На картах не значится
О ТОМ, ЧТО РАЗМЕР НЕ ВСЕГДА ИМЕЕТ ЗНАЧЕНИЕ
Унас в эскадрилье служили два брата-близнеца: Юра и Саша. Они-то и стали непосредственными участниками этой истории.
Была весна 86-го. За окнами штаба пробуждалась природа, сияло солнышко, щебетали птички, на солнечных местах из-под прошлогоднего мусора, радуя своей изумрудной зеленью глаз, пробивалась молодая трава. А мы сидели в промёрзшем за зиму классе и готовились к предстоящим полётом.
В этот момент из коридора в класс забежала мышка. Маленькая серенькая мышка, наверное только недавно выбравшаяся из своей норки и тоже радующаяся приходу весны. Почему она не побежала на улицу, на тёплое солнышко, что её занесло к нам в класс – не знаю. Может, ошиблась дверью.
Появление малышки вызвало всеобщее оживление. Лётчики, оторвавшись от тетрадей, с любопытством наблюдали за проделками маленькой гостьи.
А надо сказать, что столы у нас в классе стояли ножками на толстых брусьях, положенных на пол вдоль проходов. Было это сделано в незапамятные времена, когда штаб ещё только «заселялся» и когда вместо нормальных столов в воинскую часть почему-то завезли столы детские, если уж и не из детского сада, то из младших классов школы – точно. Случались порой при плановом социалистическом хозяйстве подобные накладки. Случались. Что уж там говорить. Так вот, продольные эти брусья превращали для маленькой мышки проход между столами в некое подобие длинного загона с высокими вертикальными стенками по бокам. И мышка металась между этими стенками, не догадываясь, что можно, вскарабкавшись по одной из них, выскользнуть из коварной западни.
Наконец мышка добежала по проходу до последнего в ряду стола и, казалось, вожделенная свобода была уже совсем близка, но тут на её пути опустилась нога в лётном ботинке. Это один из близнецов – Юрик – преградил мышке дорогу в коридор. Мышка устремилась в другую сторону, но там на её пути возникла нога второго из братьев – Сашки. Несчастная мышка стала метаться туда-сюда, а братья с хохотом всякий раз преграждали ей путь к спасению. Братья веселились, эскадрилья забавлялась – какое-никакое, а развлечение посреди скучного рабочего дня.
И вот в самый разгар веселья мышка – наверное, отчаявшись, – вместо того, чтобы вновь шарахнуться от страшного огромного ботинка, вдруг вскочила на этот ботинок и юркнула в штанину великану.
И тут «великан», а это был Юра, как говорят японцы – потерял лицо. Никогда, ни до, ни после того случая, я не видел, чтобы человек так стремительно и так «качественно» бледнел. Став за одно мгновенье белее оштукатуренных стен, Юрик переломился пополам и принялся со всей силы лупить себя по правой ноге, пританцовывая на месте и тоненько, как-то по-бабьи, повизгивая. С каждой секундой удары его поднимались по брючине всё выше, и вскоре обрушились на самое интимное мужское место. Мы, выпучив глаза, смотрели на этот поединок человеческого Голиафа с мышиным Давидом и не знали – то ли смеяться, то ли бежать спасать незадачливого охотника за мышами. Тем временем «Голиаф», нанеся несколько уже совершенно сокрушительных ударов себе в промежность, схватился обеими руками за ширинку, и отчаянно затряс на себе брюки, стоя на одной ноге и яростно лягая в воздухе другой. Наконец из его штанины выпало на пол бездыханное тело маленькой, но отчаянно смелой мышки...
Геройски погибшую мышку мы со всеми возможными почестями похоронили на пустыре за штабом.
А братья после этого случая ещё долго носили прочно приклеившуюся к ним, помпезную и несколько обидную кличку «Укротитель мышей» – поскольку они были близнецами, одну на двоих.
Теперь, после рассказов о растениях и животных, я бы хотел перейти к рассказу о главных обитателях Орловки. То есть поведать о людях, её населявших.
О, это был особенный тип людей! С полным основанием и без всякого сомнения их тоже можно смело причислить к орловским эндемикам, поскольку они являлись сколь неотъемлемой, столь и неповторимой частью маленького дальневосточного гарнизона.
Итак, мой дорогой читатель, пришло время поговорить...
ОБ ОРЛОВСКИХ ЖИТЕЛЯХ
Среди дальневосточных аэродромов всегда существовала своя, назовём её так, шкала привлекательности, свой «табель о рангах», где основными критериями оценки служили степень удалённости «от цивилизации» и наличие (или отсутствие) льготных выплат. Лучшими местами службы, «жемчужинами» Дальнего Востока, были, разумеется, те аэродромы, где в максимальной степени проявлялись оба этих качества.
Например, в камчатском Елизово рядовой лётчик получал почти тысячу, и это в те времена, когда зарплата простого советского инженера равнялась примерно ста рублям. Причём жили елизовские лётчики прямо в городе и на работу ездили не на рассыпающихся на ходу «кунгах» по раздолбанной до неприличия бетонке, а – по ровному асфальту и на троллейбусе.
По той же причине высоко ценился южно-сахалинский Сокол.
Курильский Буревестник и второй сахалинский аэродром Смирных, хотя также отличались высокими надбавками к окладу, были гораздо менее привлекательными из-за своей удалённости от больших городов.
Лётчики полков, базирующихся на аэродромах «10-й участок» и Дзёмги, хоть и получали намного меньше своих камчатских или сахалинских коллег, тем не менее в полной мере вкушали от близости к Хабаровску и Комсомольску-на-Амуре, соответственно.
Приморские аэродромы всегда были в цене из-за мягкого климата и своей близости к Владивостоку и достаточно тёплому Японскому морю.
Ну, а чем дальше от побережья на запад – тем менее ценными представлялись места службы. Орловка стояла в этом ряду последней.
В Орловке не было ни близости крупных городов, ни особых денежных привилегий. Военнослужащим в Орловке выплачивались так называемые «амурские», но они не превышали тридцати процентов от зарплаты, и то начислялись не сразу по приезде, а накапливались постепенно, по годам, так что, чтобы эти тридцать процентов полностью выбрать, офицеру надо было прослужить в Орловке не менее пяти лет.