Крысолов
В конце июня флот подошёл к Константинополису. Взору крестоносцев открылся город доселе невиданной никем из них красоты и могущества. Высокие каменные стены с многочисленными неприступными башнями опоясывали его, а внутри, среди больших богатых домов и зелени обширных садов, возвышались великолепные дворцы и бесчисленные церкви с непривычно круглыми куполами. Но главной жемчужиной города, несомненно, являлся храм Святой Софии. Он, несмотря на всю свою основательность и колоссальные размеры, как будто парил над городом, поражая воображение этим, казалось бы, несочетаемым соединением величавой монументальности и какого-то даже ювелирного, а не архитектурного изящества. А вскоре упавшая на город ночь проявила ещё одно удивительное свойство великолепного храма: освещённый изнутри и снаружи тысячами свечей и факелов, он сиял во тьме, словно драгоценная раковина, поднятая из морских глубин божественной рукой и бережно возложенная на чёрный бархат ночи.
Армия высадилась на противоположной от города стороне Бо́спора. Здесь тоже нашлись богатые дома и даже два императорских дворца, в которых дуксы и рыцари с дозволения царевича Алексия с удовольствием расположились. Оруженосцы и прочие простые воины раскинули свои шатры среди окружающих обильных садов и полей.
На следующее после прибытия утро проснувшиеся латиняне увидели за проливом, под городскими стенами, большой военный лагерь – это константинопольский басилевс вывел из города часть своей армии и расположил её на берегу, чтобы не дать крестоносцам возможности беспрепятственно переправиться через пролив. Это событие несколько озадачило предводителей похода, поскольку царевич Алексий всю дорогу их убеждал, что город встретит его – законного правителя – открытыми настежь воротами и восторженными толпами людей с цветами. Однако ж на самом деле не наблюдалось ни распахнутых ворот, ни тем более цветов. Дож Дандоло и маркиз Монферратский, предположив, что жители города просто остаются в неведении о прибытии своего господина, решили сделать вылазку на корабле под стены города. «Эй, греки! – кричали крестоносцы, показывая на стоящего на палубе царевича. – Вот ваш законный правитель! Он пришёл, чтоб сместить злодея, нагло захватившего власть и ослепившего и бросившего в тюрьму своего брата – вашего истинного царя, Исаакия!..» Ответом им послужила лишь брань, да камни и горящие стрелы, летящие со стен и башен. Стало понятно, что без большой драки не обойтись.
Ранним утром третьего до июльских нон дня под призывные звуки боевых труб началась переправа. Десятки боевых галер устремились через пролив. Каждая галера тащила за собой на буксире юиссье́ – баржу с глубоким трюмом для перевозки боевых коней. Галеры причаливали к берегу одна за одной; с них прямо в прибой прыгали облачённые в доспехи рыцари и по пояс, а где и по грудь в воде устремлялись вперёд на врага. За каждым из рыцарей следовал его отряд: оруженосцы, сержанты, лучники, простые пешие воины. Греки даже не попытались вступить в бой. Едва первые боевые отряды вышли на берег, в лагере противника началась паника – греки, теряя амуницию и бросая имущество, наперегонки бросились к городским воротам. Тем временем на причаливших вслед за галерами баржах-юиссье распахнули носовые створки и по откинутым сходням начали сводить на берег коней. Рыцари наконец, как им и подобает, сели в сёдла, отряды выстроились в боевые порядки и, развернув знамёна, двинулись к месту, где ещё совсем недавно стоял неприятель. Виктория была полной. В оставленном греками лагере было взято немало трофеев, в том числе и походный императорский трон, брошенный убегающей прислугой в роскошном алом шатре константинопольского басилевса.
Враг отступил, штурмовать городские стены пока ещё не представлялось возможным, поэтому дуксы крестоносного войска, посовещавшись, приняли решение не возвращаться на восточный берег пролива, а, переправившись через узкий, по сравнению с Боспором, залив Рога, встать лагерем на противоположной стороне константинопольской бухты, неподалёку от крепости Гала́та, к которой от города тянулась цепь, преграждавшая кораблям вход в городскую гавань. Под стенами крепости располагался еврейский квартал Э́станор – греки, в отличие от латинян, не дозволяли евреям селиться в городской черте. Здесь было много богатых домов, поэтому вопрос пропитания войска можно было считать решённым. Палатки размещали прямо во дворах, вдоль улиц и на маленьких пыльных площадях. Выставив достаточную стражу, утомлённые дневными событиями крестоносцы легли спать.
Не решившись сойтись с рыцарями в честном открытом бою, и тем не менее весьма уязвлённые поражением, греки решили напасть на противника исподтишка. Ночью из города в крепость Галата на баржах было переправлено изрядное подкрепление, и едва небо за Боспором чуть посветлело, спящий лагерь крестоносцев подвергся внезапному нападению. Впрочем, замешательство в стане латинян длилось недолго: стража не дремала – хрипло запели боевые рожки, и проснувшиеся крестоносцы схватились за оружие. Произошла жестокая, но скоротечная схватка. Осознав, что фактор внезапности утрачен и их затея провалилась, нападавшие бросились бежать. Часть из них, отсечённая от крепости боевыми порядками крестоносцев, кинулась к воде и попыталась по цепи перебраться на стоящие в бухте баржи. Но в это время из лиловой предрассветной мглы – жутким неостановимым кошмаром – внезапно вынырнул самый мощный венетианскиий корабль «Орёл» и, раздвигая своим могучим, обшитым медными листами, носом стелющийся над заливом туман, ворвался в бухту и чудовищной силы таранным ударом порвал замыкавшую гавань цепь. После чего принялся крушить тесно стоящие на рейде греческие баржи и суда. Тем временем вторая часть греческого войска в беспорядке отступала к крепостным воротам. Преследующие их крестоносцы на плечах противника ворвались в Галату. Гарнизон крепости – по большей части датские и генуэзские наёмники – дрался отчаянно, но силы были слишком неравны. Вскоре всё было кончено. Вероломная ночная вылазка закончилась для греков более чем плачевно. Они потеряли не только несколько сотен убитыми, раненными и взятыми в плен. Они потеряли не только критически важную для обороны города крепость Галату. Они также потеряли и весь свой и без того невеликий флот, а с ним и городскую гавань, что давало противнику возможность беспрепятственно входить в бухту и атаковать стены города непосредственно со своих кораблей.
Спустя четыре дня армия крестоносцев передислоцировалась севернее и стала лагерем напротив Влахе́рнского дворца – в самом узком месте залива Рог, немногим далее городской пристани. Здесь некогда был каменный мост, соединяющий берега залива. Отступая, греки спешно разрушили его, но паломники довольно быстро восстановили переправу. Сюда же вскоре пришёл и весь венетианскиий флот. Началась подготовка к штурму.
А греки тем временем словно взбесились – не осмеливаясь вывести из города свою армию для решающего сражения (а армия эта, по самым скромным подсчётам, раз в десять превышала по численности армию крестоносцев) они тем не менее не оставляли непрошенных гостей в покое ни днём, ни ночью. Вылазки следовали одна за другой. Греки, желая, видимо, вновь разрушить мост, по нескольку раз на дню нападали на авангардный отряд, стоящий на городской стороне залива и прикрывающий подходы к переправе. Нападения следовали столь часто и враг держался столь близко, что защитники моста не могли ни спать, ни отдыхать, ни есть иначе как при оружии. Регулярным нападениям подвергались и отряды фуражиров, рыскающие по окрестностям в поисках съестного. Запасы его, между прочим, таяли с каждым днём, и уже совсем скоро крестоносцы начали ощущать острую нехватку продовольствия. Всем было ясно, что затягивать со штурмом нельзя. По настоянию царевича баталия была назначена на день его небесного покровителя – Святого Алексия Исповедника.
Ранним утром означенного дня латиняне пошли на приступ. По малочисленности своих войск, крестоносцы решили наступать узкими фронтом. Они выбрали участок стены вблизи Влахернских ворот и атаковали его двумя колоннами. Несколько часов длился ожесточённый бой. В какой-то момент фортуна улыбнулась святому воинству – двум рыцарям со своими оруженосцами удалось взобраться на стену. Яростно отбиваясь от наседающих на них английских наёмников, доблестные рыцари прикрыли собой лестницу, по которой быстро взбежали на стену ещё полтора десятка атакующих. Казалось, удача была близка, но тут к месту прорыва спешно было переброшено многочисленное подкрепление, и атака захлебнулась. Рыцарей обезоружили и взяли в плен, их оруженосцев и прочих простых воинов частью зарубили, а частью просто сбросили со стены. Крестоносцы, понеся значительные потери, отступили.
Опытный венетианский дож Дандоло повёл атаку иначе. Он приказал выстроить в одну линию все свои суда: корабли, баржи, юиссье, нефы, и этой могучей шеренгой длинной более тысячи шагов, начал медленно придвигаться к городским стенам в том месте, где они наиболее близко подходили к морю. Едва расстояние позволило стрелять, с кораблей на защитников города обрушился град стрел, а многочисленные метательные машины, установленные на палубах, принялись методично швырять в обороняющихся огромные камни и горшки с горящей смолой. Впрочем, греки в долгу не остались – со стен в сторону кораблей полетели тысячи арбалетных стрел и многие из них находили себе цель в рядах атакующих. Слепой дож Дандоло не стал отсиживаться в каюте, а, взяв в руки знамя с ликом Святого Марка, встал на самом носу своего корабля. Четверо оруженосцев прикрывали его щитами от летящих сверху стрел. Расстояние между корабельной шеренгой и городской стеной медленно, но неуклонно сокращалось. Наконец в тех местах, где городские укрепления обрывались непосредственно в море, суда подошли к стенам вплотную, и с установленных на носах кораблей лестниц и осадных башен на стены, прикрываясь щитами от летящих в них копий и стрел, стали перепрыгивать атакующие. Едва дожу Дандоло доложили об этом, он приказал на руках отнести себя к месту прорыва. Увидев в своих рядах своего предводителя, атакующие утроили усилия. Ожесточение боя достигло предела. Греки, не выдержав натиска, дрогнули и стали отступать. Вскоре венетиане уже владели двадцатью пятью башнями и продвинулись вглубь города на три тысячи шагов. Дож Дандоло спешно отправил гонцов – известить маркиза Монферратского об успехе атаки. Обрадованные крестоносцы ринулись на подмогу своим союзникам. Тем временем опомнившиеся греки, стянув подкрепления, пошли в яростную контратаку. Венетианам пришлось очень и очень туго. Воспользовавшись тем, что ветер дул с моря, они стали поджигать лавки, дома и прочие деревянные строения. Вскоре огненная стена надёжно отгородила венетиан от беснующихся в бессильной злобе греков. Отряды дожа Дандоло в полном боевом порядке отступили из пылающих кварталов и заняли оборону в отвоёванных у противника башнях.
И тогда константинопольский басилевс приказал открыть ворота и повёл своё войско на лагерь латинян. Остававшиеся в лагере крестоносцы вышли им навстречу, но, чтобы не дать противнику возможности превосходящими силами окружить свои отряды, они встали вблизи лагеря так, чтобы деревянный частокол, огораживающий лагерь, прикрывал им спину и греки могли атаковать их только в лоб. Подойдя на расстояние арбалетного выстрела, греки остановились. Завязалась интенсивная перестрелка.
Узнав об этом, дож Дандоло приказал части своих войск срочно идти на подмогу крестоносцам. Спешно собранные отряды венетиан начали продвигаться по городскому берегу залива в сторону Влахернского дворца. Для греков возникла реальная угроза флангового удара. Видя это, константинопольский басилевс в очередной раз проявил малодушие и приказал своим войскам отступить обратно в город. Когда уже приготовившиеся к неминуемой гибели крестоносцы увидели, что враг начал отступать, они не поверили своим глазам.
Вечер, спустившийся на Константинополис, дал людям возможность отдохнуть и осмыслить случившееся за день. Крестоносное войско, несмотря на понесённые потери, радовалось победе. Противник отступил, значительный участок городской стены был в их руках, и день грядущий внушал им оптимизма больше, чем день ушедший.
Иначе дела обстояли в Константинополисе. В городе назревал бунт. Горожане восприняли события минувшего дня не иначе как позорное поражение, всецело возлагая вину на басилевса и обвиняя его в трусости. Были недовольны своим императором и военноначальники. Войско открыто роптало. Небезосновательно опасаясь за свою жизнь, басилевс Алексий Третий на рассвете бежал из города...
Святейшему Отцу и господину Иннокентию, Великому Понтифексу, благодарением Божьим император верующих во Христа Алексий, богопомазанный и августейший Государь греческий, в преданном послушании сыновнего почитания.
Мне казалось необходимым поведать Вашему Святейшеству, каковое является, как известно, наместником Бога на земле, и в руках которого вся власть и суд над всеми царствами находится, о том, сколько сделал в последние дни по Своему милосердию для меня Господь, и о том, что я предан и благодарен и Богу и Вам, и заслуженное послушание во веки веков храню и хранить буду.
Вашему Святейшеству было известно, что после братопредательства и насильственного захвата на долгое время Империи, мне посчастливилось ускользнуть от гнусного тирана в изгнание, во время которого мне была небом встреча с Вашим Апостольством дарована. Но да будет услышано Вами и то, что добрая община паломников, к неслыханному преступлению отвращение испытывая, с самого начала и милосердно, и мужественно поддержала меня в изгнании и в деле, хотя и наисправедливейшем, но, по мнению людей, безнадёжном.
И сейчас в руках их находится благословенное Богом благополучие и моё, и отца моего, голову которого по освобождении из тюрьмы увенчал убор, знаками достоинства имперского, как и подобает, украшенный; и на мою голову подобающую диадему имперскую также торжественно возложили. Бежавший же ночью гнусный братоубийца, инсигнии имперские тиранством неслыханным осквернивший, до того речами своими лживыми тосковавшую о нас столицу замутил, что открыто утверждал, будто латинцы для уничтожения древней свободы сюда прибыли, что они намерены место Вашего Апостольства и народ свой сюда перевести, и что меня втягивают в ненависть друзей, благодаря решительному натиску и упорству которых, это неожиданное начинание латинское и возникло.
Я признаю, что главной причиною, души паломников к поддержке нашей склонившей, было то, что мы по воле собственной преданно обещали и клятвой святой христианской клялись, что главу всех церквей христианских, понтифекса романского, католического преемника главного из апостолов, Петра, признать намерены, а также, что мы в меру сил своих, ежели благодаря нам и милосердию Божию империя воспрянет, собираемся под его начало Восточную Церковь привести, понимая, что это империи наибольшую честь и пользу принесёт, а имени нашему – славу вечную, если только разодранный хитон Господень усилиями нашими со временем соединён будет.
Мы обещали это, как уже было сказано, паломникам вашим и то же самое и Вашему Отеческому Сиятельству заявляем. Настоящим посланием мы обещаем это Вам и Вашим преемникам каноническим, как это делали в старину предшественники наши, императоры католические, по отношению к отцам правоверным, римским понтифексам. Мы обещаем также, что благодаря возможности спасительной, нам Богом данной, мы приведём к этому Восточную Церковь и мудро, и усердно. Помимо этого, мы желаем быть поддержанными советом Вашей мудрости и, в особенности, быть ведомыми к тому, о чём полезными и прозорливыми советами таких отцов почтенных, как епископ Суэссионумский Нивелон, епископ Хальберста́диумский Конрад, епископ Трекенский Гарнье, аббат Луцедский Петро и магистр Иоанн Новионский, нам говорилось.
Дано в Столице, VIII Календы Сентября.
Извещаю Вас Святой Отец, что дело похода священного, на каковое столько трудов и усилий, а такоже и жизней мужей доблестных положено, вновь под угрозой великой, и я, немало тем опечаленный, нахожусь в полном смятении и уповаю лишь на Господа нашего милосердного, что Он сынов Своих верных без помощи Своей не оставит.
Как я уже писал Вашему Святейшеству, император Алексий Ангел, грех клятвоотступничества совершив, от обещаний своих отрёкся и против избавителей своих, столь много для него сделавших, войну начал. И, кроме того, всех латинян правоверных, с прежних времён в Константинополисе живших, из города выгнал, и латиняне те, кров потеряв, бедствуют теперь несказанно и по округе с жёнами и с детьми малыми скитаются. И вот нет теперь ни самого императора Алексия Ангела, ни отца его, басилевса Исаака, – покарал их Господь, ибо грех великий на них. Случилось же так, что греки, коих новый император налогами непосильными обложил, против государя своего взбунтовались, и протовестиарий императорский по прозвищу Мурцуфл, зять Алексия Ангела, заговор тайный составил и, императора и отца его, басилевса Исаакия, свергнув, в темнице умертвил. Сам же Мурцуфл и стал новым императором греков, и в том на день Святой Агаты Мученицы в соборе Святой Софии на царство помазан был. И Мурцуфл этот, став императором, начал против войска святого козни великие чинить.
Так, четвёртого дня, прознав, что Хенрик, брат Балдуина, дукса Фландрии, в поход отправился, дабы продовольствия для войска святого добыть, Мурцуфл оный, подкараулив, коварно на него напал, но, благодарение Богу, Хенрику от неприятеля отбиться счастливо удалось и даже знамёна вражеские и икону Девы Марии весьма ценную, греками весьма почитаемую, у них отнять; а самого Мурцуфла Хенрик мечом в руку ранил.
И в другую ночь, когда ветер от города повернул, греки семнадцать судов своих подожгли и на наши корабли плыть их пустили. А огонь на судах греческих весьма велик был и такой горячий, что водой потушить его никакой возможности не было. А венетиане, в делах морских весьма умелые, они те корабли горящие на галерах да лодках своих ловили и баграми да верёвками от кораблей своих отводили, и лишь один корабль на стороне нашей сгорел и тот торговый из Пизы. Греки же, видя, что затея их не выходит, в лодки сев, из луков и арбалетов по венетианам стрелять начали, чтоб помешать им корабли свои из огня вызволять, и многих ранили.
И, видя это, маркиз Бонифаций и все дуксы войска крестоносного, и дож Дандоло совет держали и, сильно на греков и на басилевса ихнего Мурцуфла гневаясь, порешили всё ж попытаться с греками дело миром решить, ибо войско крестоносное ныне ослабло и по причине боёв и болезней много поредело, а стену городскую возле Влахернских ворот, что басилевс Исаакий летом разобрал в знак доверия войску святому, Мурцуфл император приказал заделать и вдвое выше прежнего, так что по-новой воевать град Константинополис ныне ни сил, ни возможности у войска святого нет. И вот сегодня дож Дандоло поплыл на корабле своём под городские стены, а Мурцуфл император выехал к нему на берег на коне, и так они говорили. И что бы ни предлагал дож Дандоло, Мурцуфл всё отвергал и требовал лишь одного: чтоб войско святое от стен константинопольских убралось, и срок дал на то – до лета. И с тем дож Дандоло и приплыл назад.
А ещё прознали мы от греков, которые хорошо с нами ладят, что Мурцуфл император разослал гонцов во все земли греческие с наказом собирать войско и идти воевать латинян, что под Константинополисом стоят, и что сроку он тому войску на сборы дал до Пасхи. И стало быть, задумал оный Мурцуфл новое злодейство, а именно – войско великое собрав, всех, принявших крест и всех венетиан, что с ними, под стенами Константинополиса окончательно погубить.
И вот, извещаю Вас, Святой Отец, что маркиз Бонифаций и все дуксы войска святого ныне в неведении пребывают – как им теперь поступить? Ибо и воевать Константинополис град помыслить страшно, и в Землю Святую спешно отплыть нет никакой возможности, ибо ветры дуют ещё зимние, да и припасы все на исходе. А и на месте оставаться опасно весьма, ибо после Пасхи прибудет под Константинополис войско, и принявшим крест придётся тогда с двумя войсками дело иметь: и с тем, что в городе, и с новым, что придёт; а на то у нас сил недостаёт всяко.
И я, мудрость Вашу, Святейший Отец, не понаслышке зная, хочу совета вашего испросить, что делать нам и как поступить, что если уж придётся нам всем тут по воле Божьей живот положить, то чтоб хотя бы с пользой и на дело благое.
Храни Вас Господь, Ваше Святейшество, и молитесь о заступничестве за нас пред Господом Богом нашим и пред Матерью Его Пресвятой Девой Марией, и пред апостолами Петром и Паулом, и пред всеми святыми.
Писано в Эстаноре, VI Иды Февраля, год Воплощения Господнего MCCIIII.
Иннокентий, епископ, возлюбленному брату нашему Петро, аббату Луцедскому, апостольское благословление.
«Не давайте святыни псам и не бросайте жемчуга вашего пред свиньями, дабы они не попрали его ногами своими и, обратившись, не растерзали вас». Воистину прав Господь, устами Христа слова сии глаголя. Как пёс злобный, беспамятный руку кормящего его кусает, так и греки, добра не помня, на протянувших им руку дружбы и помощи войной идут. От церкви истиной отложившись однажды, в грехе гордыни упорствуют, плюют в колодец веры Христовой, из которого многим и многим пить.
В скорби великой прочитал я письмо Ваше, любезный брат Петро, и гнев и печаль ныне сердце моё переполняют. Вы просите совета и помощи у меня, а я, слёзы горючие утирая, у вас помощи прошу. Ибо теперь только в ваших руках, в руках войска святого, и день грядущий истиной веры христианской, и слава ея. Мы же можем здесь, в Роме, лишь истово молиться за вас, дабы Господь наш милосердный и справедливый не оставил вас в трудах ваших и рукою могучей врагов ваших низверг. Как сказано в Книге Иоба: «веселие беззаконных кратковременно, и радость лицемера мгновенная». И ещё сказано там же: «таковы пути всех забывающих Бога; и надежда лицемера погибнет». Вы же теперь – меч карающий в длани Господней. Потому, вооружившись терпением и мужеством, с именем Господа на устах идите на противника смело и живота своего не пощадите, дабы или, низвергнув врага злобного, греков в послушание и трепет привести и в лоно Святой Романской Церкви их наконец вернуть, или же, если на то будет воля Божья, голову сложив, славу бессмертную для истинной веры Христовой добыть, тем самым души свои к вратам райским приблизив. Заклинаю вас, не медлите в том, ибо враг с каждым днём всё сильней, и промедление для вас ныне смерти подобно.
Однако ж, не зная подробностей положения вашего, но зная природу душ человеческих, один совет вам всё-таки дать осмелюсь. Прежде чем идти на приступ, посулите денег нанятой греками страже варяжской, стены и башни обороняющей, которая есть из англов и датчан. И денег посулите им втрое от того, что им греки платят. Ибо сражающийся за деньги думает больше о кошельке своём, нежели о чести своей, а сами греки по натуре своей трусливы и без наёмников своих в ратном деле непригодны, и в том вы не раз убедиться смогли. О деньгах же обещанных не думайте, ибо или с Божьей помощью вам греков одолеть и Константинополис град захватить удастся, и тогда денег у вас вдоволь будет, или все вы под стенами теми ляжете, и варягам тем получить своё будет не с кого.
А всем прелатам – и священникам простым, и монашей братии, и епископам, что при войске святом подвизались, – передайте, любезный брат Петро, мой строгий наказ: всем, идущим в бой, грехи отпускать охотно и за прошлое, и за будущее, чтоб шли они на смерть с совестью чистой и с душою спокойной, и говорить им, что дело их богоугодно, и крест принятый ими исполнить им надлежит не в Земле Святой, что далеко, а в Константинополисе граде, что близко, и в том благословение им. И всем прелатам до единого во время приступа не молиться в отдалении, а с войском идти, с пением и с хоругвями, дабы на смерть идущие видели над собой лик Христа Спасителя и Девы Марии, и апостолов, и прочих святых. А накануне битвы молебны отслужить знатные и с евхаристией, дабы всех страждущих к Телу и Крови Христовым приобщить.
А мы здесь за вас неустанно молиться станем и просить Господа милосердного и апостолов Его, и Деву Пречистую Марию, и всех святых победу вам даровать, ибо дело ваше богоугодно. Вы же: «будьте твёрды и мужественны, не бойтесь и не страшитесь их; ибо Господь, Бог твой, Сам пойдёт с тобою, и не отступит от тебя и не оставит тебя».
И ещё одно Вам скажу, любезный брат Петро. Ежели свершится чудо великое, и Господь приведёт вас к победе, ошибок прежних не совершайте. Маркизу Бонифацию и всем дуксам передайте слова мои: нет отныне веры грекам, и император их не в праве сидеть в Константинополисе. А сидеть там надлежит мужу достойному истинной веры. И кому им быть, меж себя решите, выбрав наидостойнейшего.
Храни вас Господь и блаженные апостолы Петр и Паул.
Дано в Ананье.
В четверг, в седьмой день до апрельских ид, объединённое войско крестоносцев и венетиан пошло на приступ.
Тактика была выбрана прежней – та, что однажды уже привела к успеху: все корабли нападавших были выстроены в одну шеренгу, в носовой их части были установлены лестницы и осадные башни, а всё воинство было поделено на штурмовые отряды, каждый из которых погрузился на свой корабль. С восходом солнца начался штурм. Многие корабли смогли подойти к городским стенам вплотную, и между атакующими и обороняющимися завязался яростный рукопашный бой. В иных местах, где между стенами и морем оставался промежуток земли, штурмовые отряды сгружались с кораблей и под градом стрел, таща на себе лестницы, устремлялись на приступ. Бой длился весь день. Штурмующие были упорны, обороняющиеся – умелы и многочисленны. Ближе к вечеру атака начала выдыхаться. Поредевшие отряды крестоносцев откатились назад.
Потери были огромны – иные отряды не досчитались до четверти своих бойцов. Но, что удивительно, отчаянья и чувства безысходности не было. Была лишь усталость и лютая ненависть к врагу. Некоторые горячие головы предлагали завтра же повторить атаку. Но благоразумие в