Мотовозик до Жукопы
Горячий душ после знобкой погоды. Весёлый хохот по поводу найденных Сашей махровых хозяйских халатов не по размеру – ему забавно короток, ей – забавно широк и длинен. И вместе с тем – растущее напряжение, постепенно меняющее истинное веселье на нарочитое. Его посерьезневшее лицо, её торопливые попытки приготовить какое-то подобие обеда, чтобы чем-то себя занять, из выложенных им на стол продуктов. («Откуда? Принёс с собой? Заготовил заранее? Ладно, потом разберёмся»).
Подавая из стоявшего позади пакета пучок зелени через Лизино плечо, он, не желая того, как потом уверял, («а так ли?») чуть коснулся губами её шеи у кромки волос. И замки сорвало. И полетели к чёрту запреты, существующие в реальности и придуманные ими, весь месяц остерегающимися пораниться ещё раз. И не то зазвенели струны мексиканской гитары, не то запел и заплакал тревожный саксофон. Нет, зазвенел воздух: «Бесаме, бесаме мучо…».
Потом, вернувшись в этот мир, приходя в себя и пытаясь определить место своего положения в пространстве, он в недоумении повторял:
– Нам снесло крыши… Разом обоим… И что теперь?
А она молчала и слушала прекрасную музыку, звучавшую вокруг и внутри. И знала точно, что всё уже закончилось. Здесь и сейчас. Потому что взмывать в небо или падать в пропасть (что едино, главное – ощущение полёта, рождающего музыку) можно только один раз. И то, если повезёт.
В электричке молчали. Ей было понятно, что продолжение невозможно. По крайней мере, сейчас. Иначе история обернётся для него банальным адюльтерчиком, для неё – пошленькой интрижкой.
Наверное, это понял и Александр, потому что, со слов соседа по комнате, уехал на два дня к какой-то родне под Тулу.
– Хорошо придумал, – решила Лиза, – ещё один день, несколько тёплых слов на прощанье, и прекрасная музыка воспоминаний. И надежда – а вдруг когда-нибудь?
Но в ночь накануне отъезда он почему-то постучался. А она, твёрдо зная, что этого делать нельзя, почему-то открыла двери. И всё навсегда было испорчено. Неловко, впопыхах. Стыдливое прощанье. Умолкшая музыка. Желание всё скорее забыть.
И вот через двадцать шесть лет он «гостем» появился в сети. Какими судьбами? Заходил дважды. Значит, хотел узнать о ней. Что смотрел и что увидел? Пробежалась по своим фотографиям с различных творческих тусовок, которыми раньше гордилась (вполне ещё ничего себе). Сейчас застеснялась их: разве это та Лиза, какую он ищет.
А что у него? Шутливые, в его стиле, подписи под снимками. На первый взгляд, вполне успешен. Редактор в каком-то издательстве. Тула? Кажется, там у него были родственники. Три книги. И только? Альбом с недавней свадьбы. Сына? Нет, собственной. Значит, всё-таки троежёнец. Модный, почти молодёжный прикид. А, понятно, невеста на двадцать два года моложе. Новый способ найти путь в прошлое?
Помедлив секунду, закрыла страничку, записав «гостя» в нежелательные персоны. Зачем? Это уже, как говорится, другая история.
Но давняя та мелодия настойчиво пробивалась в памяти из прошлого уже века. И Лиза дала ей волю. Благо был союзник, компьютер. Кликнула мышкой, и: «Бесаме, бесаме мучо…»
Консуэло Веласкес. Откуда эта шестнадцатилетняя мексиканская девочка, написавшая свою песню ещё в 1941 году, могла знать Лизину тайну? Но она точно знала её и понимала как никто другой, почему всё было именно так. Лизе представилось, что каждый, кто исполнял или, слушая, самозабвенно отдавался этой страстной и печальной, грешной и возвышенной мелодии, чувствовал или переживал что-то похожее.
Кто только не исполнял её! «Битлз», Робертино Лоретти, Шарль Азнавур и Эдит Пиаф, Людмила Гурченко и Николай Басков. Около четырехсот исполнителей за семдесят три года существования.
Марафон одной песни длился в Лизиной квартирке около двух часов. Ночевать она отправилась в старенький мамин домик на берегу. Потянуло. Протопив наскоро печь, Лиза погасила свет и, удобно устроившись на старинной перине, стала слушать ночные звуки. Саксофоном то высоко всплакивал, то страстно глухим басом что-то шептал ветер, почти гитарные переборы по оконному стеклу включал в эту песню дождь. И шумели деревья, и звучала река, добавляя своё: «Бесаме, бесаме мучо…».