ОТКРЫТОЕ ОКНО

***

Все мы вышли пешком и пешками

и в ферзи, ошалев, торопимся,

и несбыточными надеждами

тешим мысли свои и домыслы,

и бредём, каблуками топча асфальт,

безразличны – зима ли, лето ли.

Вертикаль, удлинившись, воткнулась в даль,

в горизонт, чёрно-белыми клетками.

Друг на друга угрюмо косимся,

бодро сыплем слова прощальные,

забывая, что утро позднее

в ранний вечер ВДРУГ превращается.

Всякий ход обмозгуем – верно ли,

и на месте кружимся белками,

и глядим с сожалением в зеркало

на убогое нечто и мелкое.

Там, куда наши души просятся,

возникаем от случая к случаю,

иссушая их лишней взрослостью,

обрекая на неприрученность.

Чей-то робкий вопрос короткими

отсекаем гудками – занято,

и какими-то вздорными сроками

вяжем руки себе. Нельзя окно

распахнуть и – что есть там – вытрясти,

посмотри – все чуланы души пусты.

Что там рыться – сплошные внутренности

и, увы, никакой наружности.

Так и жить нам – скитаться пешками

и вымаливать вечно у ночи сон.

Так черствеет душа наша грешная.

Так рождается в нас одиночество.

Лабиринт.

«Сказали мне, что эта дорога

меня приведёт к океану смерти,

и я с полпути повернул обратно.

С тех пор всё тянутся передо мною

кривые, глухие, окольные пути»

А. и Б. Стругацкие

О, стена лабиринта,

покрытая слизью.

О, скользящая сыпь

перепончатых листьев.

И противно держаться

и нельзя оттолкнуться.

У смешного паяца

балаганчик замкнулся.

И по маскам рукой,

как по ожившим лицам.

Где-то там, далеко,

Ариадне не спиться.

И седой Диоген–

перестань же ты, будет!

Слишком много гиен –

уже пусто на блюде...

Люди...

Гулкий топот шагов

возвратится обратно,

тихий шорох ходов

отразив многократно.

Тихий шорох ходов

исказив многократно:

вместо ликов богов –

просто тёмные пятна.

Вместо шороха трав –

грохотанье прибоя.

Вместо посвиста правд –

бормотанье глухое.

И на стыке дорог

с визгом делят наделы

проституток пяток,

непорочных, как девы...

Где вы...

Ускользающий пол,

ненадёжные стены.

Озираешь ногой

лабиринта измены.

Где-то там, далеко

Ариадне не спиться.

В балагане рукой

гладит клоун по лицам.

Диоген окунул

факел в липкую воду.

Сытый Данко уснул,

наплевав на свободу.

И гробницы стоят,

распахнувшись послушно.

И глазницы глядят

на меня равнодушно...

Душно...

***

Парапет.

Гул речных толкачей.

Парабеллумом совесть топорщит карман.

Горше, чем анальгин,

тошнотворный навар

из тумана и пены, и серых камней.

Горизонт придавил,

распластал по стене,

по бетону прибрежных изъезженных плит.

Карабином руки

я к канату перил

пристегнувшись, ртом воздух хрипящий ловил.

А река, изощряясь, швыряла в меня

грязный лёд отошедших, истаявших зим,

и удушливый дым,

малярийный туман

гнало ветром от сизых болотных низин...

Этот край под ногой,

этот день – не такой,

этот страх непривычный, шальной.

Снова брызги в лицо?

Или выстрел в висок?

Что за тени встают за спиной?

Никуда не уйти –

стой, молись и потей,

и дрожи на промозглом ветру.

Этот берег – мираж,

и, срываясь, беру

я перила на абордаж.

Параллель берегов,

парапет далеко,

парабеллум в зудящей руке.

От себя не уйти,

и, сжигая мосты,

я несусь по свинцовой реке...

Форма поиска

ОТКРЫТОЕ ОКНО