На картах не значится
Ознаменитой орловской пыли я, как вы помните, написал. О грязи тоже упомянул, но как-то так – вскользь. Тем не менее последнее явление заслуживает более вдумчивого подхода и гораздо более подробного описания. Ибо, несмотря на то, что в Орловке оно имело место быть в течение совсем небольшой по продолжительности части календарного года, запоминалось оно, а точнее, связанные с ним особенности жизни и различные происшествия, надолго.
Поэтому, я полагаю, что в повествовании совершенно необходима отдельная глава, рассказывающая...
О ГРЯЗИ
Особенностью орловской местности являлось то, что она располагалась в непосредственной близости от зоны залегания вечной мерзлоты. Граница этой зоны проходила всего километрах в 50-100 севернее. Поэтому вблизи самой Орловки мерзлота лежала «пятнами». Так жилой городок стоял на обычном грунте, и в самую лютую зиму можно было, «прогрызя» верхний промёрзший до каменного состояния слой, добраться до мягкой незамёрзшей земли. А вот под аэродромом и прилегающими к нему постройками мерзлота была, и это порождало массу проблем, порой самых неожиданных. И основной проблемой, конечно, была грязь.
Сезон распутицы длился в Орловке недолго, но отличался редкой насыщенностью и интенсивностью. Вообще, конечно, грязи на российских дорогах хватает, и удивить грязью в России можно разве что непуганых иностранцев или совсем уж рафинированных столичных жителей – «замкадышей». Попадаются на российских просторах совершенно замечательные образцы дорожной грязи, можно сказать – грязевые эталоны. К таковым можно отнести и жирную воронежскую грязь, и удивительно скользкую, глинообразную – саратовскую, и восхитительно липкую – самарскую. В сравнении с вышеупомянутыми, орловская грязь не отличалась ни особой жирностью, ни повышенной липкостью, ни каким-нибудь своим, не похожим на других составом. Но была, была у неё одна своя, совершенно особенная, «фирменная», черта – почти всегда под этой грязью скрывался лёд. Буксующая где-нибудь на ростовском или на смоленском просёлке машина, имеет в конце концов шанс – конечно, при известном запасе мощности и дорожного просвета – доскребтись колёсами до твёрдого грунта и, пусть и оставляя за собой глубокую колею, но выбраться «на свет божий». Орловские машины такого шанса не имели. Проскребя толстый ли, тонкий ли поверхностный слой грязи, они всегда находили под ним лёд и в дальнейшем могли елозить по этому льду любое количество времени, ограничиваемое только терпением водителя и запасом топлива в баке.
Грунт над вечной мерзлотой в районе Орловки протаивал к концу лета сантиметров на 30-50. Удивительно, но местные аграрии умудрялись на здешних полях даже что-то выращивать. Конечно, экстремальные условия земледелия предполагают использование экстремальных земледельческих средств. И именно на прилегающих к Орловке сельхозугодиях я впервые в жизни увидел зерноуборочные комбайны на гусеничном ходу.
Вообще-то, гусеничные комбайны не такая уж большая редкость. Но применяются они обычно в рисоводстве – на залитых водой рисовых чеках. Здесь же смекалистые землепашцы приспособились убирать на них сою и рожь.
Когда я в первый раз увидел шпарящий вдоль дороги на гусеницах комбайн, я поначалу воспринял это явление как весёлую шутку местных механизаторов. В те времена большой популярностью пользовались анекдоты из серии «ТАСС уполномочен заявить». Типа: «Вчера в
районе советско-китайской границы с китайской стороны был обстрелян мирно пашущий советский трактор. Ответным огнём из трактора противник был уничтожен. ТАСС уполномочен заявить, что при повторении подобных инцидентов советская сторона оставляет за собой право на применение жаток залпового огня и комбайнов вертикального взлёта». Не чем иным, как наглядной иллюстрацией этого анекдота, я сие чудо сельхозтехники воспринимать тогда не мог. Но потом я увидел целые батальоны таких комбайнов и понял, что это – всерьёз.
Подпочвенный слой мерзлоты приводил к тому, что при таянии снега или после любых, даже самых незначительных, осадков любой участок почвы превращался в болото. И это естественно – воде ведь уходить некуда, внизу лёд. Особенно интересно смотрелись болота на вершинах сопок. Представляете? Поднимаетесь вы на гору, а там... болото. Или даже озерцо. В европейской части такое попросту невозможно физически. А на забайкальских или дальневосточных сопках подобное явление можно обнаружить сплошь и рядом.
Много хлопот «живой» грунт доставлял аэродромной службе. После таяния снега аэродром начинал «плыть» – проваливались целые участки взлётно-посадочной полосы, «играли» под весом самолёта плиты на рулёжках. Слякотное межсезонье было настоящим проклятием аэродромщиков. Спать им в это время не приходилось вовсе. Благо, период этот длился в Орловке совсем недолго – всего несколько недель. Потом грязь либо засыхала, либо замерзала.
Надо ли говорить, что любой съезд с твёрдого бетона любого транспортного средства – будь то автомобиль или самолёт – заканчивался в эту пору плачевно. Мне в этой связи вспоминаются два случая.
Первая история начиналась прозаично, буднично и, казалось, никаких тяжёлых последствий в своём развитии не предполагала. Съехав с бетонки, увяз в грязи топливозаправщик. Как его угораздило залезть в грязь, что его понесло с бетона в чисто поле – за давностью лет я уже и не вспомню. Да это и не важно. Важно, что застрял этот топливозаправщик в грязи, как принято выражаться в подобных случаях, – по самые уши. Метрах в двадцати от ВПП – взлётно-посадочной полосы.
Ну что, застрял и застрял. Мало ли их застревало. Как говорится, не он первый, не он последний. Вздыхать поздно, надо вытаскивать. Подогнали к краю бетонки «Урал», протянули к застрявшему бедолаге трос, подёргали – бесполезно. Крепко сидит. Подцепили цугом два «Урала» – та же история. Послать «тягач» в обход и подёргать с другой стороны было невозможно – там бы этот «тягач» и остался. Начальство призадумалось. Время поджимало – на следующий день намечались полёты, а летать с наличием такого «подарка» в непосредственной близости от ВПП, разумеется, было недопустимо.
Посовещавшись, пригнали гусеничный бульдозер. Тот поначалу взялся за дело резво. Зайдя с тыла, он начал было тащить застрявшего в противоположную сторону, вроде как даже выдернул его с топкого места, но при попытке разворота в сторону бетонки сам заелозил, завращал впустую гусеницами и обессиленно заглох. Кое-как вытащив бульдозер, его подцепили к застрявшему МАЗу с другой стороны – то есть опять со стороны бетонки – и снова начали тянуть. Многострадальный топливозаправщик был благополучно, по своей же колее, дотянут до прежнего места, где вновь накрепко застрял. Затея провалилась. Начальство, сдвинув фуражки на потные затылки, закурило, сплёвывая на бетон и вяло поругивая понуро стоящего в сторонке водителя несчастного МАЗа.
А время, напомню, поджимало. Ситуация требовала действий скорых и неординарных. В конце концов командир батальона решительно отбросил окурок, прыгнул в свой «уазик» и, хлопнув дверцей, умчался в неизвестном направлении. Вернулся он часа через три. За ним, оглашая окрестности сдержанно-мощным рыком ехал «Ураган» – могучий четырёхосный тягач, способный буксировать танки и даже перевозить баллистические ракеты.
Километрах в семидесяти от Орловки, в районе Свободного, как раз там, где сейчас строится новый космодром «Восточный», в те времена располагались части ракетных войск стратегического назначения. Скорее всего, комбат отыскал это чудовище на колёсах именно там. Больше негде.