Спиринков И.С. Деревенские военные будни
Деревенские военные будни
Деревня в тылу – это постоянный тяжелый труд, недоедание и ожидание похоронок. Эти страшные листки чуть ли не каждую неделю приходили в деревню. В избе, куда принесли её, поднимался отчаянный вопль. Туда собиралась вся деревня. Бабы как могли, старались успокоить, помочь вдове, детям. А похоронки гуляли от избы к избе. Не избежала такого листка и Ванина изба. Принесла почтальонша её маме. Мама, взглянула в похоронку, увидев «Спиринкова Евдокия…», закричала, заплакала, как и все вдовы в этой деревне. Собрались соседки, ближние и дальние, все старались уговорить и успокоить. Вдруг одна, читавшая похоронку, закричала:
- Дунь, так это ж не тебе похоронка, это ж похоронка бабе Дуне на её сына Пашку.
Все бросились читать похоронку, там отчество стояло не Алексеевна, как у мамы, а Петровна, да и извещалось о гибели не Ваниного отца, а двоюродного дяди. Так перелетела беда из Ваниной избы в соседнюю…
Во время войны в деревне особенно не голодали. Хотя всё, что собиралось в колхозе, почти полностью сдавалось. На своём огороде росли картошка, капуста, огурцы, редька. На этом да и молоке и жили. У всех водилось и льняное растительное масло. Лён был основной культурой во всей Калининской области. Незабываемая картина: голубое поле цветущего льна и голубое небо над ним! Лён вручную теребили, досушивали в ригах, вручную молотили пукалками (ударение на втором слоге – В.Т.), расстилали соломку на лугах, зимой вручную бабы трепали лён, и готовое волокно колхоз отправлял на фабрики.
Ну, а обмолоченное семя обычно делили по трудодням. Его толкли в ступах, запаривали в русской печке, засыпали в прочный холщовый мешок, закладывали в маслобойку и клиньями, по которым били деревянной бабой, выжимали масло. И вот уже льняное «постное» мало, как его называли в деревне, маслит картошку, маслит редьку, маслит хлеб в тюре. К нему привыкли все, оно было у всех. А вот о подсолнечном масле в деревне не знали, это культура южная, а торговли никакой не было.
И вот однажды колхозу, как премию за сданное льноволокно, выделили в Андреаполе несколько литров подсолнечного масла. Ваниной маме, как ударнице, выдали 250 г. этого масла. Вечером мама с работы принесла полбутылки светло-коричневой, удивительно пахучей жидкости. Все по очереди нюхали, ахали, просили лизнуть. Но мама сказала, что надо масло оставить к масленице, до неё оставалось недели две. Вот тогда с блинами и попробуют. Бутылку она поставила в чулане на самую высокую полку под потолок.
На следующий день мама ушла на работу трепать лён, девчонки в школу. Дома остался один Ваня. Сначала он занимался своими игрушками, а это были кубики и другие деревянные обрезки, которые мама приносила от своего отчима Борислава, столяра. Был у него и резиновый кот с откусанными ушами, патронные гильзы, гвозди и прочий хлам.
Потом вдруг он вспомнил про масло, про то, как оно хорошо пахнет. А мамки и девок дома нет, никто не помешает чуточку лизнуть, никто не узнает про это. Он ведь совсем чуть-чуть лизнёт! Ваня поначалу старался гнать от себя эти греховные мысли, но они всё настойчивее лезли в голову. Наконец Ваня сдался. На широкую скамейку, стоящую вдоль стены, поставил табуретку, залез на неё. Вытянувшись на цыпочках, дотянулся пальцем до бутылки. Но захватить её в руку никак не удавалось. Вытянувшись весь в струнку, Ваня правой рукой тянулся к горлышку, но не дотягивался. Тогда попытался схватить своими коротенькими пальцами бутылку за туловище.
…И тут бутылка упала на бок. Жирные масляные струйки потекли по стенке. Ваня мгновенно осознал весь ужас произошедшего. Что ему будет теперь от мамки? Мамка не была злым человеком, но постоянная забота о троих детях, изнурительная работа в колхозе и дома, вечное ожидание похоронки сделали её нервной. И хоть она больше ругалась и грозила, всё же иногда детям от неё перепадало, особенно старшей Клаве, девочке норовистой, своенравной.
Весь день до прихода сестёр из школы Ваня проплакал. Подлили масло в огонь девки. Они ахали, нюхали стенку, лизали её. А веерка злорадствовала:
- Ну, придёт, мамка, она на тебе выспится.
Выражение «выспится» в деревне означало: даст трёпку по первому разряду.
Ваня выл. Наконец пришла мамка. Девки сразу потащили её в чулан:
- Гляди, мам, гляди, что этот паразит наделал. Отдери его как сидорову козу.
Мама заохала, забранилась:
- Ты почему полез за маслом? Разве я приказывала тебе лезть?
Слова «почему» и «приказывала» - первый признак, что мать настроена решительно и, наверное, отдерёт ремнём. Но вид у Вани был такой жалкий и раскаявшийся, что у мамы не поднялась рука. Постоял в углу, на том и всё.
Почти в каждой избе в деревне были тараканы. В Ваниной тоже. Тараканы любят тепло, поэтому больше всего их в щелях на потолке над печкой. Лежит Ваня на печке и слушает, как шуршат в щелях тараканы. Шуршание непрерывное. Вот какой-либо не удержится в щелке, падает на Ваню и быстро удирает прочь. Наблюдать, как они высовывают свои усы из щёлок, очень интересно. Можно объявить им войну: взять лучину и начать водить ею по щелкам, давя тараканов. Но тогда они из щелей падают уже горохом, а ночью, если Ваня останется на печке, в отместку искусают всего. Так что лучше не ссориться.
Боролись в деревне с тараканами так. Перед крещенскими морозами договаривались недельку пожить у родственников или соседей, у кого не было тараканов. С собой брали только самое необходимое, тщательно проверяя, чтобы не унесли с собой таракана. В избе открывали дверь в сени, закрывалась только наружная дверь, и впускали в избу на неделю крещенский мороз. Тараканы вымерзали полностью, их сметали потом с полок, с печки целыми кучами. Правда, летом они от кого-либо из соседей поселялись вновь, но до того можно было жить спокойно. Ванина семья обычно перебиралась морозить тараканов к бабе Дуне, сестре Ваниного деда Ваньки. У неё обычно тараканов или не было вовсе, или было мало.
В августе наступила жатва. Бабы ждали серпами рожь, вязали снопы, составляли их в бабки для просушки. После того как зерно в снопах твердело, снопы везли на гумно молотить. Молотилка работала от конного привода. Четыре пары лошадей, каждая подгоняемая кем-то из подростков, ходят по кругу и через ремённую передачу крутят молотилку. Наверху стоит мужик, обычно Ванька Бог, это его деревенское прозвище, и подаёт снопы в барабан. Разрезает ему снопы кто-либо из баб или парней-подростков. Ванька Бог недавно по ранению прибыл с фронта. Мужик он суровый, раньше темноты с работы никого не отпускает. А сегодня Успеньё, престольный праздник. Молодёжи хочется погулять, работу закончить пораньше. И вот Ванька на минутку отлучается по нужде. За него Пашка Марюхин, парень лет семнадцати. Он бросает в барабан один не развязанный сноп. Барабан справляется. Пашка бросает сразу два. Барабан захлёбывается, одна лопасть ломается, весь барабан забит соломой.
- Дядя Ванька, - виновато говорит Пашка, - что это с ним? Забился вроде.
- Ты ж, наверно, подал, как попало, не расправил сноп по столу как следует, вот и забилось.
- Дядя Ванька, давай уж завтра починим, что уж сегодня, да и грех сегодня работать, вот потому, наверное, и сломалось.
- Да уж идите, черти, всё равно сегодня с вас толку не будет, - беззлобно ругается Ванька Бог.
Люди радостно расходятся.
Ваня любит это время, любит покататься на конном приводе, чтобы усесться на деревянный брус, к которому запряжены лошади, и крутиться по бесконечным кругам до самого вечера. Надо только не упасть с бруса, а то можно попасть под ноги следующей пары лошадей.
А ещё Ваня любил кататься на возах, перевозивших снопы с поля. Залез, лёг и смотришь в небо. Но вот в глаз что-то попало. Это оказалась ость от ржаного колоса. Эта коварная пластиночка имеет наклонные зазубринки. Чем больше трёшь глаз, стараясь вытереть из него ость, тем глубже лезет она под веко. Глаз покраснел, ость мешается в нём. Под вечер глаз распух, дело серьёзное. Куда теперь с ним? Даже в Андреаполе есть ли в это военное лихолетье врач-глазник. Мама ведёт Ваню к тётке Федоске, жене Ваньки Бога. Тётка усаживает Ваню к себе на колени, Ваня от страха сжался.
- Не бойся, Ванёк, сейчас вытащу я тебе ость, - говорит тётка Федоска. Выворачивает Ванино веко и язычком гладит по глазному яблоку к носу.
- Вот и всё, вот она, - говорит тётка Федоска и снимает с языка злополучную ость.
Вот и опять помогли добрые люди.
Ревякин, С. С корабля на бал… / Семён Ревякин // Андреапольские вести. – 2023. – 01 декабря (№ 47). – С. 11.