На картах не значится
К «Урагану» подцепили тянущийся от топливозаправщика трос. Тягач крякнул и... трос порвал. Привезли другой трос – потолще. Тогда «Ураган» вырвал у МАЗа прицепную серьгу. Трос зацепили за бампер. «Ураган» пыхнул солярным дымком, слегка напрягся и... вырвал у МАЗа бампер. С мясом. Дело принимало серьёзный оборот. Трос вновь завели на МАЗ, зацепив его на этот раз надёжней некуда – непосредственно за раму. «Ураган» взвыл, поднажал и... снова порвал трос. Усиленный. Игра пошла по-крупному. В глазах появился азарт. Отступать уже никто не думал. Сердца яростно колотились. Горячий пот застилал глаза. Привезли ещё два троса. Тоже усиленные. Экипаж «Урагана», задетый за живое, пожертвовал на спасение застрявшего МАЗа свой родной – танковый – трос. Его зацепили опять непосредственно за раму, два других троса намертво соединили друг с другом за кабиной топливозаправщика. Наступал момент истины. Водители заняли свои места. Зрители отступили на безопасное расстояние. Начальство реяло над схваткой.
Дали отмашку. «Ураган» упёрся всеми восьмью колёсами в бетон, бешено заревел и окутался сиреневым дымом. МАЗ, типа помогая ему, тихонько блеял и сучил в грязи ножками. Троса напряглись и зазвенели. Крики достигли апогея и перешли в мат. «Ураган» неистовствовал. Резина горела. Бетон дрожал. Всё вокруг, как в бою, заволокло удушливым сизым дымом. Потом раздался протяжный скрежет, треск, лязг, и зрители увидели, как МАЗ, опрокинув мешавший ему бруствер земли, рванулся из плена. Раздались восторженные вопли, но тут же смолкли. За сорвавшимся с места, набирающим ход «Ураганом», опутанная тросами, как муха паутиной, тащилась по грунту... передняя часть топливозаправщика: кабина и половина рамы с передними колёсами, – задняя часть МАЗа, с цистерной, покинуто торчала на прежнем месте в развороченной грязи. Метров за пять до бетонки кабина МАЗа опрокинулась на бок. Было видно, как за грязными стёклами мечется, пытаясь вырваться на волю, обезумевший водитель. Народ закричал и засвистел. Но экипаж «Урагана», ничего не видя за клубами дыма и ничего не слыша за рёвом собственного двигателя, продолжал тащить остатки МАЗа вперёд. Кабина достигла бетонки и упёрлась в плиту, лобовое стекло лопнуло и высыпалось, а потом все увидели, как стальные троса, смяли, скомкали кабину, как бумажную, а затем, сорвав её с места, вновь поволокли дальше, уже по бетону – скрежеща и рассыпая искры – бесформенную, мёртвую, с глупо торчащими вбок залепленными грязью колёсами...
Водитель топливозаправщика остался жив. Его только здорово помяло и порезало рваным железом. Цистерну тоже вытащили. В тот же день. Тем же «Ураганом». А вот оторванный задний мост топливозаправщика так и остался зимовать где-то в грязи. Его даже не стали искать.
Вторая история, наоборот, начиналась трагически, а закончилась...
Дело было в октябре 85-го. На соседнем с нами аэродроме Украинка, где базировались «стратеги» – стратегические бомбардировщики Ту-95 – случилась беда: разбился самолёт. Экипаж погиб. Произошло это километрах в четырёхстах северо-восточнее – где-то за Экимчаном. Катастрофа есть катастрофа – событие само по себе малоприятное. Но эта катастрофа была особенной – на борту Ту-95 находились «специзделия». Или, говоря простым человеческим языком, – ядерное оружие. А вот тут уже, как говорится, шутки в сторону. «На уши» был поставлен весь Дальневосточный военный округ. Все дежурные силы были приведены в состояние повышенной боеготовности. Поисково-спасательные отряды без устали утюжили район предполагаемого падения самолёта. Москва дышала в трубку. Ситуация осложнялась тем, что в Украинке на тот момент с инспекцией находился не кто-нибудь, а целый первый заместитель министра обороны СССР, главнокомандующий Объединенными Вооружёнными Силами государств – участников Варшавского договора, маршал Советского Союза Куликов. А как известно, чем крупнее начальник, руководящий какой-либо работой, – тем выше градус царящей вокруг истерики.
Буквально за неделю до описываемых событий я был свидетелем наглядной иллюстрации этого правила. Мы – молодые лейтенанты – выполняли первые в своей жизни пуски ракет «воздух-воздух». Сначала нас инструктировал командир полка. Происходило это в спокойном деловом тоне. Затем приехал командир дивизии, и обстановка слегка накалилась. Потом состоялись явления инспектора армии, заместителя командующего армии по боевой подготовке и наконец – какого-то московского генерала. Лейтмотивом всех «инструктажей» было: «Не дай бог кто-нибудь из вас!..» Естественно, «заинструктировали» и запугали нас до такой степени, что в день стрельб мы шли к самолётам, в буквальном смысле, на дрожащих ногах. Результат закономерен: один из лейтенантов вместо кнопки «Пуск» нажал кнопку «Сброс», и ракета, вместо того, чтобы стартовать с пилона и поразить воздушную цель, спокойненько, вместе с пилоном, булькнула в тихие воды озера Ханка, над которым, собственно, и происходили стрельбы. Бедного лейтенанта, и так уже готового в раскаянье биться головой о крыло собственного самолёта, чуть было не заставили нырять в эту самую Ханку в поисках потерянной ракеты. Причём нырять, само собой, без акваланга.
Так вот. То была обычная ракета класса «воздух-воздух». К тому же не самая большая из ракет и отнюдь не самая секретная. А тут – «ядрёный» боезаряд! Мощностью в сотню Хиросим. Да не один! Опять же, там, на стрельбах, командовал обычный генерал-майор. Пусть даже и московский. А тут – маршал! Целый заместитель министра обороны. Причём – первый! Можете теперь себе представить всю степень накала истерии, сопровождавшей операцию по поиску погибшего Ту-95.
Самолёт упал поздно вечером. За ночь и за первую половину следующего дня место падения обнаружено не было. Тучи сгущались. Поисковики выбивались из сил. Замминистра нервничал. Начальственные флюиды носились в воздухе и нервировали экипажи.
В этой обстановке один из Ан-12, задействованных в поисках, набарражировавшись над тайгой почти до сухих баков, возвращался на аэродром Украинка для дозаправки. Маршрут его проходил как раз над Орловкой. Орловский руководитель полётов, услышав от командира экипажа Ан-12 доклад об аварийном остатке топлива, предложил тому совершить посадку в Орловке (от Орловки до Украинки по прямой – 15 километров). Может быть, в другой ситуации командир Ан-12 и решился бы на внеплановую посадку. Но мы помним: в тайге – «ядрёная» бомба; в Украинке – маршал. И орловский РП после драматичной «мхатовской» паузы услышал ответ на своё предложение: «Нормально... Дотянем...»
Но не дотянули. Керосин в баках Ан-12 закончился как раз над «дальним приводом», то есть в четырёх километрах до начала ВПП. Командиру экипажа не оставалось ничего другого, как, отдав штурвал от себя, идти на вынужденную посадку прямо перед собой – в чисто поле. Уже перед самым касанием экипаж увидел, что впереди, прямо по курсу посадки самолёта, метрах в двухстах, высится дорожная насыпь. Это как раз была та самая дорога, что шла из Серышево в сторону Орловки. Катастрофа была неизбежна. Наверняка, в это мгновенье перед глазами командира экипажа предстало кошмарное виденье: искорёженные обломки родного самолёта и он сам – либо погребённый под этими обломками, либо безжалостно распятый на их фоне лично первым заместителем министра обороны. Тем временем гравитация неумолимо делала своё дело – самолёт соприкоснулся с планетой...
И вот тут заканчивается грустная история об авиакатастрофах и начинается весёлая история про... грязь. Да-да, про неё, родимую. Про спасительницу.
Ан-12 плюхнулся в поле и сразу же провалился почти по брюхо. Пропахав за собой широкую борозду, самолёт, не пробежав и ста метров, мёртво встал. Экипаж выдохнул. Оказалось, что не всё ещё потеряно, и что жизнь по-прежнему хороша. Даже несмотря на недалёкую неизбежную встречу с маршалом. Утерев холодный пот с лица, командир приказал экипажу осмотреть самолёт на предмет возможных повреждений, а сам принялся лихорадочно шарить по углам и сусекам в поисках большой банки вазелина, без которого, как он понимая, в ближайшее время ему придётся совсем туго.