Мотовозик до Жукопы
Р А С С К А З
Иван Кирпичёв
Боги не умирают
Боги не умирают, они вечны по определению. Если люди забывают своих богов, то боги просто отворачиваются, тут же теряя интерес, как к людям, так и к их суете. Боги – они сами по себе, то проявятся неожиданно, то уснут на века. Для них нет времени, они – само время: эфемерны, как мгновения, или ощутимо тяжелы и материальны, как прожитые года. Когда богам нечего делать, они развлекаются.
Ушла жизнь из этих мест, обезлюдели деревни, обветшали строения, пустыми черными глазницами окон глядят в пустоту развалины изб с дырявыми крышами. Скоро сотрет их с лица земли весенний травяной пал, как ластик стирает с листа бумаги ненужные штрихи. Сотрет, и только поросшие крапивой невысокие кочки будут напоминать о бывшем селении, да выросший молодой подлесок о возделывавшихся когда-то полях. Уходят люди, и постепенно завладевает этой землей другой мир, неведомый и чуждый, тот, который был вытеснен в глухие лесные чащи, в глубокие омуты, в сердцевину непроходимых болот. Нет никого, и не раскатится вокруг колокольный звон, и не шуганет осмелевшую нечисть. Не осенит крест рухнувшей церкви пустующую даль. Те, кто ушли когда-то, потесненные людьми, возвращаются в эти места. Это их земля.
Медленно и лениво из-за серой пелены тумана, из-за изгрызенной ветрами темной стены леса выкатывался всевидящий красный глаз солнца. Охнули под этим тяжелым взглядом ночные призраки и бледными тенями стали растворяться в раскрывающейся вышине. Спрятали лица, живущие в корявых болотных березках духи, нырнула нечисть в вонючую муть, задернув окнища занавесью ряски. Что здесь было еще совсем недавно, кто стонал в глубоких трясинах? Кто трещал сухими ветками и шуршал листвой в густом туманном безветрии? Кто, бородатый, ухмылялся, подмигивая зеленым глазом из крон деревьев?
Все ушло, все вдруг спряталось, освободив пространство другой жизни.
Поднимается солнце, и вот уже пахнет багульником, вот свистнула проснувшаяся синица, вот ненасытные кровопийцы оводы роем преследуют свою цель. А под первыми робкими лучами этого солнца уже раздвинулась даль, засинели в глубине верхового болота лесистые бугры-острова, к которым ведет, петляя по мокрому мху, мимо коварных окнищ, много лет нехоженная тропа.
И видно, злилось и удивлялось засыпающее нечто, глядя сотнями глаз из-под тяжелых век растворяющегося болотного тумана на шагающего по этой тропе человека.
Молча шел он, не думая ни о тысячелетней истории этих мест, ни о чужом мире, в который вошел по незнанию и самоуверенности. Он думал и мечтал о тяжелой рыбе, которая живет в нетронутых сетями болотных окнищах, заранее переживал те ощущения, которые будет испытывать, борясь со своей добычей.
Добротный небольшой рюкзак, полный всего необходимого, спиннинг за спиной, походная аптечка на поясе, нож в чехле, телефон в нагрудном кармане штормовки – уверенно шел человек. Несколько часов по мокрому мху в хороших сапогах для крепкого ходока не проблема – совсем скоро и громада темного леса на одном из островов, как неприступная скала, возвышается вдалеке. Там, за этим островом, на разноцветных мхах, как просветы в облаках, раскинулись бесчисленные блюдца чистой воды. Кажущиеся плоскими и мелкими, они на самом деле бездонны, так как не имеют привычного в нашем представлении дна. Дно этих водоемов призрачно, как создавшее их время, дно вязко и мутно, и опущенный в глубину груз, кажется, бесконечно медленно будет погружаться в черный, никем не взбудораженный ил, во тьму прошедших веков...
Заброшены эти места, забыты людьми давным-давно. Заросли ямы на островах, в которых некогда добывали то ли руду, то ли торф, оползли небольшие курганчики, невесть когда насыпанные, на их вершинах, развалились пирамидки замшелых камней, неизвестно для чего и кем сложенных. Забыт язык этих мест, и уже никто не может научить шагающего человека понять, о чем хмурится лицо, вдруг прорисовавшееся в листве ближайшей на острове березки; о чем настойчиво кричит увязавшаяся за путником синичка, перелетая перед ним с одной корявой сосенки на другую. Может быть, они говорят человеку: «Не иди сюда»? Но видит человек только листья и слышит только чавканье своих непромокаемых сапог – он не из этого мира, он здесь чужой.