Хранить вечно
Несмотря на поздний час (а уже давно наступила вторая стража) на Мосту Давида – виадуке, что тянулся от Ворот Милосердия через всю Кидронскую долину, – было не протолкнуться. И было очень светло – высокие сдвоенные факелы, воткнутые в бронзовые кольца на опорах каменных перил, горели ярко и как-то показательно празднично: громко треща и щедро рассыпая вокруг себя жаркие летучие искры. Освещаемые их жёлтым пляшущим светом сотни и сотни пришедших сюда людей – горожан, паломников, мужчин, женщин, детей – тоже приплясывали, пританцовывали, гомонили. Толпа, запрудившая виадук, празднично шумела. Воздух то тут, то там оглашался то радостными криками, то громким нестройным пением.
Кефа, проталкиваясь сквозь толпу, похвалил себя – всё-таки рассчитал он всё правильно: повёл всех не кривой и тёмной Хинномской улицей через Нижний город и Мусорные ворота, как пошла бо́льшая часть общины и как настаивал идти Андреас, а Верхним городом, через центр – напрямую к Храму. Здесь было людно и светло, и люди Ханана, которые уже даже и не пытались скрываться и открыто шли за рабби и его спутниками, никаких активных действий пока не предпринимали. Да и куда им было что-то предпринимать, тем более в открытую, – их было пока всего четверо, а Кефа вёл за собой, не считая рабби, тоже четверых: угрюмого брата Йешу, Шимона, всё время поправляющего под симлой свой короткий меч; бледного, но решительного Андреаса и двух «братьев громовых», Йоханана и Йаакова, каждый из которых тащил на плече по прихваченному из дома Накдимона бронзовому светильнику – длинному, тяжёлому, разлапистому, – вполне себе серьёзное оружие в умелых руках.
Шёл за ними и Йохи. Не с ними, а именно за ними. Кефа заметил мальчишку на Мирской площади, когда в очередной раз оглянулся посмотреть на своих преследователей. Тогда-то и мелькнула в неверном факельном свете, в толпе за спинами людей Ханана, знакомая худенькая фигурка. Йохи перед самым выходом устроил в доме Накдимона безобразную сцену. Он наотрез отказывался идти вместе с первой группой, плакал, умоляя рабби взять его с собой, рвал на себе одежду, валялся на полу, хватая всех за ноги. Кефе, осатаневшему от этой неуместной истерики, даже пришлось надавать щенку пощёчин, приводя того в чувство. В конце концов всего мокрого от слёз и соплей, икающего юнца передали в руки невозмутимого толстяка Леви и вытолкали из дома. Инцидент, казалось, был исчерпан. Однако, поди ж ты, неугомонный пацан, оказывается, сбежал от своего неуклюжего опекуна, и теперь крался позади, стараясь не попадаться на глаза ни рабби с его товарищами, ни идущим следом за ними людям Ханана.
За Мостом Давида сразу свернули влево – на хорошо утоптанную тропу, идущую по берегу невидимого, но отчётливо слышимого отсюда Кидрона. Здесь уже было почти пусто и достаточно темно, и Кефа, пропустив всех вперёд, пошёл замыкающим, то и дело оглядываясь на идущих следом людей Ханана. Те подтянулись ещё ближе, но пока всё же выдерживали некую вполне «вежливую» дистанцию шагов в двадцать. Вскоре по щиколотку в пыли пересекли пустую и тихую Нижнюю Кумранскую дорогу и нырнули под кроны старых олив, что покрывали весь западный склон Тура-Ейты. Здесь было уже совсем темно, и идти приходилось практически на ощупь. Наконец Йешу остановился.
– Здесь? – вполголоса спросил он.
Кефа подошёл и вгляделся.
– Да, здесь.
Небо было закрыто плотными облаками, и темень стояла кромешная. На той стороне Кидрона тоже было темно. Громада города угадывалась более глубокой чернотой на фоне черноты неба, да отдельными искорками факелов, перемещающимися, вспыхивающими и снова гаснущими то там, то тут. Просматривались очертания и одной из башен Антониевой крепости, скорее всего юго-восточной, – на ней, похоже, стражники развели костёр. Плоская зубчатая вершина башни, подсвеченная тусклым оранжевым светом, смотрелась странно – она как будто парила в небе, оторванная от земли. Зато Мост Давида был виден отлично. Отсюда, со склона Тура-Ейты, он казался сверкающим драгоценным ожерельем, оброненным какой-то сказочной великаншей и повисшим между высокими берегами чёрной речной теснины.
Тихо не было. Порывистый северный ветер шелестел кронами олив, трещал ветками невидимых кустов, глушил звуки шагов и голоса.
– Ну? И что дальше? – спросил почти невидимый в темноте Андреас.
– Ждём, – коротко ответил Кефа, напряжённо вглядываясь в ту сторону, откуда они пришли.
Там никого не было ни видно, ни слышно, но Кефа понимал, что их преследователи никуда не делись – затаились, ждут. Наверняка, одного или двоих послали за подмогой. Весь расчёт Кефы строился на том, что расстояния отсюда до дома Ханана и до преториума были примерно одинаковыми, а значит, Йехуда имел перед людьми Ханана хорошую фору по времени. Правда, всё равно риск был велик. Йехуду вообще могли не пустить в преториум. Йехуде могли не поверить. Йехуду могли заставить ждать. И час, и два, и три, – Кефа, как никто другой, прекрасно знал всю эту тягомотную армейскую волокиту: «Без приказа начальника не могу. – А где начальник? – А нету, ушёл куда-то. – Так позовите его! – Так как же я его позову, когда неизвестно, куда он ушёл. – А где дежурный патруль? – Патруль? А патруль тоже ушёл. Вот буквально только что. Убыл в Нижний город. Зачем? А зарезали там, кажись, кого-то...» Так что риск оставался. Причём немалый. Ходу отсюда до дома Ханана примерно полчаса. Это если бегом. Ну, туда, допустим, бегом. А обратно, по-любому, шагом. Это – час. Так что часа полтора в запасе у них точно есть. А скорее, – два: собрать приличный отряд да в праздничную ночь – дело небыстрое. А то, что отряд пришлют многочисленный, Кефа ничуть не сомневался. Человек двадцать припрётся, это точно. А может, и все тридцать. А их всего шестеро. И на шестерых полтора меча. И совсем даже не очевидно, что у людей Ханана мечей не будет. Запрет запретом, а когда доходит до дела, – как всегда, пара-другая мечей за пазухой найдутся. Так что, если у Йехуды что-то не получится, через два часа здесь будет горячо. Очень горячо. Здесь начнётся ха-арошая заваруха. И совершенно, понимаешь, не очевидно, чем эта заваруха закончится...
Кефа вдруг понял, что рядом нет Йешу. Он огляделся и шагнул к ближайшему тёмному силуэту. Им оказался младший из «братьев громовых».
– Где рабби? – спросил Кефа.
– Там, – протянул почти неразличимую руку Йоханан. – Оно это... Молится.
Кефа двинулся в указанном направлении и почти сразу на фоне огней далёкого виадука увидел согнутую фигуру. Рабби стоял на коленях над обрывом, лицом к Храму, опустив голову и молитвенно сложив перед собой руки. Кефа сделал ещё несколько осторожных шагов и ему стали слышны отдельные слова:
– Господи, воля Твоя... На Тебя одного уповаю!.. Пусть будет так, как Ты велишь. Но не дай им испытать назначенного мне!.. Чашу мою позволь испить самому. Не дай пролиться крови невинной...
Кефа почувствовал, как кто-то осторожно тронул его за локоть. Он обернулся.
– Ну, что там? Как он? – рядом с ним стояли Андреас и Шимон
Кефа взял их за плечи и привлёк к себе.
– Ты, – шёпотом сказал он Андреасу, – стань там, – показал он вправо. – А ты – там, – показал он Шимону влево. – Смотрите, чтобы вдоль обрыва никто не подошёл. Если что – кричите... Где «братья громовы»?
– Там были, – показал себе за спину Шимон.
– Хорошо... Давайте...
Он похлопал товарищей по плечам и двинулся в угольную черноту, что стояла под кронами олив. «Братья громовы» нашлись тут же, под ближайшей из них.
– Ага... Вот вы где... – Кефа подошёл вплотную. – Никого не видели, не слышали?
– Нет, – сказал Йоханан. – Никого. Вон там вон только... вроде как кто-то кашлянул. А может, оно это... показалось.
– Драться-то когда будем?! – с нетерпеливым напором спросил Йааков.
Несло от него свежим перегаром. Крепко несло. Видать на праздничном седере четырьмя традиционными чашами вина старший из «братьев громовых» не ограничился.
– Не торопись, – сказал ему Кефа. – Успеешь. Драться, понимаешь, – последнее дело. Может, ещё и обойдётся.
– Охота уже морду кому-нибудь пощупать, – воинственно сопя, сказал Йааков, грозно тряхнув зажатым в руке массивным светильником. – Надоело прятаться!
– Не торопись... – повторил Кефа. – Стойте пока тут, – приказал он братьям. – Смотрите в оба. Если кто пойдёт к реке – останавливайте. Да не бейте сразу, а сначала окликните. А то прило́жите, понимаешь, не разобрав, меня же светильником промеж глаз.
– А ты куда?
– Пройду, гляну – что да как... Всё, повнимательней тут.
Он оставил братьев и осторожно, почти на ощупь, двинулся вглубь старого заброшенного сада, внимательно всматриваясь, вслушиваясь и даже внюхиваясь в непроглядную темноту. Шагов через двадцать Кефа остановился – он вдруг почувствовал присутствие постороннего человека. Или нескольких человек. Кефа медленно, очень медленно шагнул назад – к стволу ближайшей оливы, прижался к нему и замер, прикрыв глаза (зрение сейчас было бесполезно) и внимательно вслушиваясь в непрекращающийся шорох листьев. Через какое-то время – ветер на мгновенье стих – Кефа различил тихий, но отчётливый шёпот. Говорили двое... Нет, трое. В разговор вмешался третий голос – этакий придушенный басок. Ну всё, все на месте, – успокоился Кефа, открывая глаза. – Тоже ждут. И, по-прежнему, особо не скрываются. А четвёртого, стало быть, послали за подкреплением. Ну, от этих никаких неожиданностей ждать не стоит... Порубать бы их сейчас в капусту! – с неожиданной злостью вдруг подумал Кефа. – Порубать и уйти всем на Рама́льскую дорогу. И дальше – на Шомрон. Всего-то и делов: пять быстрых шагов, три взмаха мечом – и всё! Всё будет кончено. Они и понять-то толком ничего не успеют... – Его пальцы легли на знакомую, оплетённую тонкими полосками кожи, рукоять. – Нет. Нельзя!.. Нельзя... Нельзя начинать первыми. У нас ведь весь план строится как раз на том, что первыми начнут они. Начнут и, понимаешь... обделаются. – Кефа выдохнул, оторвался от ствола оливы и беззвучно скользнул назад...
– Кто? – негромко окликнул его из-за дерева голос Йоханана.
– Свои... – отозвался Кефа. – Всё нормально.
Он подошёл.
– Ну... что там? – Йоханан всё время переступал ногами и зябко кутался в свой плащ.
– Замёрз?
– Да... пока, оно это... терпимо.
– Тихо всё, – сказал Кефа. – Трое стоят, караулят. Четвёртый за подмогой побежал... – он огляделся. – А Йааков где?
– Там... – мотнул головой младший из братьев. – Спит.
– Спит?!
Кефа шагнул на поляну и чуть не наступил на Йаакова. Старший «брат громов» лежал на спине, раскинув руки и задрав бороду к небу, и спокойно, негромко посвистывая, спал. Бронзовый светильник лежал поперёк его ритмично вздымающейся и опадающей могучей груди.
Кефа в сердцах пнул «брата громова» в бок. Йааков вздрогнул, промычал что-то нечленораздельное, но не проснулся.
– Дьявол! – шёпотом выругался Кефа. – Воин сраный! Только на словах, понимаешь, и горазды!.. Бороду ему отрезать, что ли?!
Йоханан, потупившись, как будто это он был виноват в пьянстве брата, стоял рядом.
– Ладно... – остывая, сказал Кефа. – Время пока терпит. Пусть проспится. У нас ещё как минимум час...
И вдруг стало светло.
Кефа мгновенно присел и взглянул на небо: в дыре между лохматыми облаками яростно светился круглый «глаз Хора» – полная луна.
Кефа огляделся: Йешу, спиной к нему, по-прежнему стоял на коленях над обрывом; в десяти шагах от рабби, слева и справа, возвышались фигуры Андреаса и Шимона; все они, задрав головы, тоже смотрели на внезапно открывшуюся луну и все они, облитые жёлтым лунным светом на фоне невидимого чёрного города, представляли собой отличные мишени.
– Пс-ть! – окликнул их Кефа, одновременно дёргая за край плаща стоящего рядом с ним Йоханана.
Все трое оглянулись. Кефа жестами показал им: пригнись! прочь! под деревья!
Луна спряталась, вновь навалилась тьма. Но было уже понятно – это ненадолго. Ветер сдувал облака – лунный диск теперь то и дело мелькал за быстро несущимися на юг облачными лохмотьями, а на севере, над чёрными верхушками олив, уже вовсю светили, переливаясь, крупные холодные голубые звёзды.