Хранить вечно
Когда они с Хавивой, малость утомлённые оказанным им вниманием, в новых одёжках и с полным сундучком медных монет вышли наконец из лавки Элазара, босоногий малец терпеливо дожидался их, сидя на корточках под стеной дома рядом с навьюченными ослами, оставленными под присмотром младшего из детей менялы – огромного широкоплечего Шмулика.
Саксум, отсчитав пять прут, протянул мальчишке честно заработанные им деньги и поинтересовался:
– Родители-то у тебя есть, воин?
Тот быстрым движением сгрёб у Саксума с ладони монеты, спрятал их у себя где-то под лохмотьями и, подняв лопоухую голову, отрицательно помотал ею.
– Сирота, стало быть, – подытожил Саксум.
Подумав, он достал из кошелька ещё две пруты:
– На, держи, купи себе что-нибудь на ноги. Сандалии какие-нибудь. А то простудишься чего доброго и помрёшь. Холодно. Не сезон сейчас, понимаешь, босиком бегать.
Мальчишка внимательно посмотрел на Саксума, осторожно взял деньги и зажал их в кулаке. Оттопыренные уши его порозовели.
– Родители-то твои куда делись? – спросил Саксум, пряча кошелёк. – Или ты с рождения сирота?
– Господи, Шимон, – вмешалась Хавива, – ну чего ты спрашиваешь?! Ты же видишь – он немой! Как он тебе ответит?!
Мальчишка удивлённо посмотрел на Хавиву, шмыгнул носом и вдруг ломким баском отчётливо произнёс:
– Сама ты немая! Дура толстобрюхая!
– Ух ты! – обалдел Саксум. – Так ты что, говорить умеешь?! А чего ж до сих пор молчал?
– Умею. Не хуже тебя, – с солидностью в голосе произнёс пацан. – А говорить – надобности не было. Чего попусту языком молоть? Чай, не баба.
Хавива прыснула в кулак. Саксум удивлённо покачал головой:
– Ну ты, прям, как этот... как оракул – пока денежку не дашь, сло́ва не услышишь.
Он хотел было по-дружески потрепать мальчишку по вихрам, но тот вывернулся из-под руки и отскочил в сторону.
– Сам ты... каракул! – звонко крикнул он; чумазые щёки его полыхнули румянцем. – Думаешь большой – можешь обзываться?! Сам вырядился, как фазан, а туда же!
– Да подожди ты!..
Саксум, улыбаясь, двинулся было к пацану, но тот, отбежав на несколько шагов, обернулся и звонко крикнул:
– Фазан! Фазан александрийский!
После чего показал Саксуму неприличный жест и нырнул в рыночную толпу...
– Ну, со мной-то ясно, – сказала Хавива, отодвигая от себя пустую миску, – Может, не совсем и дура, а вот то, что толстобрюхая – это точно. А вот почему ты у меня фазан именно александрийский?
– Это как раз совсем просто, – улыбнулся Саксум. – Мальчишка ведь видел, что мы с будары сошли. Так? А будара приплыла из Александрии. Это во всей округе, наверняка, знают. Сейчас ведь не сезон, все приплывшие корабли наперечёт. Особенно те, что пришли издалека. Так что насчёт александрийского как раз всё понятно. А вот почему, понимаешь, фазан? Что у меня с фазаном-то общего?
– Ой, да ты на себя со стороны посмотри! – всплеснула руками Хавива. – Да такие котурни, если и есть у кого в Палестине, так разве что у самого́ наместника. А симла! Хитрец Элазар для тебя, наверное, самую дорогую симлу на рынке выбрал. Про пояс я вообще не говорю! Я что-то, пока мы от Кесарии шли, ни у кого такого пояса не видела. Даже близко! Так что я вполне этого пацанёнка понимаю. Ты и раньше-то смотрелся далеко не бедно. А теперь, после того как Элазар для тебя всю эту дорогущую одежду накупил, – и подавно!.. На тебя ж, между прочим, все встречные женщины заглядываются, а некоторые даже вслед оборачиваются!
– Да ты что?! – изумился Саксум. – А я что-то не заметил.
– Оборачиваются-оборачиваются, – засмеялась Хавива. – И не надо делать такие круглые глаза, хитрец!
– Это они вовсе не на меня оборачиваются.
– А на кого?
– Не на меня!
– Ну а на кого, если не на тебя? На кого? На меня что ли? На живот мой?
– На осла! – «догадался» Саксум. – Что ты смеёшься? На осла! Осёл у меня, понимаешь, красивый очень! Ты видела? Прям Апо́ллон! Я его ещё когда в Кесарии в первый раз увидал, сразу подумал: «Какой красивый осёл! Аполлон, да и только!» Ноги какие! А глаза! Гагаты, а не глаза! А уши-то, уши! Мне б такие уши, я бы первым красавцем во всей Палестине был! Прямые, стройные, чуть ли не в две пяди длиной, да ещё и шерстью поросшие! Вот ты только представь меня с такими ушами! А?! Согласись, ведь красавец!..
– Да ну тебя!.. – Хавива, держась за живот, тяжело отдувалась. – Прекрати!.. А то я сейчас рожу! Нельзя мне так смеяться!
– Ладно, всё, не буду, – Саксум погладил её по плечу. – Погоди рожать. Нам ещё до Ципори дойти надо. А потом – ко мне домой... Ну ты как, наелась? Или ещё что-нибудь взять?
– Ой, нет, всё, – Хавива покрутила головой. – И так дышать тяжело. Слопала две полных миски! Вкусный у них тут соус...
В это время, стуча башмаками по каменному полу, в трактир ввалилась новая компания: трое мужчин и одна женщина. Они уселись за ближайший к дверям стол и принялись громко звать хозяина.
– Пойдём, – сказал Саксум Хавиве. – Спать пора. Завтра вставать рано.
Они прошли мимо шумной компании и поднялись наверх. На полу возле их комнаты неярко мерцала жёлтым огоньком масляная плошка.
– Во как! – пробормотал Саксум. – Заботится яйцеголовый. Кто б мог подумать!
Он поднял с пола светильник, отомкнул тяжёлым бронзовым ключом массивный накладной замок и толкнул ладонью сердито заскрипевшую дверь. Войдя, Саксум внимательно осмотрел комнату, потом вернулся к двери, запер её на внутренний засов, подёргал, проверяя, подошёл к узкому окну, постучал по закрытой ставне, после чего повернулся к жене.
– Ты ничего не заметила?
– Нет, – пожала плечами Хавива. – А что я должна была заметить?
– Да тип этот... Ну, из компании, что только что пришла. Тот, что к нам спиной сел. Видела?.. – Саксум покусал губу. – По-моему, он ещё в Кесарии около нас крутился. Возле лавки Элазара. Что он тут, понимаешь, забыл?.. Ой, что-то не нравится мне всё это!
– Может, ты ошибаешься? – Хавива встревоженно посмотрела на мужа. – Темно там. Мог ведь и обознаться.
– Мог, – не стал спорить Саксум. – Но, по-моему, это всё-таки он. Я его перебитый нос запомнил. Очень, понимаешь, приметный нос.
– И что будем делать?
– Что будем делать?.. – Саксум решительно направился к кровати. – Спать будем. Если это шайка, здесь они всё равно на нас напасть не посмеют. И обворовать ночью не обворуют – засов надёжный, я проверил, снаружи такой никак не отопрёшь. И через окно вряд ли – второй этаж, ставня... – он уселся на кровать и принялся расшнуровывать котурни. – Ну, а завтра – посмотрим. День – не ночь, утро – не вечер... Хотя... – он замолчал, размышляя, потом встал и, подойдя к сваленной в углу комнаты поклаже, принялся споро расшивать один из тюков. – Хотя...
Он развязал мешок и извлёк из него свой меч, заботливо завёрнутый в кусок грубой дерюги. Размотав ткань, Саксум вынул спату из ножен и внимательно осмотрел её. После чего утвердил обнажённый меч у изголовья кровати.
– Бережёного бог бережёт, – сказал он, поймав встревоженный взгляд Хавивы. – На всякий, понимаешь, случай. Мало ли чего.
– Шимон... – начала было Хавива, но Саксум не дал ей договорить.
– Я ж тебе говорю – на всякий случай! Не волнуйся, я тебе обещаю: всё будет хорошо, – и, видя, что жена медлит, добавил уже решительно: – Всё, хватит на сегодня разговоров. Давай гаси свет и ложись.
Он снял свою дорогущую, расшитую звёздами симлу, скинул котурни и растянулся на кровати, с наслаждением вытянув гудящие от долгой ходьбы ноги. Хавива задула лампадку, коротко пошуршала в темноте и вскоре улеглась рядом, уткнувшись носом в его плечо.
– Главное, чтоб они ослов наших из стойла не увели... – поворачиваясь к жене и обнимая её, сказал Саксум и, улыбнувшись в темноту, добавил: – Особенно, понимаешь, моего... Аполлона...