Хранить вечно
Скол седьмой
Палестина. Хиеросолим – Италия. Рома
(DCCXCVII ab U. c., Aprilis-September)
1
Из всего, что построено человеческими руками, меньше всего со временем меняются тюрьмы.
Странно, но Петроса определили в ту же самую камеру, в которой он когда-то уже сидел... Сколько это лет минуло с той поры?! Двенадцать?.. Да, точно, двенадцать. Это было двенадцать лет тому назад!.. Сколько воды утекло в Кидроне за эти годы! Столько изменений произошло с тех пор! И хитроумный злонравный Ханан, по наущению которого Петрос – в ту пору ещё Кефа – был тогда брошен в тюрьму, давно уже отошёл в мир иной. И его извечный соперник, надменный Понтий Пилат, вернулся в Рому, где, по слухам, попав в опалу, покончил с собой, предпочтя почётную смерть позорной ссылке. И царя Антипы больше нет. И брата его, Пилипа, правителя Итурейского и Батанейского, – тоже. Да что там говорить, два Кесаря сменились за эти годы в Великой Роме! Два венценосных императора, при жизни своей затмевавших солнце, стали почти неразличимыми бледными тенями в сумрачном царстве Плутона. А тюремная камера, в которой сидел сейчас Петрос, оставалась точно такой же, как и двенадцать лет тому назад! Всё так же ползла здесь по потолку и стенам чёрная неопрятная плесень. Всё так же теплилось желтоватым светом узкое зарешёченное оконце в тяжёлой, сколоченной из толстых неструганных досок, двери. Всё так же гнусно пахло из углов застарелой мочой. Даже коридорный стражник, отпиравший и затворявший за узником тяжёлый засов, и тот, казалось, был тем же самым – угрюмым неразговорчивым шомронимом с бугристым носом и сросшимися над переносицей чёрными дремучими бровями.
Впрочем, одно изменение всё-таки произошло. Когда глаза Петроса привыкли к царящему в камере полумраку, он заметил на одной из стен небольшие, в пол-ладони, выцарапанные в камне знаки: перечёркнутую вертикальной чёрточкой, лежащую на боку галочку и неровный косой крест. Это были «алаф» и «тав» – первая и последняя буквы арамейского алфавита – разрешённое к начертанию имя Бога: Первый и Последний, Исток и Устье, Начало и Конец. Видимо, не так давно – тщательно протёртый от плесени небольшой участок стены ещё не успел по-новой зарасти осклизлой дрянью – какой-то отчаявшийся бедолага, брошенный в этот каменный мешок, терпеливо процарапал в известняке священные знаки и потом, стоя на коленях, молился, простирая к ним свои слабые руки. Ища у Вышнего справедливости. Или защиты. Или утешения. Помогло ли это ему?..
А кто сейчас поможет Петросу?..
Неприятности начались месяца два назад, когда царь Агриппа в очередной раз сменил первосвященника. Старого добродушного Элине́я бар-Шимона он поменял на молодого и ретивого Йосэфа бар-Ками́та. Вообще, получив от кесаря Клавдия под своё единоличное управление Йехудею, царь Агриппа взял за правило перед началом нового года назначать в Храм и нового первосвященника. Разумеется, при этом произносилось немало красивых и значимых слов, всё это объяснялось исключительно печением о благополучии и процветании Храма, стремлением заменить лучшее превосходнейшим, но по Йерушалайму тем не менее ползли упорные слухи, что должность эту Агриппа просто-напросто продаёт. И даже цена называлась: сорок талантов золотом. Сколько правды и сколько вымысла стояло за этими слухами, наверное, только одному Богу было известно, но факт оставался фактом: Йосэф бар-Камит был уже четвёртым первосвященником, назначенным на этот пост за три с небольшим года правления царя Агриппы.
Первым делом новый первосвященник взялся за искоренение ереси. Будучи сам цедукимом, он категорически запретил на территории Храма проповеди представителей любых других религиозных школ, включая прушимов и кумранитов. И если кумраниты, в силу своего мировоззрения, приняли запрет спокойно, как нечто неприятное, но непреодолимое, а значит, неизбежное – как неостановимый ход времён или как дурную погоду, то с прушимами всё обстояло иначе. Не обошлось здесь без скандалов, без взаимных упрёков и оскорблений, без таскания за бороды и плевания в лицо. Были вытащены на свет дела прошлые, казалось давно забытые, замшелые обиды, молью траченные ссоры, заскорузлые уязвления. Была даже потревожена, вызвана из столетнего небытия тень царя Яная – цедукима, пролившего в своё время немало прушимской крови. Припомнили цедукимам и их собственные прегрешения: их узколобость, их доведённое до абсурда буквоедство в толковании Закона, их непочтительность ко многим поздним пророкам, но пуще всего – их властолюбие и мздоимство, их небрежение чаяниями простого люда, а также их заигрывания с романской властью – прошлые и нынешние. Но всё было втуне – Йосэф бар-Камит, несмотря на свою молодость, держал храмовые вожжи крепко и, несмотря на яростное противодействие известных прушимских книжников и знати, довёл дело до конца. Некоторые из наиболее ярых его противников поплатились за неуступчивость своим имуществом, другие, ошельмованные, – своим добрым именем. Целый ряд прушимов был изгнан из Великого Санхедрина. Остальные покинули его в знак протеста.
Особую же ненависть нового первосвященника вызывала христианская община.
Название «христиане» пришло в Йерушалайм из Антиохии, где стараниями благочестивого Эво́диаса была создана и вот уже более десяти лет существовала община почитателей Великомученика и Помазанника Божьего Йешуа бар-Йосэфа – на нынешний момент самая большая из действующих. Значительная часть членов общины, как и сам Эводиас, были по происхождению греками, и титул рабби-галилеянина «Помазанник» – на арамейском «Машиах» – они произносили на свой греческий лад: «Христо́с». Таким образом, антиохийская община денно и нощно молилась о скорейшем пришествии некоего Йесу́са Христоса, что и дало повод местным зубоскалам «наградить» членов прихода слегка презрительным прозвищем «христиане». Прихожане же на эту кличку не только не обиделись, но именоваться титулом Богоизбранного почли за честь, и словечко «христиане», для начала прижившись в Антиохии, вскоре пошло гулять по Сирии и Палестине и, растеряв по дороге весь свой первоначальный дурной привкус, добралось в конце концов до Йерушалайма.
После гонений двенадцатилетней давности йерушалаймская община жила тихо, ни на что особо не претендуя да и, вообще, стараясь не привлекать к себе излишнего внимания. Какие уж тут проповеди или споры насчёт Закона и Писания! Не до споров. На праздники в Храм пускают, домá и имущество не отбирают, по поводу и без повода на суд Санхедрина не тащат – и то слава Богу! А всё остальное можно перетерпеть. Благо, недолго осталось. Близок приход Богоизбранного Помазанника Йешу, близок вожделенный Век Золотой, теперь совсем уже близок!
Но с назначением нового первосвященника недолгий период относительно спокойной жизни для общины закончился. Йосэф бар-Камит решил, видимо, раз и навсегда покончить с ненавистной его уму и сердцу, опасной христианской ересью. Едва успев примерить на себя золотой первосвященнический эфо́д, он, как паук, заполучивший в свои тенета безобидного мотылька, принялся деловито и сноровисто обвивать христианскую общину паутиной ложных доносов и нелепых обвинений. То кто-то видел, как члены общины полоскали в Черпальном фонтане помойные вёдра. То кто-то сообщал о том, что «нечестивые христиане» оскверняли Храм, испражняясь на лестнице Врат Хульды. А уж обвинения в несоблюдении последователями рабби-галилеянина субботы и в тайном поедании ими некошерного сыпались столь часто, что и вовсе стали для хулителей общим местом. Проверять правдивость всех этих доносов, понятное дело, никто не собирался. Выводы же стали следовать один за другим. Для начала христианам вновь запретили посещать Храм. Несколько членов общины, осмелившихся нарушить запрет, были задержаны храмовой стражей и без каких-либо долгих разбирательств подвергнуты публичному бичеванию. Затем последовало воспрещение на проживание «нечистых» христиан в кварталах, непосредственно прилегающих к Храму. Община разом лишилась шести домов, купленных в своё время на пожертвования или полученных в дар от уверовавших в скорый приход Спасителя. Компенсировать общине понесённые убытки, а равно и позаботиться о новом жилье для лишившихся крова никому из цедукимов, разумеется, даже не пришло в голову. Жильцы были просто вышвырнуты на улицу, домá проданы с торгов, а вырученные от их продажи деньги пошли в пользу Храма. То есть большей частью – в кошель Йосэфу бар-Камиту. Получив жирный куш, ретивый первосвященник было малость подуспокоился, но тут подоспела жуткая и нелепая история со старшим из «братьев громовых» Йааковом...