ОТКРЫТОЕ ОКНО
Песня Змея Горыныча
или
утренний рассказ Иннокентия о том,
как он с Петей и Федей посетил накануне ресторан,
и что из этого получилось.
(Для тех, кто плохо или давно учился в школе,
напоминаю, что у Змея Горыныча –
три головы, причём левую зовут Петей,
правую – Федей, а среднюю – Иннокентием.)
Деньжат срубив намедни на рекламе –
ну, «Педигри» там да печенье «Приз» –
решили спрыснуть это в ресторане.
В «Арагви». Там фонтан есть и стриптиз.
Костюмчик – белый, лёгкий, из фланели.
На ноги – валенки, я к ним привык.
Петюня с Федей галстуки надели,
я ж – бабочку от Гуччи и парик.
Нас в ресторане встретили по-царски.
Стол у фонтана. И без лишних слов
я заказал себе шашлык по-карски,
Петюня – рыбу, а Федюша – плов.
За неименьем нашего портвейну,
Петюня выбрал импортный крюшон,
коньяк – Федюша, за шальную цену,
я ж – водочки графинчик и «Боржом».
Подналегли. Слегка захорошели.
На сцене девки тёрлись об трубу.
– Официантки тут вполне при теле! –
сказал Петюня, облизнув губу.
И, ухватив одну из них за ляжку, –
что, я считаю, было ни к чему! –
он заказал себе седло барашка
и красное бургундское к нему.
Потом они с Федюшей взяли виски,
потом пивком решили полирнуть.
Заговорил тут Федя по-английски,
а Петя ущипнул меня за грудь.
Я им сказал, что это, в общем, низко,
хотел отсесть, мол, с ними не знаком.
Назвал меня тут Федя сионистом,
а Петя – почему-то – петухом.
Потом они попёрли друг на друга,
весь ресторан почтительно притих.
Я ж с детства не терплю любую ругань,
тем более, когда среди своих.
Я их разнял. Посетовав на скуку,
решили прогуляться до дверей.
Но Петя наступил себе на руку
и озверел до дыма из ноздрей.
Потом, хвостом задев себя по носу,
он закричал мне: «Кеша, наших бьют!»
и, опрокинув дюжину подносов,
из винегретов сотворил салют.
Мы не смогли сдержать с Федюшей смеха
и Петю повторить просили трюк,
но Петя Федю укусил за веко,
за что был сам укушен за ноздрю.
Кровь пролилась. Визжали стриптизёрки.
Пытаясь как-то сократить урон,
я спрятал под столом остатки водки,
за что был враз укушен с двух сторон.
Потом допили водку всю и вина,
потом коньяк – с соседнего стола,
причём Петюня закусил графином,
а Федя кинул стулом в зеркала.
Потом мы долго плавали в фонтане,
раздевшись до исподнего белья.
Потом я Петю звал на белый танец.
Потом привёл дружинников Илья...
Мы с ним сошлись на кулаках, по-русски,
и завертелась драки карусель...
Потом – туман, лишь, помнится, на люстре
висел вниз головою метрдотель.
Конца не помню. Если верить слухам,
до дому мы добрались на такси.
Здесь Федя слил и выпил тормозуху,
а Петя, икнув, фарой закусил.
Потом, сломавши детские качели,
мы завелись и потеряли сон,
и до утра в подъезде песни пели,
причём, как говорят, не в унисон...
Всё, побегу! Вслед за туркменским пловом
пошло назад французское вино.
Ох, плохо быть, ребята, трёхголовым –
пьём порознь, а рыгаем заодно!
До свиданья!
Ночь поседела, дождь устал, выцвели фонари.
Там, за дождями, ждёт вокзал, сгорбленный, как старик.
Выпита водка и выпит чай, и выпета песен тьма,
и абажура сонно качается шёлковая тесьма.
До свиданья, до свиданья! Вздох и ладонь в ладонь.
Снова летим на обещанья, бабочкой – на огонь.
До свиданья, до свиданья! Ветер, планету вращай!
Гулкий вокзал, зал ожиданья – жизни твоей праща.
Спутаны петли пыльных дорог, дальних и ближних дорог.
Сто раз перешагивай через порог – не нашагаешься впрок.
И давят колёсами поезда свой же злорадный стук.
А в памяти, в памяти – только глаза да прикосновенье рук.
До свиданья, до свиданья! Память хрупка, как сон.
На подоконнике – изваяньем – кактус и телефон.
До свиданья, до свиданья! Помни, пиши, звони.
Пусть возвращаются, хоть с опозданьем, ветры на круги свои.
Все расставанья – лишь расстоянья. Вспомни родную речь:
до свиданья, до свиданья, это значит – до встреч!