На картах не значится
Командир поначалу воспринял Гришину идею без приязни. Ещё бы! Молодому лётчику надлежит думать о полётах, о том, как побыстрее двигаться по программе, а не об... «этом самом»! Но вскоре чудесным образом сменил гнев на милость. Дело было в том, что орловский полк, в силу ряда объективных и субъективных причин, никогда в морально-политическом отношении не выделялся в лучшую сторону. Скорее уж, наоборот. А тут возник шанс резко поправить положение. С подачи ЦК ВЛКСМ в тот период по стране прокатилась волна так называемых «комсомольских», то есть безалкогольных, свадеб. Об этих свадьбах писала центральная пресса, о них снимало документальные фильмы центральное телевидение, их ставили в пример как образец нового – перестроечного! – «мы́шленья», их называли первыми ростками будущего – коммунистического! – образа жизни. И наш полковник Бабич загорелся идеей провести в гарнизоне такую свадьбу. Подобное мероприятие, как считал командир, резко повысит морально-политический рейтинг орловского гарнизона, приподнимет его в глазах вышестоящего командования и обеспечит ему, гарнизону, нешуточный прорыв в лидеры социалистического соревнования со всеми вытекающими для него, командира, бонусами и дивидендами.
Несмотря на то что Гриша сразу же сказал: «нет!», командир начал активно действовать. Он «поставил на уши» серышевский райком комсомола и затребовал оттуда специалистов по безалкогольным свадьбам. Он известил благовещенское телевидение и ряд благовещенских газет, а также редакцию окружной хабаровской газеты «Суворовский натиск» о грядущем неординарном событии. Он пригласил на свадьбу от лица жениха всё командование дивизии, армии и ВВС округа. Параллельно командир приступил к обхаживанию Гриши. В ход пошло всё – от всяких «вкусных» посулов до грубого шантажа и откровенных угроз. Гриша был твёрд, как лопатка авиационной турбины. Играть «сухую» свадьбу ему казалось верхом цинизма и предательством по отношению к своим боевым товарищам. Товарищи, безусловно, его категорически поддерживали.
Не добившись взаимности от жениха, Бабич взялся за обработку невесты, а когда у него и там ничего не выгорело – принялся за родителей молодых, приехавших через всю страну на свадьбу своих повзрослевших детей. Сулил он золотые горы: начиная от красной ковровой дорожки от КПП – по всей «стометровке»! – до здания ГДО, и заканчивая проходом звена истребителей над ЗАГСом в момент окончания церемонии бракосочетания. Родители поначалу на посулы командира клюнули, но столкнувшись с непримиримой позицией молодых, дали задний ход и тоже ответили: «нет!» – мол, мы вас, товарищ командир, конечно, очень сильно уважаем, но... не по-людски всё это, не по-русски!..
«Ах, так!.. – сказал Бабич. – Тогда свадьбы вообще не будет!» И не дал под свадьбу ни одного помещения гарнизона – ни лётной столовой, ни актового зала ГДО, ни даже спортзала. Было это в четверг вечером. Бракосочетание было назначено на субботу.
«Подумаешь!.. – сказал Гриша. – Мы и в Серышево в ресторане неплохо погуляем». Однако сказал он это без особой уверенности, ибо понимал, что под подобные мероприятия рестораны, естественно, надо заказывать заранее.
И действительно, назавтра в ресторане Грише ответили, что, во-первых, зал у них уже давно выкуплен под банкет по поводу чьего-то там юбилея, а во-вторых, спиртное под свадьбы по нынешним временам надо заказывать за две-три недели до мероприятия. Молодые приуныли и уже склонялись к тому, чтобы тихо расписаться и посидеть дома у жениха узким кругом приближённых лиц, но тут...
Но тут свою передовую роль сыграл наконец комсомол.
В пятницу после обеда я через коммутатор дозвонился до первого секретаря серышевского райкома комсомола. Звали её Люба. Как секретарь бюро комсомола полка я уже не раз имел с ней дело и знал, что Люба – наш человек.
– Люба! – сказал я. – Выручай! У нас тут свадьба «горит»!
– Слышала я про вашу свадьбу, – вяло ответила на том конце провода Люба. – Ваш командир нам уже все внутренности с этой свадьбой вынул. Только он сегодня с утра отзвонился и сказал, что свадьбы не будет.
– Люба! – сказал я. – Свадьба будет! И я тебе больше скажу – свадьба будет НЕ «комсомольская»! Свадьба будет ЛЁТНАЯ!
– Да ну! – голос Любы сразу же приобрёл живость – она не первый год возглавляла комсомольскую организацию в районе, где было целых два больших военных аэродрома, и потому прекрасно знала, что такое лётная свадьба. – Так это ж – совсем другое дело! А то затеяли, понимаешь!.. Курам на смех! – голос её вновь изменился и стал деловым: – Что требуется от райкома?..
Я ей подробно объяснил, что требуется от райкома.
– Какими ресурсами я могу располагать? – под конец спросила Люба.
– Неограниченными, – веско сказал я и положил трубку.
Я был спокоен. Я знал – комсомол не подведёт.
И комсомол не подвёл!
Организаторам юбилейного банкета было предложено поделить зал пополам и в качестве моральной компенсации выставлено десять литров «чистяка». На что организаторы банкета ответили, что за двадцать литров они согласны зал освободить полностью. Тогда им было обещано ещё пять литров и разрешено оставаться в зале, но не мешать.
С дирекцией ресторана необходимый консенсус был также достигнут достаточно быстро. Им было сказано, что официально свадьба будет считаться «комсомольской», что алкогольными напитками лётчики обеспечат себя сами, а всё, что положено из спиртного по прейскуранту под свадьбу, ресторан может забрать себе. Дирекция ресторана, с трудом сдерживая радостное повизгивание, заверила, что свадьба будет обслужена по наивысшему разряду, а со своей стороны она, дирекция, как знак доброй воли, дарит молодым большой свадебный торт и четыре бутылки «Советского шампанского».
Все были рады, все были довольны. Мы засобирались в Серышево и принялись наутюживать костюмы. Роспись молодых была назначена на 15 часов. Наш замполит эскадрильи пошёл к командиру полка, дабы попросить транспорт под молодых и гостей – до Серышево и обратно.
«Как, в ресторане?!.. – возмутился Бабич. – Кто разрешил?!.. Ах, так!!..»
Короче, ни одной транспортной единицы командир под свадьбу не дал. Более того, он в приказном порядке запретил личному составу покидать пределы гарнизона, а воскресенье объявил рабочим днём...
До ЗАГСа молодых и родителей вёз на своих «Жигулях» подполковник Чеснов. Да-да, на тех самых – с тремя синими колясочками, намалёванными на водительской двери. А все гости – в праздничных костюмах и платьях – мчались по пыльно-ухабистой дороге до Серышево в кузове ГАЗ-66 «особиста» гарнизона капитана Пашина, по своему кагэбэшному статусу не подчинявшемуся командиру полка и имевшему с нашим полковником Бабичем свои, очень непростые, взаимоотношения...
После официальной церемонии в ЗАГСе все переместились в ресторан.
Дирекция ресторана своё слово сдержала. Стол ломился. Ресторанные повара превзошли сами себя. Фарфор сиял. Хрусталь звенел. Накрахмаленные официантки хрустели, как свежевыпавший снег.
В полном соответствии с антиалкогольной конспирацией, бутылок на столе (кроме тех самых четырёх бутылок «Советского шампанского») не было. Посреди разнообразных аппетитнейших закусок томились непрозрачные сосуды с прозрачным, запотевшие кувшины с красным и зелёным и разнокалиберные графины и лафитнички со всяким остальным.
Произнесли первый тост. Я набу́хал себе из большого фарфорового чайника полную рюмку «белой», а на запивку – стакан клюквенного морса из стоявшего рядом хрустального кувшина. Чокнулись. Выпили. Пятидесятиградусный «чистяк» приятно обжёг аорту. Я, томимый жаждой, сделал из стакана несколько крупных глотков ледяного морса и только на третьем или четвёртом глотке понял, что это вовсе не морс – это был тот же пятидесятиградусный «чистяк», только обильно закрашенный клюквой. Глаза мои полезли из орбит. Чтобы хоть как-то потушить бушевавший в глотке пожар, я выхватил у своей соседки по столу, комсомолки Любы, фужер с лимонадом (о, спасительные пузырьки!) и одним махом осушил его. Но это тоже оказался не лимонад! Это оказался всё тот же «чистяк», в который затейница Люба добавила приличную порцию шампанского. Глаза мои продолжили ускоренное путешествие на лоб. Я, как выброшенная на берег рыба, хватал ртом воздух и слепо шарил по столу в поисках спасения. Наконец чья-то гуманная рука засунула мне в рот солёный огурец. Я судорожно зачавкал, проглотил, выдохнул, вытер проступившие на глазах слёзы и с полным на то основанием заорал: «Горько!!!»...
Очнулся я на полу, на расстеленном одеяле. Хотелось пить. Раскалывалась голова. В висках и затылке резиновые молоточки выстукивали вопрос: «Кто я?!..».
После недолгой самоидентификации первый вопрос сменился другим, не менее актуальным: «Где я?!..».
С трудом приподнявшись на локте, я огляделся. Комната поначалу показалась мне незнакомой. Шторы были плотно задёрнуты, отчего в помещении царил густой полумрак. Рядом с собой, на полу, я обнаружил не менее пяти неподвижных тел, в которых не без труда признал своих боевых товарищей, застигнутых сном в разнообразных трудных позах. При взгляде на их суровые непроницаемые лица в мозгу сама собой всплыла бессмертная строка поэта: «...но спят друзья, и морды – на засов!». «М-да, – подумалось мне, – точнее не скажешь...». Я с трудом поднялся на ноги и, придерживаясь за всё подряд, продолжил обследование помещения. Возле дальней стены я обнаружил узкую железную кровать, а на ней – двух, спящих в обнимку, одетых в простенькие ночнушки, молодых женщин. Женщины негромко и мелодично – на два голоса – похрапывали. Приглядевшись, я узнал в нимфах комсомолку Любу и второго секретаря райкома комсомола – правую Любину руку – Зою, также присутствовавшую на вчерашней «комсомольской» свадьбе. «Свадьба! – осенило меня – Точно! Мы ж вчера на свадьбе гуляли!..» Тут же я опознал и местность – это была Любина однокомнатная квартира, в которой я в своё время неоднократно и с пользой бывал (разумеется, по сугубо комсомольским делам!). Всё становилось на свои места. Я понял, что это всё – Люба и Зоя! Это именно они, показав себя настоящими боевыми подругами, спасли накануне своих друзей-лётчиков, павших в неравной схватке с коварной вездесущей «массандрой». Это именно они, подняв пилотов с холодного кафельного ресторанного пола, вынесли их на своих крепких комсомольских плечах, как выносят сёстры-санитарки раненых бойцов с поля боя, и определили на ночь в Любину «хату». Благо, «хата» эта была от ресторана совсем неподалёку. Ай да Люба! Ай да Зоя! Ай да молодцы!..