Ощущение рода
Падения и взлеты
Не зря Сергей Викулов написал «не подводите меня…», не зря… Видимо, ощутил надлом в душе Константина.
«В 1977 году начинается черная полоса в моей жизни, - отмечает Рябенький. - В мае умирает моя мама. 5 декабря я ломаю ногу и по справке гуляю три месяца без денег. От меня уходит любимая женщина. Я остаюсь один. Вхожу в «загул», который продолжается без малого целый год. Ненадежные друзья и знакомые тут же отворачиваются от меня. Окружать меня начинают случайные «дружки». Деньги, полученные за вторую книгу стихов «Снегириная ветка», улетают на улицу. И все же я нахожу в себе силы встать на ноги, после двух неудачных попыток свести счеты с жизнью. Работаю в РСУ на пилораме. Но наша доблестная милиция не дремлет. Я ей порядком поднадоел, и она принимает все меры для того, чтобы убрать меня из города. В конце февраля 1984 года самый «гуманный и справедливый» народный суд дает мне 2 года принудительного лечения в ЛТП, которое находилось в городе Бежецке. Так как у меня больное сердце, то от лечения антаубсом я освобождаюсь, и мне назначают лечение медным купоросом. Этот медный купорос проедает стенки моего желудка, и я оказываюсь в санчасти с язвой размером 29 на 19 мм. Четыре месяца врачи лечат мне язву, после чего сдает сердце. В мае 1986 года меня комиссуют. Вернулся я в родной город ходячим трупом. Поступаю на работу в Вышгорторг в качестве грузчика-экспедитора…».
Кто знает, как сложилась бы дальнейшая судьба К. В. Рябенького, если бы его не продолжали всячески поддерживать С.В. Викулов и Н.К. Старшинов. В 1989-м поэт из Вышнего Волочка становится членом Союза писателей СССР. Его принимают на Высшие литературные курсы при Литературном институте имени Горького, которые он оканчивает в 1991-м. Поэтический семинар на курсах вел поэт Юрий Кузнецов, при жизни ставший классиком. «Если обсуждалась чья- то рукопись, - вспоминает Константин, - Юрий Поликарпович в конце всегда спрашивал: «А что скажет сермяжный мужик?» Привыкший говорить только голую правду, как это мы всегда делали в литобъединении, я резал правду-матку в глаза и, каюсь, не всегда был мягок со своими однокурсниками, что и поныне нет-нет и опечалит. К этому времени мне уже порядком надоело показывать свои стихи литконсультантам. Я спокойно прослушивал лекции в институте, писал новые стихи. Николай Константинович Старшинов переживал за меня, боялся, что мощный напор маститого поэта Юрия Кузнецова подомнет меня, превратит в его эпигона, но я крепко уже стоял на ногах…».
Учеба на Высших курсах оказалась для К. Рябенького благотворной. В 1992-м выходит его «Березовое зеркало», подкупающее образностью языка и остротой чувств. В 1993-м - «Затяжное ненастье». Название книги ассоциировалось с трудным периодом в жизни страны, а со страниц веяло ищущей выхода энергией гражданского чувства. Впрочем, познакомились мы с ним значительно раньше, этих приятных для него событий - в конце 70-х. В молодежной газете «Смене», которую я редактировал, работала поэтесса Галина Безрукова. Приезжая в Калинин, Константин часто навещал ее в «светелке» на втором этаже особняка по улице Радищева, где располагалась редакция. Приходили и другие тверские поэты, писатели. Обсуждали стихи, нещадно чадили табачным дымом, пили чай и еще кое-что посущественнее. Спустившись по лесенке, Рябенький заглядывал в мой кабинет, многозначительно произнося: «А Галька-то талантливая».
Тогда, помню, возникала неловкая коллизия. Я был моложе Константина на год, называл его на «ты» и по имени. Но разница в социальном положении (он - шофер или грузчик, я - начальник второй по значимости областной газеты) обернулась тем, что он обращался ко мне на «вы» и по имени-отчеству.