АЛЬФА И ОМЕГА
VII
Ночью Мишутка долго плакал. Ланин слышал сквозь сон этот плач и возню жены, но не мог проснуться. Наконец, отчаянные рыдания и сдавленно-громкий голос Лены разбудили его, он привстал на локте. Горел синий ночник, на стуле между разбросанными тряпками валялись ложечка, какие-то лекарства, чашка. Обычно он не вмешивался, когда сыном занималась она. Но сейчас безутешный плач и грубые слова жены, сердито трясшей сына в кроватке, поразили Ланина. На какое-то мгновение он оцепенел. Потом спешно встал, отстранил Лену и склонился над жалким, мокрым, красным под трясущимися кулачками личиком. – Солнышко мое... – заговорил он тихо и проникновенно. – Звоночек мой милый... – Он расцеловал мокрые глазки и, чувствуя, как у самого начинают пощипывать веки, осторожно взял его на руки. – Зайчик мой... ну, иди ко мне. Иди, радость моя. Вот как нам хорошо сейчас будет, вот как нам с тобой... – Он прошелся, легонько его покачивая, раз-другой по спальне, потом бережно, встав коленом на кровать, положил на свою постель к стенке. – Как мы с Мишуткой моим милым... – приговаривал он, укрывая мальчика одеялом. Тот уже не плакал, только порывисто время от времени всхлипывал, не в силах успокоиться. – Все спят, мой хороший, все! И зайчики, и лисички спят, и мальчики все спят, и Мишутка мой с ними поспит... – говорил он все тише, все легче касаясь ладонью шелковистой головки.
В пять минут сынок уснул. Ланин умолк, но так и лежал, неудобно упершись в подушку локтем, слушая легкое дыхание и сторожа хрупкий … сон. Он слышал, как грузно улеглась сзади, натянув одеяло и отвернувшись, жена, но долго не менял положения, пока не убедился окончательно, что мальчик спит. Засопела, прихрапывая, Лена.
«Какая дикость… - думал он. - Так шпынять малюсенькое это существо... Пусть бы хоть за что-то. А то - спать ей мешает!..» Женитьба открыла ему, что его романтичная Лена совсем не ангел, некоторые черты были просто вульгарны, но такого грубого эгоизма, притом к своему ж ребенку, он никак не ждал. И чем больше об этом думал, тем гаже казалась ему эта ее черта. Оставить так нельзя, решил он, - он скажет. Даже устрашит… Вспомнил, как мучает ее последнее время грибок на ноге. «Видишь, - скажет он, - как плохи твои дела? А это только цветочки. Разве это случайность? У бога все волосы сочтены, каждая слезинка на счету, и за каждую воздастся. Грибок – это злоба твоя, что к тебе вернулась… Она - как туман вокруг тебя! Потому и плачет мальчик по ночам, что злостью его обдаешь... Как извозчик, на крошку такую ругаешься!.. И за что, главное?!»
Сочинив эту речь, Ланин усомнился, скажет ли, хватит ли духу так ее уязвить. Вздохнув, невольно сравнил с нею себя, свою неистощимую любовь к малышу, неизменно отвечавшему ему тем же. «Наверное, в прошлой жизни я был женщиной, - подумал он. – Возможно, многодетной матерью...»
Он задремал, но спал чутко и проснулся около шести. Осторожно выпростав из-под раскинувшегося Мишутки руку, тихонько слез и вышел на кухню. Полчаса спустя он уже сидел с чашкой кофе за своим столом и медленно отхлебывал глоток за глотком, уставясь на корешки книг. Под впечатлением ночи он думал о любви. Той любви, которой не нужны слова, потому что она – само действие. Ему нравилось, как он, ни слова не сказав, успокоил и уложил мальчика, бережно оболочив и оградив своею любовью. И так вот, без лишних слов - всегда и во всем...
Ланин раскрыл Евангелие и стал читать. Он заметил, что сколько бы ни читал, впечатление глубины и многозначности не ослабевало. Работая, как привык, с карандашом, с пометками и выписками, он не заметил, как пролетело часа три. Пришла теща, Валентина Ивановна; оживленный говор и звук включенного телевизора отвлекли его.
«Ребенка разбудят, - подумал он с досадой. – Ну, и шли б в кухню болтать...»
В самом деле, послышался голосок Мишутки, радостно говорившего что-то бабушке, но на него, понятно, не оставалось времени, и внучок, как представлял Ланин, ерзал у бабки на коленях, тормоша ее, хлопая по рукам и даже затыкая ладошкой рот.
«Ну, как же, не наговорятся… - думал он презрительно. – И все об одном... И как не надоест?» Как ни пытался он продолжить занятия, мысли путались, он раздражался, досадовал и внутренне брюзжал.
- Е-ей!.. – послышался вдруг тихий тонкий голос. – Игорё-ок!.. – Это Лена, приоткрыв дверь, с хитрой улыбочкой подмигивала ему. – Кто-то нам кофе хотел сварить... а?
«И хоть бы что ей…» - подумал Ланин, но встал и пошел молча на кухню. Сварив кофе, он оставил его на столе и вернулся к запискам. Но о работе уже не могло быть речи. То, что жена, зная, как он дорожит утренним уединением, пренебрегла этим, больно его задело. Глядя в книгу, он думал уже не о любви, а только об их нечуткости, мелочности и тупости, отравлявших жизнь не только ему, но и им самим.
Неожиданно на глаза ему попались строчки: «И что ты смотришь на сучок в глазе брата твоего, а бревна в твоем глазе не чувствуешь?» В одно мгновение он увидел все лицемерие и низость брюзгливого своего морализаторства, и в душе остались лишь стыд и разочарование. «И это я, рассуждавший только что об истинной любви? - думал он, понуря грустно голову. – А сам – надутая самость, пыхтящая вонючими пузырями злости... Чем я лучше ее? Хуже, намного хуже! Потому что знаю, как это плохо, а позволяю себе… Да разве существуют чужие недостатки и ошибки для человека духовного, человека любви? Никаких! Ни у кого! Они могут задеть только такого же эгоиста… такого, как я!..»
Он быстро встал и прошел на кухню. На столе остывал, с опавшей уже пенкой, чуть дымившийся кофе. Он разлил его по чашкам и на подносе, вместе с сахаром и ложечками, понес в спальню.
- О! Как в лучших домах!.. – воскликнула Валентина Ивановна, крупная, рыхлая, густобровая женщина, принимая с улыбкою чашку.
Мишутка немедленно бросился к нему и вспрыгнул на руки, показывая бабушке, какие они друзья.
- И тебе что-нибудь? – спросил Ланин, близко глядя в доверчивые сияющие глазки. И так, упершись друг в друга лбами, они погарцевали, смеясь, на кухню.
Лена с матерью ушли вскоре на рынок, оставив мужчин хозяйничать. Мужчины съели по бутерброду с соком, вымыли посуду, посмотрели три мультфильма, поиграли в лото и, наконец, втащив с лоджии санки, стали ремонтировать расшатавшийся задок.
В прихожей раздался звонок, Ланин вышел открыть. Это был Андрей, бывший муж Лены, - круглолицый, трезвый, в блестящей кожаной куртке. Ланин знал, что он пришел к сыну, и рад был, что свидание не состоится.
- Нет ее, - сказал он, выйдя на площадку и притворив за собою дверь.
- Да я не к ней… – Андрей нерешительно улыбнулся. – Я с Мишей погулять хотел.
- Но я без нее не могу, - сочувственно развел Ланин руками. – А когда придет, даже не представляю… – И, изобразив всю безвыходность положения, задом ретировался в прихожую. – Нет, еще не мама, - сказал он Мишутке, и они продолжили ремонт.
Но не успели и болт привинтить, как опять позвонили. Теперь это были мама с бабушкой, и с ними Андрей. Мишутка побежал проверить покупки и поговорить с Андреем.
- Ну, пусть они сходят? – сказала негромко Лена, зайдя к нему на кухню.
- Ты у меня спрашиваешь?
- Они недалеко тут, в сквер.
- Он же кашляет.
- Не так и холодно на улице, ветра нет...
- Ну, что ты меня убеждаешь? Твое дело!
Ланин сгреб санки с инструментом и унес обратно на лоджию. Там, за дверью, в отгороженном старыми тумбочками и шкафом чуланчике с банками на полках, он закурил и, глядя в окно и зябко, нервно ежась, простоял с полчаса, надеясь, что соберутся и уйдут без него. Он не ревновал Мишутку к отцу, нисколько не боясь, что их свидания повредят его с мальчиком близости. Но претензии Андрея на свое отцовское влияние выводили Ланина из себя.
Он вышел, когда стукнула входная дверь, и стал отогреваться на кухне горячим чаем.
- Да ты посинел весь! - сказала Лена, понимая его. – Варенье вон возьми.
Напившись, он выглянул пару раз в одно, другое окно, не видно ли где Андрея с Мишуткой, но их не было.
- К Олегу сходить... - сказал он, как будто вспомнив вдруг, и оделся. – Я скоро.
Он пошел, конечно, не к Волхову, а свернул за угол к скверу, надеясь, что они недалеко. Разглядывая с тротуара гулявших по аллее мам с колясками и неторопливых старичков, дошел почти до перекрестка и тут увидел; сердце его екнуло. Зачем он пошел? Он сам не знал. Быстро, чтобы не заметили, прошел дальше, взбежал на ступеньки переговорного пункта и, войдя внутрь, стал смотреть из окна. Мишутка, пробравшись к заваленному снегом фонтану, вздумал сгребать с бордюра снег и лепить снежки.
«Варежки намочит... а потом с мокрыми руками...» – подумал, морщась, Ланин. Но в варежках было неудобно, Мишутка запихнул их в карман и стал бросать снег голыми ручонками. «А этот-то, этот куда смотрит!» – возмущался Ланин. Но худшее было впереди. Андрей взял сына за ладошки и стал поднимать перед собой на вытянутых руках. Этого показалось мало, и, держа все так же за руки, он стал размахивать мальчиком, как маятником… Сердце у Ланина сжалось, почти физически он ощущал боль в маленьких ладошках. «Что, подлец, делает, что делает!» – Он хотел немедленно подойти и остановить, но, понимая, как смешон будет со своим вмешательством, с трудом удержался. К счастью, Андрей перешел к другим, не столь опасным упражнениям, Ланин несколько успокоился. Но решил все же поговорить с ним и поставить условие: если такие эксперименты повторятся, встреч больше не будет… Он вышел из здания и побрел понуро по улице.
- Эй, профессор! – Из притормозившей машины выглянул Сергей. – Садись, подвезу!
Ланин сел и на вопрос, откуда идет, промычал что-то и махнул рукой. Вид свежего, уверенного, с глянцевым бритым подбородком Сергея ободрил его, и, решив, что собеседник подходящий, поделился сомнениями насчет Андрея.
- Как думаешь, если поговорить с ним?
Сергей, взглянув искоса, покачал головой.
- Бесполезно… Только осложнишь, а смысла никакого. Я сам в похожей ситуации был… А его положение того хуже. Брось, слушай, оставь... Так тебе куда?
- А тут вот и выйду.
Не без колебаний, не уверенный, что делает правильно, он решил оставить пока, как есть. Дойдя до Волхова и не застав его в мастерской, вернулся домой и неожиданно столкнулся с выходившим из подъезда Андреем. Тот усмехнулся с видом победителя, и Ланин приостановился.
- Ну, погуляли?
- Погуляли, - отвечал, гордо блеснув глазами, Андрей.
- Думаешь, он Шварцнегером вырастет? – прищурился Ланин.
- Может, и не Шварцнегером... - сказал тот, поняв, что Ланин видел их, и краснея. – А в меня пойдет!
- Ну-ну… - улыбнулся с насмешливой многозначительностью Ланин, входя в подъезд.