и удалились гуськом в совещательную комнату.

<=

=>