На картах не значится
– До Облучья возьмёте? – сразу перешёл я к сути вопроса.
Курящие, щурясь сквозь дым, некоторое время изучающе разглядывали нас.
– Вас двое?
– Двое, – подтвердил я.
– А это что, гитара? – кивнул один из них на чехол за моей спиной.
– Гитара.
– Вы что, поёте?
– Ну… в общем, да, поём, – не стал отпираться я.
– Возьмём, – решил тот, что был немного постарше. – Только с условием, что будут песни.
И нас взяли.
До самого Облучья мы ублажали почтовых работников бардовскими песнями. Надо сказать, что хозяева в долгу не остались. Мало того, что они всю дорогу поили нас изумительно ароматным чаем, так ещё и угощали нас разными редкими в те времена вкусностями: то копчёной колбаской, то конфетами «Птичье молоко», то свежими сливами (и это в ноябре!), то замечательной курагой. В Облучье мы расстались практически друзьями.
– Послушай, – задумчиво сказала мне жена, когда мы шли с облучинского вокзала к дому моего брата, – откуда у них весь этот дефицит?
– Как откуда? – удивился я. – Разумеется, из посылок.
– Из каких посылок? – удивилась жена. – Они же все...
И тут до неё дошло. Надо сказать, что жена моя в ту пору была восемнадцатилетней девчонкой, примерной комсомолкой, и, было похоже, что её наивно-коммунистическое мировоззрение получило в этот момент довольно ощутимую пробоину.
– Так это что же?.. – глядя на меня широко раскрытыми глазами, прошептала жена. – Это получается... воровство?!
Я, хотя и был убеждённым коммунистом, но на тот момент уже никаких иллюзий по поводу нашей социалистической действительности не питал и заверил её, что речь в данном конкретном случае нужно вести не столько о воровстве, сколько о банальном почтово-транспортном налоге.
– Ну, посуди сама, – убеждал я её, – без малого десять суток в пути. Бессонные ночи. Сквозняки. Сухомятка. А тут прямо под боком – Клондайк, пещера Алладина, «Сим-сим, откройся!». Разве тут устоишь?.. Да и берут они, наверняка, не всё. В худшем случае половинят...
О том, что берут действительно не всё, я в скором времени убедился на собственном опыте. Но это, как говорится, совсем другая история.
Теперь несколько слов надо сказать о транспорте автомобильном. Он, как водится, подразделяется на транспорт личный и транспорт общественный. Об общественном вначале и поговорим.
Итак, автобусы. Самыми ходовыми в тех краях, конечно же, были «пазики». Ходовыми, в смысле, – распространёнными. Об их истинных ходовых качествах надо говорить отдельно и стихами. То есть – в рифму.
О, эти «пазики»! О, эти глотатели рытвин и колдобин! О, эти беспощадные монстры бездорожья! Именно они, эти замечательные, эти родные до боли в сердце, до инфаркта, проклятущие кургузые «пазики», эти безрессорные, пыльно-сквознячные, скрипуче-гремящие рыдваны выполняли на дальневосточных просторах роль связующего звена между железнодорожными станциями и отстоящими от них на многие десятки, а то и на сотни километров, населёнными пунктами.
Автобусы отправлялись в путь от автостанций, по обычаю совмещённых с железнодорожным вокзалом. Отправлялись строго по расписанию. Если в расписании было написано, что автобус, положим, на Новокиевский Увал отправляется в 7.40, то, будьте уверены, он и отправлялся туда не позже половины девятого. Обратное же прибытие автобуса в расписании не рассматривалось даже чисто гипотетически. Уж как приедет, так приедет. Лишь бы приехал.
Посадка в автобус обычно выглядела так: пассажиры – с сумками, баулами, детьми и прочей живностью – купив билеты (а билеты продавались всем желающим без исключения, вне зависимости от количества посадочных мест в автобусе) сосредотачивались возле своего автобуса, отыскивая оный на привокзальной стоянке по соответствующей табличке за ветровым стеклом. Дождавшись времени отправления, заявленного в расписании, пассажиры отжимали двери и оккупировали салон, размещаясь в нём по справедливому принципу: «кто куда успел». Спустя 10 – 20 – 30 минут возле автобуса появлялись водитель и контролёр. Водитель забирался на своё место, а контролёр, засунув голову в дверной проём, максимально громко вопрошал: «Все с билетами?!». Получив многоголосый утвердительный ответ, контролёр с чувством выполненного долга возвращался к себе в дежурку, а автобус закрывал двери и трогался в путь.
В сторону Орловки от серышевского вокзала уходило четыре или пять автобусов утром и ещё два после обеда. Вроде бы и немало. Трагедия же заключалась в том, что последний автобус уходил в 15.45. Если же вам, упаси господи, суждено было попасть в Серышево позже указанного времени, то участь ваша была печальна. Вам оставалось два пути: либо идти в гостиницу и пытаться устроиться на ночлег, и уезжать на Орловку уже утром, либо – быстренько бежать через весь город на «пятак» (вытоптанное до бетонной твёрдости место на обочине, метрах в ста от черты города, за последним перекрёстком) и там ждать попутную машину. Не ловить, а именно ждать. Поскольку, если машина шла, то, завидев томящегося на обочине, она останавливалась по-любому. Даже без поднятия с вашей стороны руки. Вся беда была в том, что попутных машин в направлении Орловки практически не ходило – никаких промышленных объектов в той стороне не было, а частного транспорта в те времена в тех краях ещё не водилось. Впрочем, о частном транспорте речь впереди. Поэтому чаще всего, отстояв на «пятаке» некоторое время, зависящее от вашей терпеливости (а зимой и от морозостойкости), вы всё равно шли в гостиницу и уезжали домой утром.