Иван Борисов. Покуда сердце бьётся
УВАЖИТЕЛЬНАЯ ПРИЧИНА
Каждое утро в одно и то же время в палату, где лежит Вася Каширин, входит доктор. В эти минуты в палате наступает сосредоточенная тишина. После долгой тревожной ночи, когда каждый живет наедине со своими мыслями, со своей болью, его приход для всех — как исцеление.
И Вася тоже ждет этой минуты. Вот сейчас откроется дверь и он войдет — быстрый, всегда подтянутый, в длинном белом халате поверх военного кителя, с аккуратной бородкой клинышком. Войдет и скажет: “Ну, как наши дела, герои?”
И всегда у него все герои, и всегда этот вопрос: “Как наши дела?” Спрашивает у всех сразу, а каждому будто теплее от этих слов делается. Как это у него получается, Вася и сам не знает: минут десять пробудет в палате доктор, а палату не узнать — даже самые тяжелые улыбаются. И для каждого он успеет сказать какое-то слово, каждого сумеет приободрить. А сколько их, нуждающихся в добром слове, в участии, в шутке!
Сегодня один всю ночь простонал — вот он на соседней койке, — и никто в палате глаз не сомкнул: все боялись за танкиста. Вот уж кто настоящий герой: в горящем танке сражался до последнего патрона. Держался, пока помощь не подоспела.
“Вот это герой, — думает Вася, — а я что? Ничего и сделать-то не успел, да и рана так себе — задело пулей ногу. Обидно, конечно: когда поднимешься, да и какой я теперь вояка, с хромой-то ногой. А может, обойдется? Вот дождусь доктора и спрошу у него”.
А доктор уже идет по палате в сопровождении сестер, останавливается у одной койки, у другой...
— Доктор, — Вася приподнимает голову с подушки и пытается сесть на кровати, — доктор, а меня возьмут на фронт?
Доктор останавливается рядом, глаза хитрые, усмехаются.
— Насчет воевать — не знаю, а вот до свадьбы непременно заживет. И вместе плясать будем. Если пригласишь, конечно. Как, ребята, попляшем у Василия на свадьбе, а?
В палате дружный смех. Даже сосед, что ночью стонал, улыбается. Одними губами. Губы да глаза, больше ничего не видно — все забинтовано. Кто-то кричит с крайней у двери койки:
— Конечно, попляшем, доктор!
Доктор уходит, а в палате у каждого словно сил прибавилось. Всем в эти минуты верится, что все у них будет хорошо, что рано или поздно заживут раны и каждый сможет вернуться на фронт. Хорошо им, взрослым, они знают, куда, в какую часть возвращаться, а куда вернется он, Вася?
Четвертый день пошел, как он здесь, в военном госпитале. Четыре дня непривычной тишины — ни бомбежек, ни тревог, ни выстрелов. Вот только стоны да крики по ночам, как отголоски тех далеких взрывов. Выходит, и сюда, в далекий город Киров, добралась война.
Когда лежишь без дела, всегда о чем-нибудь вспоминаешь. За пятнадцать лет много ли наберется, а все-таки тоже есть что вспомнить. Дом в Калинине, мать, отца — что с ними теперь? А что со школой? Где теперь ребята, где учителя? Евгения Ивановна, например, историчка? Здорово она им рассказывала — и про Чапая, и про Буденного... Написать бы в школу письмо, да не дойдет: в городе-то немцы... А хорошо бы написать и рассказать ребятам обо всем — вот удивятся. Мальчишки, наверно, завидовать начнут, а девчонки, конечно, жалеть будут.
И он принимался сочинять в уме письмо. Начал бы он его так:
“Здравствуйте, Татьяна Николаевна, Евгения Ивановна и все ребята! Это пишу вам я, Вася Каширин, ваш ученик и одноклассник...”
А что дальше? Рассказать, как с Витькой Егоровым в разведку ходили, как пушку из-под носа у немцев утянули? А может, с самого начала — как вместе с младшим братом, Юркой, пробрались они через линию фронта к нашим бойцам, как долго пришлось упрашивать командира взять их в разведчики? Если б не Юрка, может, сразу взяли бы, а тут и слушать не хотели: Юрка-то совсем мал. Отправили домой. А он вместо Юрки своего приятеля Витьку Егорова с собой привел. А заодно и целый ящик патронов притащили.
— Ну что с вами делать? — сказал командир. — Отправишь вас домой, так вы опять придете, да еще, чего доброго, пушку с собой прикатите. Так что вот вам первое задание: будете в городе — глядите в оба. Запоминайте, где и что у немцев находится, и при первой возможности сообщайте.
Так и ходили они по оккупированному городу, появлялись под самым носом у фашистов, не вызывая у них особых подозрений. А если кто и хватал за воротник, то один из них тут же давал реву, начинал звать на помощь маму, а другой принимался его успокаивать, заодно упрашивая немцев отпустить их. Отпускали. Чего взять с перепуганных мальчишек? А мальчишки, протерев кулаками мокрые от слез глаза, на бегу шептали друг другу, что кому удалось увидеть — сколько автомашин стоят во дворе, сколько пушек...
А про пушку командир как угадал. Про пушку особая история. Однажды, вот так же побродив по городу, добрались ребята до расположения воинской части и доложили:
— Товарищ командир, мы пушку нашли. Тут совсем рядом, на ничейной территории. Вот бы укатить!
А пушку эту бойцы еще раньше заприметили, да как добраться до нее — вот в чем вопрос. Пушка стоит на открытом месте, на пустыре, — и у наших и у немцев на виду. Попробуй подойди!
— Товарищ командир, — Вася подмигнул приятелю, — а мы уже все решили... Вот если бы один конец троса привязать к грузовику, а другим зацепить орудие, то... Понимаете?
Понять-то, конечно, можно, только как это сделать? Кто решится подползти с канатом к орудию? Тут и мышь-то незамеченной не прошмыгнет. Долго пришлось уговаривать командира, пока тот наконец согласился. Тут же отыскали длинный крепкий канат, принесли халат маскировочный. Осталось решать, кому из них — Васе или Витьке — ползти с канатом к пушке. Решили, что Вася один сделает дело. И вот, чуть стемнело, нарядился Василий в длинный маскхалат, обмотал через плечо свободный конец каната — другой конец уже закрепили к грузовику — и пополз.
Как полз — даже вспомнить страшно. Только что выпавший снег едва прикрыл мерзлую землю. Земля крепкая, изрытая снарядами и минами, на пути какие-то деревянные и железные обломки, накрепко вмерзшие в нее... Если бы так, налегке, без каната, — куда ни шло, а тут ползи и тяни его за собой. Его тянешь, а он цепляется. Дернешь, подтащишь к себе запас, — дальше ползешь, а метров через пять-десять канат снова зацепится. В общем, пока добрался до пушки, весь маскхалат, брюки, рукава на фуфайке в клочья стер. Но тут уж было не до того — покрепче бы конец закрепить, чтоб не сорвался на полдороге! Пришлось повозиться... Но ничего, справился. А обратно ползти было веселее — дело-то сделано.
Ну и картина зато потом была! Рассказать об этом ребятам в письме — не поверят, скажут, опять Васька Каширин сочиняет. А чего сочинять? Истинная правда! И вышло-то все очень просто: завели грузовик, поехали — осторожно, чтоб не порвать канат. Ну а за грузовиком и пушка поехала. Прямо по полю, в расположение нашей части. В первую минуту немцы то ли не увидели, то ли не поняли, в чем дело. А когда сообразили да открыли беспорядочную пальбу, было уже поздно. Из-под самого носа у фрицев ушла полевая пушка. В части ее так и назвали — “пушка Васи Каширина”. Жалко, не пришлось ему пальнуть из нее по фашистам. Не успел.Тут скоро и случилось это: когда ребята переходили линию фронта, фашисты открыли по ним огонь, и пуля попала в ногу. Спасибо Виктору, помог добраться до своих. Просился, чтобы не отправляли в госпиталь, да где там. И вот теперь...
“Нет, — размышляет Василий, — не стоит, пожалуй, писать об этом в письме. Подумают, что хвастаюсь. Вот приеду домой, приду в школу и расскажу. А пока о главном, — что жив и здоров, что хочу поскорее снова сесть за парту... И еще я напишу о том, что раньше, когда по уважительным причинам пропускал занятия в школе, я приносил записку от родителей. А на этот раз принесу записку от своего командира или от нашего доктора: мол, пропускал уроки по уважительным причинам — был разведчиком”.
...В августе 1942 года, выписывая Васю Каширина из госпиталя, военно-медицинская комиссия признала его негодным к военной службе. Знакомый доктор похлопал парнишку по плечу:
— Не грусти, герой, на свадьбе-то мы у тебя все равно попляшем!
Но на этот раз Васе было не до шуток.
Через год семнадцатилетний юноша решил снова попытать счастье. На очередной комиссии он скрыл от врачей свое ранение. Получилось. Вася был зачислен в зенитную часть и после подготовки направлен на 1-й Белорусский фронт. Войну закончил в Польше.
А в школу, в свою родную 25-ю среднюю (ныне школа № 8), пришел он через много лет, но уже не как ученик, а как самый желанный почетный гость. Здесь Василию Степановичу Каширину и довелось рассказать о том, что он собирался написать в письме своим учителям и одноклассникам, когда лежал в госпитале.