Ощущение рода
Радость освобождения
21 августа Голышкино освободили наши войска. Деревня сохранилась полностью, все 98 домов. Сгорел лишь один сарай. Настроение царило приподнятое. Верилось, наши продолжат наступать и дальше. Но скоро случилась беда. 26 августа с противоположной стороны Волги немцы начали расстрел нашей деревни. Осталось 12 домов, в том числе наш дом. А 28 августа враг расстрелял и эти дома. Много погибло жителей, но мы спаслись. Перешли в Мосягино, за три километра от Голышкина, стали жить в сушилке сгоревшего овина. Отец попытался разыскать районное начальство, чтобы решить вопрос об эвакуации семьи. Но это ему не удалось. Питались кое-как. Я убегал иногда к солдатской полевой кухне. Ее повар подкармливал меня и других местных мальчишек. Родители с наступлением сумерек уходили на голышкинские огороды, чтобы выкопать картошку или кое-какие овощи. Там, в блиндаже, лежал больной дед Иван, за которым ухаживала его жена, а также их беременная сноха, оставшаяся с двухлетней дочерью.
Во второй половине сентября, ко мне подошел солдат-почтальон и спросил, как пройти в Голышкино. Объяснил, что должен доставить письмо Ивану Самуйловичу Пушкину. «Я его внук. Можете оставить письмо мне», - сказал я. Брат Костя, проживавший в Рождствено, спрашивал в письме, правда ли, что нашему отцу оторвало ногу, и он умер. Брат также интересовался судьбой матери, других родственников. Я тут же написал ответ, рассказав, о нашей жизни и сообщив, что ногу оторвало не отцу, а двоюродному дяде Илье Александровичу Дроздову.
Перед уходом почтальон оставил два десятка солдатских «треугольников», на которых значился ленинградский адрес его семьи (Ленинград находился в блокаде) и адрес его полевой почты. Он попросил меня отправить их, что я и сделал. Сам того не думая, этот человек сыграл важную роль в воссоединении нашего семейства. Оказалось, что Константин встретил в Калинине дядю Федора Ивановича, брата отца, моего крестного. Он был начальником комитета заготовок по Калининской области (позже эта должность стала называться уполномоченный министерства заготовок). Федор Иванович связался каким-то образом с заместителем командира 274-й стрелковой дивизии, располагавшейся рядом с Мосягиным, и переправил ему письмо Константина. Из дивизии письмо попало в Мосягино. После моего ответа Константину родня по «цепочке» узнала о судьбе членов нашего семейства. Вскоре дедушка Иван умер. Похоронили его в Голышкине, на огороде родного дома. В 1956 году прах Ивана Самуйловича был перевезен на старое Смоленское кладбище в Ржеве.
Помню, над позициями наших войск к северо-востоку от Ржева зависла огромная «рама» - так назывался немецкий разведывательный самолет «Дорнье». В этот момент откуда-то справа ударила залпом наша «Катюша». Возможно, она была замаскирована в сохранившейся до наших дней березовой роще. Спустя всего несколько секунд «рама» превратилась в рваное черное облако. Возможно, это был единственный случай на войне, когда немецкий самолет сбили реактивным снарядом с земли.
Жить в сушилке овина из-за заморозков стало невозможно. К тому же, согласно приказу Главкома, гражданское население подлежало эвакуации за тридцать километров от передовой. На солдатских фурах мы добрались до Плешков, остановившись у знакомых. Отец пошел договориться о нашем дальнейшем передвижении, а я вижу в окно: едет легковая автомашина, а в ней вроде бы сидит Федор Иванович. Потом выяснится, что я не ошибся. В обкоме партии дяде дали машину, чтобы он вывез из Мосягина свою мать (мою бабушку) и сноху. Забегая вперед, скажу, что в 1944 году дядю перевели в Калугу, где он работал, как и в Калинине, уполминзагом… После ночлега удалось остановить «студебеккер», который доставил нас в Бороздино. В Бороздине у отца тоже были знакомые. Здесь произошла другая неожиданная встреча. Открывается дверь, и я вижу почтальона, что принес в Мосягино письмо от Константина. «Николай, ты?», - сделал он удивленные глаза. «Я. А вы как сюда попали?». «Дивизию нашу отвели сюда на отдых перед наступлением»… Я рассказал ему, что ответа из Ленинграда не пришло, и он погрустнел. Настроение почтальону подняли мои родители. Они накрыли в его честь стол, на котором было немного выпивки.
Поскольку зашла речь о моей родне, уместно вспомнить о моих братьях. Василий, 1920 года рождения, окончил в Ново-Узинске Саратовской области летную школу и получил направление в Барнаул для зачисления в формирующуюся Польскую Армию. Часть ее контингента составляли русские. С 1943 года брат находился на действующем фронте, доставляя на легкомоторных самолетах приказы командования. Победу он встретил в Берлине. После демобилизации поступил в институт экономики министерства заготовок. Работал в «Заготльне» в Твери. Затем его направили заместителем директора «Заготльна» в Горький. Константин, 1922 года рождения, с должности директора Рождественской средней школы Оршинского района в 1941 году был призван в действующую армию. Воевал недолго, его «комиссовали» по состоянию здоровья. Константин Павлович стал первым директором школы-интерната в Эммаусе, а завершил свою деятельность директором средней школы в Васильевском мхе. Обоих моих братьев давно нет в живых…
Но вернусь в осень 1942-го года. У Бороздино мы остановились у тети Поли Базановой, добрейшей души человека. Отец пошел в райвоенкомат. Райвоенком Василий Миронов вызвал старшего сортировщика Михаила Петровича Соколова. Тот был с предвоенных лет хорошо знаком с отцом, и предложил ему заведовать складами Заготльна на Набережной Волги. Через месяц мы переехали из Бороздина в Коньково, откуда отцу, матери и мне было ближе ходить на склад, где мы, все трое, стали работать. Только через два года я начал учиться в седьмом классе Старицкой средней школы. Ну, а затем, сами понимаете, пришла мирная жизнь, и стало всем нам намного легче…