Мотовозик до Жукопы
Р А З Н О Е
Эдуард Шимкевич
(1915-1990)
Эти пожелтевшие хрупкие листочки с отпечатанным на машинке текстом передал на время директор Андреапольского краеведческого музея В. В. Линкевич. На них черновик незавершённого рассказа, написанного основателем нашего музея Эдуардом Эдуардовичем Шимкевичем. Об этом интересном и разносторонне одарённом человеке андреапольцы знают много, но то, что он пробовал себя и в литературе, раньше известно не было. Писал Эдуард Эдуардович о том, что болело в душе многие годы. Герой его рассказа по вражеским тылам пробирается из окружения к своим.
Зная факты биографии Шимкевича, можно понять, что прототипом героя был он сам. Это он в течение трёх студёных месяцев 1942 года (ноябрь – декабрь) выходил из-под Вязьмы, когда была разбита 126-я стрелковая дивизия, в которой он служил.
Автору удалось передать напряжение героя, когда каждый шорох, каждый звук – сигнал опасности. Впрочем, читайте сами. Жаль, что рассказ не завершён и обрывается на самом интересном месте. Хотя, как знать, может быть, в архивах Шимкевича ещё отыщется продолжение.
Поскольку рукопись сохранилась в виде черновых набросков, окончательная обработка проведена мною с максимальным соответствием оригиналу.
М. Петрова,
филолог, член Союза Журналистов России,
член Тверского Содружества писателей.
П у т н и к
Направление лесной дороги то и дело терялось. Уже много дней, как никто не ездил и не ходил по ней. На лесных лужайках след терялся совершенно, и только когда путник входил в лес, дорога и санный след на ней становились различимыми. Здесь не так дуло. Снег уже по-зимнему был глубок. И если нога не попадала в колею, человек проваливался выше колен. Он – это было видно по всему – устал. Участки дороги «впросов» были часты, сделав несколько шагов, он, провалившись снова, не сделал нового усилия продвинуться ещё на шаг вперёд, а тут же сел прямо в снег.
Возраст его не поддавался точному определению. Лицо путника было обрамлено не густой, но длинной русой бородою. На худом лице красовался довольно крупный нос, выступавший вперёд из овала лица, отчего оно имело птичье выражение. Но это не лишало его обычной человеческой выразительности и даже приятности. Путник огляделся.
По бокам дороги стоял рослый хвойный лес без подлеска. Солнечные блики редко достигали основания деревьев, их больше было вверху, где деревья раскидывали свою крону, освобождённую ветром от снега. Покрытая инеем серебристая на фоне голубого неба хвоя елей вспыхивала золотом там, где среди неё пробивала себе дорогу к небу сосна. Каждая её веточка чётко выделялась из общей массы зелёного шатра своим ярким жёлтым цветом. Цвет этот в сочетании с цветом неба и тёмной зелени елей создавал то праздничное настроение, которое не в силах был уничтожить даже двадцатиградусный мороз.
Внизу, хотя и были редки солнечные световые пятна, было светло. Кругом, насколько мог видеть глаз, стояли, как свечи, стволы могучих деревьев без сучьев. То был заповедник, созданный в верхнем течении рек Волги и Западной Двины на стыке Андреапольского, Западнодвинского и Нелидовского районов в 1935 году.
Наш путник два часа назад миновал Фёдоровское – главную усадьбу заповедника, но не завернул в неё. Причин к тому было две: в усадьбе, что стояла справа от дороги и была видна простым глазом, вовсю топились печи, что было подозрительно. Обе трубы обширной пятистенки дымили чёрным, как будто в печи жгли резину, и он прошёл мимо. Но подгоняло и другое – он торопился, ведь был канун Нового года! До деревни Горка, конечной цели движения этого дня, было ещё не меньше двадцати километров. Ему очень хотелось добраться до неё и провести новогоднюю ночь под крышей и в тепле.
Хотя в природе и чувствовалась праздничность, но сидеть на снегу было холодно, под сидящим подтаял снег. Стали стынуть плечи. Он встал. После получасовой ходьбы он разогрелся и снова пошёл размеренно, как и шёл уже с раннего утра.