Крысолов

   Кардинал-епископ с готовностью повернулся к нему.

   – Благодарю тебя, брат Бобоне! Ты совершенно прав! Моя вина! Действительно, миссери! Давайте, как верные сыны Божии, начиная великое дело, помолимся. Вознесём молитву Господу нашему, дабы... э-э... дабы труды наши осенены были именем Его!.. Брат Бобоне! Будь добр, прочитай всем нам подобающую столь торжественному случаю молитву... Нет?!.. Ты не в голосе?! Ну что же ты!.. Брат Лотарио! Мой мальчик! Может быть, ты... э-э... обратишься от лица нашего к Господу?

   Лотарио живо поднялся со своего места. На щеках его проступил румянец.

   – Благодарю вас, ваша милость!.. – поклонился он кардиналу-епископу. – Благодарю вас, миссери, за оказанную мне честь!.. – дважды наклонил он голову, приветствуя сидящих по обеим сторонам зала кардиналов, после чего сложил руки перед грудью и на мгновенье замер, глядя в пол; гул голосов затих, и в помещении установилась тишина. – Во имя Отца и Сына и Святого Духа! – подняв голову, начал Лотарио; голос его, поначалу негромкий, постепенно креп и наполнялся силой: – Господь наш Всемогущий! Царь Небесный! Приди и вселись в нас! И очисти нас от всякой скверны! И спаси души наши! Вдохнови дела наши, и да пребудет в них помощь Твоя! Дабы всякая молитва наша и деяние наше в Тебе имело начало и в Тебе было совершено! Благослови, Господи, и помоги нам, грешным, совершить начинаемое нами дело! Во славу Твою через Христа, Спасителя нашего, что говорил нам пречистыми устами Своими: без Меня не можете делать ничего! Господи, верую всей душой и сердцем сказанному Тобою! Припадаю Твоей благости и молюсь Тебе: помоги нам, грешным, сие дело, нами начинаемое, для Тебя Самого совершить! Во имя Твоё! Под защитой Святой Богородицы и всех святых! Аминь!

   – Аминь!.. – многоголосо прошелестело по залу.

   Лотарио, троекратно осенив себя крестным знаменьем, ещё раз поклонился кардиналу-епископу и вернулся на своё место. Октавиано Паоли одобрительно улыбался вслед.

   – Миссери!.. – вновь напомнил он о себе собравшимся. – Миссери! Давайте теперь приступим непосредственно к процедуре... Если... э-э... если вы не возражаете, я, на правах старшего, позволю себе проголосовать первым.

   Он подошёл к столу, присел на стоящий с края стул, взял из стопки лист бумаги, выбрал перо и, откинув крышку ближайшей чернильницы на мгновенье задумался. Потом окунул перо в чернильницу, быстро и размашисто начертал что-то на листе, отложил перо и поднялся.

   – Свидетель Господь, Который будет судить меня, что я выбираю того, кто, считаю пред Богом, должен быть выбран! – громко провозгласил он и торжественно вручил свой лист Петро Галлоциа.

   Тот взглянул на бумагу, едва заметно улыбнулся и, сделав запись в лежащем перед ним протоколе, передал лист дальше – сидящему слева от него Иоханнесу Бобоне.

   Кардинал-пресвитер ознакомился с содержанием записки и, также сделав пометку в своём протоколе, передал бумагу ещё левее – Грегорио Альберти, восседавшему за столом с видом человека, участвующего против своей воли в чём-то неприятном, тягостном, но, увы, в силу сложившихся обстоятельств, неизбежном.

   Кардинал-дьякон прочитал записку и, страдальчески скривив лицо, сделал небрежную пометку на лежащем перед ним листе бумаги. После чего, сложив бюллетень кардинала-епископа пополам, передал его примицерию Апостольской канцелярии.

   Альберто Савелли тут же проткнул сложеный лист посредине большой иглой, нанизав таким образом бумагу на тянущуюся за иглой толстую двойную нить – голос Октавиано Паоли был учтён.

   – Прошу вас, миссери! – выйдя на середину зала, сделал приглашающий жест кардинал-епископ. – Подходите для голосования!

   К столу избирательного консилиума один за другим потянулись кардиналы-пресвитеры.

   Выборная машина заработала. Кардиналы, сменяя друг друга, присаживались к столу и выводили на чистом листе бумаги чьё-то имя. Протоколы членов избирательного консилиума медленно, но неуклонно заполнялись. На нитку примицерия Апостольской канцелярии нанизывалось всё больше сложенных пополам бюллетеней.

   Грациано Паганелли, совершив очередное непростое путешествие к столу, тяжело опустился на подставленный слугами стул и какое-то время сидел, слепо глядя перед собой и медленно жуя пустым провалившимся ртом. Голова его заметно тряслась. Потом, взяв дрожащей рукой поданное ему перо, он, то и дело не попадая пером в чернильницу, с трудом вывел на листе бумаги имя своего кандидата и, передав листок Петро Галлоциа, двинулся в обратный путь, то и дело тяжело повисая на руках слуг и сварливо шепелявя себе под нос что-то о старых добрых временах и нынешних никчемных новомодных поветриях.

   Последним из выборщиков к столу подошёл Лотарио Конти. За ним проголосовали и сами члены избирательного консилиума.

   Альберто Савелли, получив от кардинала-дьякона последний сложенный пополам лист, добавил его в общую гирлянду, после чего обрезал нить возле иглы, сложил её концы и, завязав, обильно полил узел расплавленным воском из ведёрка. После чего, сняв с пояса печать Апостольской канцелярии, аккуратно поставил на податливом воске круглый оттиск: два скрещённых ключа, увенчанных царской диадемой.

   Тем временем избирательный консилиум сверил протоколы и, не найдя в них различий, быстро подсчитал голоса.

   – Миссери!.. – вставая, произнёс Петро Галлоциа. – Миссери, прошу тишины!.. Благодарю вас!.. Миссери! Оглашаю результаты голосования! Имена кандидатов в порядке количества поданных за них голосов... – он сделал паузу; в зале повисла настороженная тишина. – Иоханнес из Салерно – десять голосов!.. – по залу прокатился ветерок шепотков и смолк, вновь сменившись напряжённым ожиданием. – Октавиано Паоли – семь голосов!.. – снова шелест шепотков, и вновь затишье. – Петро Галлоциа... – кардинал-епископ улыбнулся и чуть поклонился собранию. – Три голоса!.. Иордано Цеккано – один голос!.. И Грациано Паганелли – один голос!.. – Петро Галлоциа опустил протокол и оглядел присутствующих. – Таким образом!.. Таким образом, – повысил он голос, перекрывая поползший по залу шум, – положенного по закону вотума не набрал ни один из кандидатов!..

   Гул голосов – взволнованных, растерянных, возмущённых, злорадных – наполнил зал:

   – Ну вот, и зачем нужно было это письменное голосование?!..

   – Говорил же, давайте по-старому! Зачем усложнять без надобности?!..

   – Почему без надобности?! Ведь, наоборот, всё теперь наглядно!..

   – Ну и толку в этой твоей наглядности, если понтифекс не выбран?!..

   – Был бы на месте декан Конрад, всё было бы по-другому!..

   – И что теперь делать будем?!..

   – Ещё раз надо голосовать!..

   – Мы так сто раз голосовать будем и никого не выберем!..

   – По-другому как-то надо!..

   – А как по-другому, ты знаешь?!..

   – Первый канон Вселенского Собора гласит!..

   – Да не записано ни в каком каноне, чтоб письменно!..

   – Тише, миссери! Тише!.. – Октавиано Паоли поднял вверх обе руки, призывая к порядку. – Прошу вас, миссери!.. Да, голосование не выявило победителя! Ну и что?! Ничего страшного не произошло! Зато, как вы видите, всё очень наглядно и... э-э... убедительно! И никакой почвы для споров!.. Поэтому, миссери, сейчас, я полагаю, мы сделаем небольшой перерыв, чтобы все желающие могли посовещаться и... э-э... и, возможно, прийти к какому-то решению. После чего мы проведём повторное голосование...

   – Что, опять письменно?! – снова вскочил со своего кресла Хуго Бобоне.

   – Разумеется, брат Хуго, – улыбнулся ему кардинал-епископ. – Разумеется, письменно.

   – И опять всё с самого начала?!

   – И опять всё с начала.

   – Я прошу прощения, ваша милость, – поднялся со своего места Ценцио Савелли. – У меня есть другое предложение.

   – И какое же? – повернулся к камерарию Октавиано Паоли.

   – Согласно оглашённым результатам, наибольшее число голосов набрал брат Иоханнес. Так?..

   – Да, так. Десять голосов. Десять из двадцати двух. Это далеко до двух третей.

   – Да-да, я понял. Я как раз и предлагаю... – Ценцио Савелли на мгновенье задумался. – Я предлагаю проголосовать персонально кандидатуру Иоханнеса из Салерно. Проголосовать простым голосованием. Прямо сейчас!

<=                 =>