Кому ты так обязан

      - Сорок два дня гремели в этих местах бои.  Народу много полегло, - продолжал Терентьев. - Нас, в Соболеве, Бог миловал, хотя дважды казалось, беде не миновать. Первый раз, когда  партизаны, в их рядах находился и местный житель Афанас Тарасов, разгромили немецкий склад. Второй раз, когда  сбежали пленные красноармейцы. Двое их было. Один - в возрасте, другой - юнец. Немцы связали им руки, посадили под охраной в сарай возле старого здания милиции в Андреаполе. Тот, который постарше, высвободил руки, убил прикладом уснувшего часового и пришел в Соболево.  Тайком от родителей я дал ему лыжи, он немедленно укатил в лес, где спрятался в землянке. А молодой, дурья башка, забрался зачем-то в хлев. Хозяйка - козу доить, а он - там, притаившись. Сволочь оказалась та баба, привела немцев. Они парня расстреляли на карьере и  поехали  на санях  в Соболево. Построили нас, взрослых и детей посередь улицы и под дулом пулемета, стали спрашивать, где тот человек, что сбежал. Деревня, как и в случае с разгромом склада, смолчала.

     Много в ту пору было такого, что сразу не оценишь. Помнится, уже начальником нижнего склада в леспромхозе я работал, нужно было утверждать наградную ведомость накануне Дня Победы. Смотрю - знакомая фамилия. Приглашаю этого человека, спрашиваю: «Помнишь ли, как помогал немцам устанавливать пулемет, из которого они по нам хотели стрелять?». «Помню, - соглашается. - Только искупил я свою вину…». Оказалось, когда район освободили,  он в действующую армию подался, медали кой-какие заполучил. Пришлось подписывать ему премию, хотя душа к тому  не лежала.  Судьба, она ведь к кому как. Старосту Петьку Дудку, который вроде ничего худого не совершил (мы у него от немцев прятались), арестовали, и - с концами. Зато женщину, что носила еду немецким наблюдателям, почему-то оставили в покое. Они на трубе сидели, сигнализировали о прибытии наших эшелонов на станцию, чтоб их уничтожить. - Терентьев сделал паузу. -  У меня друг есть, Николай Волков. Он, когда в Германии срочную служил, с немцем-механиком познакомился, который в   январе сорок второго бомбил  Андреаполь. Может, по наводке с той трубы бомбил.

        Судьба распорядилась таким образом, что старший брат Василия, Иван, сложил голову в конце 1942 года в бою под Усвятами Псковской области. Другой брат, Николай, получил два ранения и, в офицерском звании, вернулся на родину, стал учить призывников. В апреле 1944 года его послали на переосвидетельствование в Калинин, где признали к военной службе негодным. Возвратившись в Андреаполь, до Соболева он не добрался. Сдвинувшийся возле сердца осколок передавил артерию, и принял  22-летний Николай смертный час, сидя на стволе упавшего дерева неподалеку от родимого дома.            

       Судьба самого Василия Михайловича сложилась, как он считает, удачно.  Работал в колхозе, служил в армии, затем снова работал: сплавщиком, слесарем,  механиком. Окончив вечернюю школу, поступил заочно в Ленинградскую лесотехническую академию. Получив диплом инженера-механика, возглавил нижний склад леспромхоза. Затем работал в других местах. Вырастили с женой двоих детей - сына и дочь, воспитали двоих внуков…

     - Все бы ничего. В материальном отношении жить можно, - говорил мне Терентьев на прощание. - Только в душе чего-то у нас сломалось. Не  любим мы, Яковлич, свое прошлое, отгораживаемся от него. Здесь вот мужики лежат, наши, русские мужики. По совести надо бы фамилии их установить, какой-то знак поставить, но никого это особо не беспокоит. Теперь каждый о своем больше думает, о личном. А они погибли-то за наше, общественное. Колхозный скот спасали, однако…

     -Далеко ли отсюда до Кликунова?  - спросил я.

     - Километра три напрямик. Только там ни одного дома не осталось

     - А до «Митькиной будки»? Она где-то рядом?

     - Ну да, недалеко… 

       В этой железнодорожной будке, рядом с Кликуновым, жил когда-то мой дядя Дмитрий Дмитриев. Во время оккупации он лесом вывел из окружения группу красноармейцев. Когда вернулся, его уже ждали прибывшие из Андрепаоля по доносу старосты каратели. Вместе с дядей ими были расстреляны Иван Андреевич Шнуров, Афанасий Тарасов и еще несколько кликуновских жителей. Дяди нет почти шестьдесят девять лет, а сохранившуюся будку продолжают звать «Митькиной будкой».

    -  По какой надобности туда? - поинтересовался Василий  Михайлович.

    - Да так…

    Зачем ему знать о моей боли? Ему и своей боли хватает…

   Стою на обильно заросшем лебедой поле, размышляя о превратностях истории: "Думали ль те, кто отдавал в войну свои жизни за эту неброскую, но такую милую русскому сердцу землю, что придет время, когда она без войны подвергнется страшному опустошению, и почти ни одного жильца не останется в этом некогда многолюдном, жизнерадостном краю? Наверное, и намека не было в их мыслях на столь беспросветное будущее. Что же произошло с русским человеком, если мы допустили такое?"

<=

=>