Олигарх
- С ума Шурка съехала, - судачили соседки, - на шестом десятке кого ни попадя в дом приютить.
Понять ли им её было? Пожили бы так сами, тогда бы и судили. Коленька, так звали приблудного мужичка, взялся и впрямь ниоткуда. Просто однажды утром появился в деревне, в которой у него не было ни родных, ни знакомых. Поговаривали, будто бы срок за что-то отсидел и забрёл, куда пришлось. Но доказательств тому не было. Работу не искал, хотя возраста был вполне трудоспособного. Как-то сразу возле Шуриного дома оказался. И прижился в нём на некоторое время.
Заботой окружила его истосковавшаяся в долгом одиночестве женщина, хотя толку от него в хозяйстве не было: ни за молоток, ни за лопату взяться не спешил. «Не работник», - быстро определила Шура, но гнать не стала. Кормила, обстирывала, стаканчик к вечеру наливала, благо не купленное. Даже разрешала в меру покуражиться: пошуметь на неё прилюдно. Но как только по-настоящему поднял на неё руку, сказала спокойно, но веско: «Чтобы глаза мои тебя здесь завтра не видели». И исчез Коленька. Так же тихо, как и пришёл. Как и не было его. А жизнь пошла дальше своим чередом.
Обед вышел на славу. Отяжелевшие от сытной закуски Шурины работники расселись во дворе, продолжая свои умные разговоры, начатые ещё за столом. А хозяйка с полковничьей женой разместились на любимой лавочке, стоявшей в саду под яблонькой. Очень уж вид отсюда был хороший: за свежевспаханным огородом, рукой подать, синело озеро, вдалеке за ним виден был казавшийся почти чёрным лесок. Яблонька давала тень. Шура в последние годы позволяла себе такую вольность, посидеть на этом месте, глядя вдаль. Именно здесь нисходило на неё что-то такое, что образованные люди назвали бы, наверное, благодатью. Но Шуре такие слова в голову не приходили. Ей просто было необыкновенно хорошо. Спокойно, радостно. «Жизнь-то какая ладная», - подумала она про себя. А вслух произнесла:
- Скажи ты мне, Веньяминовна, вот олигарх я, по-твоему, или нет?
Вероника Вениаминовна не сразу нашлась, что ответить. Ей почему-то вспомнился незамысловатый анекдот, в котором толстосум хотел удивить деревенского мужичка рассказами о женщинах и виллах, купленных им. «Баб я полдеревни и бесплатно завлеку, а вил у меня вообще полный сарай», - не смутился селянин…
- Ну, Александра Ивановна, олигархи – это люди, которые всё имеют: деньги, особняки на берегу моря и другие блага… Не нам чета…
- А у меня вон озеро за забором, любо-дорого посмотреть. И деньги нынче водятся: и в кошельке, и на книжке. Пенсию-то я теперь получаю хорошую: как ветеран войны. Да за то, что мне восемьдесят лет исполнилось, добавили. Племяшке вот недавно послала, помогаю ей. Думаю, я ничуть их не хуже. Вон, какие учёные люди у меня огород сажают!
Испугавшись, не сболтнула ли лишнего, не обидела ли добровольных помощников, записав их чуть ли не в свои работники, баба Шура поспешно постаралась исправить положение:
- Людей вокруг хороших сколько! Вот вы, например. Помогаете каждый год. Спасибо вам, дорогие мои. Что ещё человеку надо? Может чайку перед уходом?
- Нет, нет, спасибо. Домой уже нам пора. И вы отдыхайте, устали сегодня.
- Я посижу ещё чуток, полюбуюсь. А вам спасибо.
Вечер потихоньку спускался на село. Деревенские окошки заголубели - включились телевизоры, разнообразя крестьянский досуг городскими и заморскими происшествиями. Всё там было чужое, непонятное.
Вероника Вениаминовна, вспоминая по дороге к своей небольшой дачке разговор с бабой Шурой, озадачивший её вначале, сейчас не знала, что и делать: то ли прослезиться, то ли рассмеяться. Сидит пред своей развалюхой доживающая век, прошедший в тяжких трудах и заботах, женщина и на полном серьёзе размышляет – не олигарх ли она?! Вот бы свести её с одним из них. Попробовала вообразить бабу Шуру в простеньком ситцевом халате рядом с олигархом в дорогом белоснежном костюме где-нибудь на Канарах. Не получалось. Тем более что и самой там бывать не приходилось. А вот на Шуриной лавочке эта живописная парочка нарисовалась сразу.
Под яблонькой на фоне деревенской природы оба смотрелись органично. Даже беседа их представилась Веронике. Текла она дружно, пока речь не зашла о мере добра: душевного и материального. На Шурино «всем, в конце концов, только и надо земли два метра» среднестатистический олигарх, воображённый Вероникой, отрезал, как клацнул:
- Jedemdasseine”.*
И, помедлив, добавил для непонятливых:
- Каждому своё. Кому, как говорится, ананас, а кому свиной хрящик.
В пословицах баба Шура, растерявшаяся было от резкой немецкой фразы, толк знала, потому ответить не замедлила:
- Тут ты, милок, прав. «Кому что нравится: кому ситец полосатый, а кому народ носатый», - ещё моя мама говаривала. Каждый по себе выбирает, только ведь за любой выбор отвечать придётся. Там, - подняла она палец к небу, - деньгами не откупишься.
Вероника Вениаминовна, казалось, слышала даже явную ехидцу в голосе добрейшей бабы Шуры, не свойственную ей обычно. Среднестатистический почернел лицом, и неизвестно, чем бы всё закончилось, если бы полковничья жена в густых уже сумерках не споткнулась о кротовую кочку.
- Тьфу ты! И пригрезится же. Сколько раз говорила своему воину: «Всё опасное вовремя убирать надо». Чуть ногу на этой кочке не свихнула. Или голову.
*Jedemdasseine” – каждому своё ( с немецк.)