Хранить вечно
– Да почему же поздно?! – Кефа даже вскочил.
– Тише! Не шуми... Сядь... Вот скажи мне, ты когда-нибудь плавал на лодке с шестом?
– Обижаешь! – усаживаясь обратно, хмыкнул Кефа. – Это у меня СЕЙЧАС сфина. А всё детство я, понимаешь, проплавал как раз на таких вот лодчонках. Да какой там лодчонка – название одно! Корзина плетёная! И ты в ней. И шест. Плывёшь и не знаешь – то ли за шест держаться, чтоб не упасть, то ли, понимаешь, этим самым шестом от дна отталкиваться. Так ведь ещё и сеть надо ставить или выбирать!.. Да-а... Страху я с ними натерпелся! Пару раз, вообще, чуть не утонул. Они ведь неустойчивые. И вертлявые, что твой угорь.
– Ну вот, – сказал Йешу, – тем более. Тогда тебе совсем легко понять будет... Ведь на этих лодчонках плавать можно только по мелководью. Так?
– Ну, как по мелководью... Ну, в общем, да, пока шест до дна достаёт.
– А если тебе надо глубокий участок преодолеть, тогда что?..
Кефа хотел было уже ответить, но Йешу опередил его:
– Правильно! Надо посильнее оттолкнуться шестом и дальше ждать, когда тебя вынесет туда, где опять помельче и где можно будет снова использовать шест...
– Вот-вот, – мрачно подтвердил Кефа. – Я как раз таким вот образом однажды самую малость не утоп. Не рассчитал, понимаешь, направление, и меня вынесло на глубину. Представляешь? Шест до дна не достаёт, а тут ещё и течение какое-то. Я еложу, верчусь, а берег всё дальше! Ну, я и испугался, и запаниковал. С лодки спрыгнул, а плавать-то ещё толком и не умел... Чуть выбрался.
– Ну вот, – сказал Йешу, – всё верно. А теперь представь, что новое учение – это такая же лодка с шестом. Пока у этого учения мало сторонников, оно – как лодка на мелководье: плыви себе, куда хочешь, меняй направления. Хоть каждый день меняй. Главное, чтоб ты эту смену направлений мог объяснить своим ученикам... А когда за учением идут уже тысячи, десятки тысяч – их переубедить, объяснить им что-то новое уже очень сложно, почти невозможно. То есть это значит, что лодка вышла туда, где большая глубина, где шестом уже никак до дна не достанешь. Где можно плыть уже только по прямой. И вот тут всё зависит от твоего первоначального толчка: если выдержал направление правильно – приплывёшь туда, куда тебе нужно; ошибся – вынесет куда-нибудь, где, как ты говоришь, течение, а там – на стремнину и к водопаду. И всё! Сам погиб и людей погубил. Тех, что поверили, тех, что пошли за тобой. Понимаешь?
– Вот в чём я тебе всегда завидовал, – признался Кефа, – так это в твоём красноречии. Умеешь ты всё-таки объяснять. Да не просто объяснять, а доходчиво, образно, так, что только круглый дурак не поймёт. Да и тот, если не поймёт, то почувствует.
– Толку-то от этого, – горько произнёс Йешу и, кряхтя, сел.
– Что, до сих пор болит? – посочувствовал Кефа.
– До сих пор... – Йешу повозился, устраиваясь поудобнее. – Гай Лонгин постарался. Он ведь мне, злодей косорукий, два ребра сломал! Веришь, я первые пару недель и вздохнуть-то толком не мог! Потом ничего, малость полегче стало. Но всё равно, стоять ещё туда-сюда, а вот сидеть или лежать – больно... А особенно больно, если, не дай бог, чихнёшь. Прям до самых пяток отдаётся! Как иглой!
– Да, – подтвердил Кефа, – рёбра – это серьёзно. У нас в Гиппо-Регии командир турмы был. Гай Аспренас. Он ещё в юности рёбра себе поломал – с коня упал. Так всю жизнь, бедняга, мучился. Я знал его уже сорокалетним, а он всё разные мази лечебные искал, чтоб, понимаешь, боль снимать. Целую сумку мазей с собой всегда таскал. И корсет специальный под кольчугой носил.
– Спасибо, – сказал Йешу. – Умеешь ты утешать.
– Это да, – улыбнулся Кефа. – Это моё. На это, понимаешь, ещё никто не жаловался.
Какое-то время они сидели молча, слушая шелест неразличимых во тьме листьев и далёкий ленивый лай собак.
– Послушай, – сказал Йешу, – а что ты за поборы устроил в общине?
– Какие ещё поборы?
– Ну, ты же деньги собираешь с вновь прибывших?
– Собираю, – подтвердил Кефа. – А как же не собирать? Жить тогда на что? Муку покупать, масло. Это когда мы с тобой вдвоём ходили, нам пяти прут на день хватало. А здесь сейчас только взрослых, почитай, больше ста человек. Да дети! Как же не собирать деньги?! Кормить же всех надо? Надо! И поить надо. И дрова всё время нужны. Как же, скажи, деньги не собирать?.. – он помолчал. – Паквий денег совсем немного дал. На месяц и то не хватило. Сказал: сами добывайте. А как ты их раздобудешь? Где?.. Ну, Накдимон немного дал. Йосэф бар-Гад сто денариев прислал. Вот и всё... Да! Ты не поверишь! Шимон Прокажённый сегодня полсотни от щедрот своих отделил. Представляешь?!
– Ого! – удивился Йешу. – Чего это он? На солнышке перегрелся?
– Нет. Тут другое. – Кефа задрал палец. – Уважает. Как я Шимшона Безногого у Врат Милосердия исцелил, так он меня сразу и зауважал. А ты говоришь: «наворотили делов»! Да если б я этих делов не наворотил, на какие, понимаешь, шиши Эльазар бы завтра шатры и посуду для общины пошёл покупать? Да и горшечник вряд ли бы нас опять к себе на постой пустил.
– Может быть... – задумчиво произнёс Йешу. – Может быть... А что там за бред насчёт продажи своих домов и земель? Мне Паквий что-то говорил, но я как-то не особо вникал – я тогда пластом лежал, лихорадило меня.
– Ну, не такой уж это и бред, – повёл плечом Кефа. – Если трезво рассуждать. Без эмоций. Мы хотим ввести такое правило: если хочешь в общину, если хочешь, понимаешь, встречать Спасителя в первых рядах, изволь продать всё своё имущество – дом, землю, рабов – короче, всё, что у тебя есть, а вырученные деньги отдать в общий котёл...
– О Господи! – возмутился Йешу. – Это ещё зачем?!
– Ну как... – Кефа опять полез пальцами в бороду. – Это позволит оторвать человека от его корней, а значит, крепче привяжет его к общине.
– Бред!.. Бред!.. – Йешу, обхватив голову руками, принялся покачиваться из стороны в сторону. – Я ведь с кумранитами на эту тему всё время спорил. Это у ни́х в общине такие порядки. Но ты-то, ты откуда всего этого набрался?!.. Это что, Паквия идея?
– Да, – подтвердил Кефа. – Его... Но я считаю, что он во многом прав. Ну вот, скажи, зачем человеку деньги в общине? А тем более, зачем ему его дом и земля, особенно если этот дом и эта земля остались, понимаешь, где-то там, в другом городе, а может, даже в другой стране? И если он больше не собирается туда возвращаться?.. Так что определённый резон в этом правиле есть... Да и ты ведь всегда говорил нечто похожее.
– Я?! – изумился рабби. – Я такое говорил?!
– Тише ты! – испугался Кефа. – Не шуми! – и сам зашептал: – Конечно, говорил. Разве не твои слова про то, что богатому не место в Царстве Господнем? Что легче продеть канат в иглу, нежели провести богатея в рай?
– Да господи ты боже мой! – простонал Йешу. – Ну разве я это имел в виду?! Что ж вы всё время!.. Послушай. Речь ведь шла не о том, что человек имеет, а о том, что он думает! Понимаешь? О помыслах его! Я ведь хотел, чтоб вы осознали, чтоб вы поняли: не грех иметь много золота, не грех быть богатым; грех – думать о золоте больше, нежели о Боге! Грех – делать из золота идола и поклоняться ему. Разве не это записано в Заповедях, данных Господом нашим пророку Мошэ на горе Хори́в?!.. Поймите! Золото само по себе не делает человека ни лучше, ни хуже. Ведь был же богат прародитель наш Аврахам, что не помешало ему стать великим праведником!.. И воитель Йешу бар-Нун владел богатствами неисчислимыми, но ведь и сам скромен был, и народу своему завещал служить Господу в чистоте и искренности, отвергая соблазны... Вот что я имел в виду!.. Да что далеко ходить! А Накдимон – друг наш любезный? Не от щедрот ли его жили мы всё последнее время? Не в его ли доме живёте вы сейчас?!.. А Йосэф бар-Гад, да продлит Господь его дни?! Он ли не пример для подражания многим и многим?! Ты же сам только что называл их мне как своих благодетелей! Разве не так?!.. Так что богатый богатому рознь! И одним, благим, – сидеть в Царствие Господнем средь пророков и праведников. А другим, ради блеска злата, ради власти и роскоши от лика Господа отвернувшимся, – вечно скитаться в безвременье, слушая свой скрежет зубовный... Все люди разные – и бедные, и богатые, – и каждому воздастся по делам его!.. А вас послушай – так всякого богатея надо или мордой в грязь, или – сразу на нож. А лучше – сначала в грязь, а потом на нож!..
– Ну, – пробормотал Кефа. – это, прям, твоего братца слова. Твой Шимон примерно так всё это себе и представляет... Единственно, ножа у него сейчас, понимаешь, нет. Отобрали у него нож. Но, думаю, это как раз ненадолго.
– Мой брат!.. – дёрнулся Йешу и тут же, зашипев от боли, схватился за бок.
– Тише ты, тише! – испугался Кефа. – Рёбра же! Не делай резких движений.
– Что ты всё время цепляешься к моему брату?! – сквозь зубы проговорил Йешу. – Шимон – дитя.
– Ну да, дитя, – подтвердил Кефа. – Конечно, дитя. Маленький мальчик с большим, понимаешь, хером. Да он старше тебя на сколько!
– Да причём тут это? – голос Йешу сделался усталым. – Я ведь совсем не о том!.. Он умом дитя. Злое дитя. Обиженное. Отсюда и все его штучки. И тяга к опасным игрушкам... Но это всё – внешний налёт. Шелуха. Это пройдёт. Осыплется... А душа у него чистая. Как у ребёнка... Попомни моё слово, он ещё станет самым праведным из вас! Из раскаявшихся грешников как раз самые праведные и получаются.
– Ну-ну, – с сомнением в голосе сказал Кефа. – Нашему бы ослу да подняться по лестнице.
– Дурак ты, Кефа! – в сердцах сказал Йешу. – Ей богу, злой дурак!
– Ну, извини! – Кефа развёл руками. – Уж каков есть.
Они замолчали и на этот раз надолго.
Тихо шелестели в ночи кроны деревьев. Летучие мыши бесшумными чёрными молниями пронзали Млечный Путь...
– Про Йехуду... – тихо спросил из темноты Йешу. – Это... правда?
– Да... – сказал Кефа и, помолчав, спросил: – Осуждаешь?
Йешу ответил не сразу.
– Бог тебе судья... – наконец произнёс он. – Тебе с этим жить... Нет, я ни в коей мере не оправдываю Йехуду, но... Но даже романцы не карают за воровство смертью.
– Это было не воровство, – жёстко сказал Кефа. – Это было предательство! Йехуда предал нас! И, кстати, в первую очередь он предал тебя! А за предательство расплата всегда одна – смерть! Так было и так будет!
– Бог тебе судья, – повторил Йешу, и разговор снова прервался.
Город спал. Лишь бессонный «хамишим» устало бродил по тёмным улицам, слабо трогая верхушки деревьев.
В одном из ближних шатров, проснувшись, тоненько заплакал ребёнок, послышался тихий ласковый женский голос, ребёнок сейчас же замолчал, зачмокал...
Протопали за забором подкованные калиги ночного патруля. Кто-то громко и смачно отрыгнул. Раздались смешки, какой-то металлический стук, раскатистая романская брань. Звуки отдалились, затихли, замерли...
Наконец Йешу зашевелился и встал.
– Ладно. Пойду. Мы с Паквием условились, что я вернусь до третьей стражи.
Кефа тоже поднялся.
– Пойдём. Я провожу.
Йешу усмехнулся.
– Не сто́ит. Ты думаешь, Паквий бы меня одного отпустил? Как же! Меня в переулке целый отряд дожидается. Во главе с твоим ненаглядным Кальвом. Меня сейчас охраняют чуть ли не как самого префекта.
– Вон оно что... Ну, тогда привет Кальву. Тогда я тебя даже до калитки не пойду провожать – не хочу с этим костоломом лишний раз встречаться... – Кефа помолчал. – Ну что, когда теперь свидимся?
– Даже не знаю. Завтра Паквий едет в Кесарию. Меня, разумеется, берёт с собой. Понятия не имею, когда теперь вернёмся. Может, на Сукко́т. А может... Не знаю, в общем.
– Ты... Ты поосторожнее там. В Кесарии. У Ханана свои люди везде есть.
– Я ж тебе говорю, меня теперь охраняют. Я теперь даже в нужник с двумя провожатыми хожу. Представляешь?
– Представляю, – сказал Кефа. – Нужен ты префекту. Шибко нужен... Но всё равно. Охрана охраной, а сам тоже не зевай. Никакая охрана не спасёт, если у охраняемого в голове, понимаешь, ветер. Подкрасться на сто шагов и пустить стрелу – большого ума не требуется, только ловкость и точность. Это я тебе как старый разведчик говорю.
– Ладно, разведчик. Тебе бы только пугать... Хотя, ты знаешь... – Йешу помедлил. – Знаешь, я тут как-то поймал себя на мысли, что... Что после того как я умер на кресте, я перестал бояться смерти. То есть совсем. Раньше ведь, помню, боялся. До дрожи боялся. А теперь... Представляешь?
– Так бывает, – кивнул Кефа. – Опасный признак. С таким долго не живут... На войне, – сейчас же поправился он. – На войне с таким долго не живут. Начинают, понимаешь, под стрелы лезть, смерть дразнить. Ну и... Смерть ведь она не любит, когда её дразнят. Запомни это.
– Хорошо, – сказал Йешу. – Запомню.
Они стояли друг против друга на крыше спящего дома. Вокруг мерно шелестела чёрной листвою ночь.
– Ну что, обнимемся? – сказал Йешу.
Они обнялись.
– Всё, – сказал Кефа. – Иди... Иди уже!