Хранить вечно
– Ерунда!.. С жиру бесятся! Видал ряшку у этого... народного трибуна? Ушей из-за щёк не видно! А туда же! Голодает он, видите ли!.. Ничего. Через неделю мартовские календы – начало Фе́рий. Кесарь какую-нибудь грандиозную навмахию организует – и всё! Куда что подевается! Или скачки какие-нибудь, по десять заездов в день. Или, понимаешь, бои гладиаторские с какими-нибудь зверями невиданными. Да мало ли! И вот увидишь – все тут же забудут и про зерно, и про цены на масло! И про всё на свете!.. Двадцать пять дней праздника, а там, глядишь, и первые зерновозы из Египта приплывут. Зима-то на исходе!
– Да, ты прав, пожалуй, – подумав, согласился Офир. – Зима, и вправду, заканчивается... Но бока за эту неделю ещё многим намять успеют! Как думаешь?
– Да уж, похоже, не без этого!..
Они спустились к реке и по ярко освещённому факелами, густо забитому повозками Эмилиеву мосту перебрались через уже почти невидимый в темноте Тибр на западный берег – в Яникул. Здесь было не так многолюдно. Район был застроен многоэтажными инсулами и заселён преимущественно беднотой: наёмными рабочими, подмастерьями, мелкими торговцами, приходящей прислугой, – то есть всеми теми, кому для добычи хлеба насущного приходится вставать до зари и, следовательно, рано ложиться. Впрочем, праздношатающихся хватало и здесь. В сгустившихся сумерках бродили какие-то неопределённые тёмные личности. Компания подвыпивших гуляк на перекрёстке, никого не стесняясь, орала похабные куплеты. Две уличные проститутки со свёрнутыми ковриками под мышкой сунулись было наперерез повозке, но тотчас же и отступили, сразу поняв, что маху дали: не по зубам коврижка, не их это полёта птицы – на дешёвое не клюнут. Изрядно поплутав по грязным извилистым улочкам, бига выбралась наконец к Северным воротам и, миновав их, выехала на дорогу, идущую по западному берегу Тибра в сторону Ватиканского холма. Лошади, чуя близость дома, зашагали быстрее.
Обогнув тёмную громаду недостроенного гипподрома, повернули вправо – на широкую просеку, огибающую холм с севера и идущую мимо старого, уже почти неразличимого в разросшемся кустарнике, кладбища.
Неожиданно налетел ветер, и почти сразу пошёл дождь, и тут же сделалось шумно и неуютно – капли зашуршали, застучали по листьям, забарабанили по голове, по плечам, по коленям, они были мокрыми и холодными и, попадая за шиворот, заставляли ёжиться, вызывали озноб, срывали с места и отправляли гулять по телу юркие колючие мурашки. Запахло мокрой пылью и ещё чем-то лесным, горьковато-пряным – наверное, каким-нибудь мхом или влажной корой. Возница – молодой, но толковый бритт, купленный Петросом в прошлом году, – не дожидаясь окрика хозяина, приподнялся на облучке и завращал, защёлкал бичом, подгоняя и без того резво бегущих лошадей. Благо до дома было уже всего ничего, рукой подать.
Подлетели к входному портику. Возница лихо осадил коней. Офир кубарем скатился с повозки и кинулся к дверям. Но на полпути замер, застыл. Спешащий следом Петрос наткнулся на его широкую спину и недовольно проворчал:
– Ну что встал, стояло?! Мокро же!.. – и осёкся.
Входная дверь отсутствовала. На её месте, на вывороченных с мясом массивных петлях, висели лишь размозжённые обломки досок. Дверной проём загораживала обвисшая, уже изрядно намоченная дождём занавесь. Она тяжело, лениво колыхалась под порывами ветра, а за ней было темно – ни единого огонька не усматривалось в доме, ни единого звука не доносилось изнутри.
– Сати!.. – хрипло крикнул Петрос и, оттолкнув Офира, кинулся в дом...
– Прости, господин! Прости! Не уберёг! – стоя на коленях, в сотый, в тысячный раз повторял Мэлех. – Прости! Прости меня! Виноват!..
У Петроса закаменели все мышцы. Он стоял, до боли сжав челюсти, и не мог заставить себя сдвинуться с места, оттолкнуть или ударить нерадивого раба, прикрикнуть на него, да просто хоть что-нибудь сказать. Он даже вздохнуть по-человечески и то не мог – рёбра, как бочковые обручи, стискивали ему грудь. Во рту было сухо и горько. В глубине дома рычал и самыми чёрными словами ругался Офир, что-то там вокруг него звенело, хрустело, перекатывалось, кто-то, всхлипывая и причитая, что-то оправдательно лепетал.
– Прости, господин! Прости!..
– Заткнись!.. – наконец совладал со своей непослушной челюстью Петрос. – Заткнись и рассказывай. Всё с самого начала рассказывай. Ещё раз. Подробно...
Нападение случилось позавчера. Утром. Часу во втором. Может, в третьем – солнце из-за холма ещё не выходило. Нападавших было человек пятнадцать. Может, двадцать. Трудно сказать точно. Человек десять-двенадцать орудовали внутри дома, и сколько-то ещё оставалось на улице, при телегах. Они-то, эти, что оставались на улице, как раз и поймали Каша, когда тот, выбравшись через заднюю дверь, за помощью побежал... Нет, Каша не убили, избили только сильно, рёбра, похоже, ему сломали и руку, он тоже там, на втором этаже, лежит... Телег было четыре. Большие телеги. Пароконные. Лошади все справные, ухоженные. И сбруя хорошая, не из дешёвых... Дверь вышибли быстро. Со второго удара. У них таран такой был специальный: бревно, на цепях подвешенное. Четыре колеса тележных, рама между ними дубовая и бревно на цепях. Они этот таран с собой привезли, а потом обратно забрали. К последней телеге сзади прицепили и увезли... Когда дверь вышибли, Су́ллу, привратника, сразу там, в коридоре, и зарезали... Нет, мечей у них не было. Ножи. Ножи и дубинки. И у двоих ещё топоры... У нас-то и понять никто толком ничего не успел. Всё так неожиданно произошло. И быстро. А когда поняли – тогда уже поздно было – эти весь дом заполонили... Командовал у них здоровый такой, плечистый, похоже сикилиец – чернявый, носатый и цэ́кал, как они. «Исци́те! Исците!» – всё повторял... Что искали? Деньги, наверно. Когда в таблинуме ларец с деньгами нашли, один закричал: «Есть! Здесь они!», а этот носатый посмотрел и только рыкнул: «Мало! Есцё исците!»... Деньги забрали, золото, серебро. Оружие всё подчистую. Даже копья и щит мавританские, что в атриуме на стене висели. Посуду тоже забрали, но не всю – самую дорогую, остальное просто побили... Продукты? Нет, продукты не тронули. Из продуктов ничего не взяли. Порассыпали только всё, все чаны, все горшки перевернули. И амфоры с маслом и вином разбили. Все до единой... В погреб лазили... Печь сломали. Даже не знаю – печь-то им чем помешала?!.. Нет, Сати, то есть, я хочу сказать, госпожу не трогали. Вообще никого не трогали, кто не сопротивлялся. Всех просто согнали вон в ту кубикулу, усадили на пол, и двое нас охраняли. Госпожу уже в самом конце забрали. Они уже уходили, когда чернявый этот в кубикулу к нам заглянул и на Сати... на госпожу показал. Сказал: «Эту забирайте! С нами пойдёт»... Как узнали, что она госпожа? Так ведь Будика-дура, когда эти ворвались в дом, кинулась вверх по лестнице: «Госпожа! Госпожа! Прячься!» Как будто от этих спрятаться можно! Да и ведь одета она не как рабыня – тут ведь тоже ума много не надо, чтоб понять. Ну и забрали её. Прости! Прости, господин! Виноват! Не уберёг! Прости!..
– Заткнись! – ещё раз сказал Петрос и, больше не взглянув на понурого раба, пошёл по разорённому дому.
Офира он нашёл в дальнем конце галереи, возле кухни.
– Ну, ты посмотри, что делается! – светя вокруг себя высоко поднятым факелом, возмущался толстяк, борода его тряслась от негодования. – Это же... вредительство какое-то! Честное слово!.. Нет, ты глянь, что они тут натворили!..
Все подступы к кухне были по щиколотку завалены мокрой, жирно отсвечивающей кашей из черепков битой посуды, перемешанных с зерном и мукой, щедро присыпанных сверху золой и обильно залитых вином и маслом. Печные горшки были расколоты все до единого, полки обрушены, дощатая стенка в дровяник проломлена. Над всем этим разгромом висел резкий кислый винный запах.
Петрос довольно равнодушно оглядел разрушения.
– Ну, что скажешь? – спросил он Офира. – Какие-нибудь предположения есть?
Офир воткнул факел в ближайшее бронзовое кольцо на стене и, хрустя осколками посуды, подошёл вплотную к Петросу.
– Серьёзные люди работали, – негромко сказал он. – Один таран на колёсах чего стоит!.. И знаешь, ещё что... Похоже, наблюдали за домом. Знали, когда хозяина дома нет, когда напасть лучше.
– Да, похоже на то, – согласился Петрос. – Сати им зачем, как думаешь?
Офир мельком взглянул на Петроса и опустил глаза.
– Ну, в лучшем случае, выкуп за неё попросят...
– А в худшем? – подождав и не дождавшись продолжения, спросил Петрос
Он, впрочем, уже знал, каким будет ответ, и ощущал от этого знания огромную ледяную прореху в груди.
– А в худшем... в худшем – ничего не попросят, – нехотя сказал Офир. – И больше в здешних краях не объявятся, – он помолчал и жёстко добавил: – Никогда.
Петрос потёр ладонью онемевшее лицо.
– Что будем делать?
Офир пожал плечами.
– Ну, до утра – ничего. Что тут можно сделать?!.. А утром надо в город ехать. Поспрашивать, поузнавать. Не может такого быть, чтоб никто ничего не знал! Наверняка, не мы первые, кого эта шайка грабит. Уж больно слаженно они работают!.. И опять же, бревно это ихнее на колёсах. Ну, не специально же под наш случай его соорудили! Сдаётся мне, они на все дела его за собой таскают. Поэтому похожие случаи должны быть... Да и про сикилийца этого порасспрашивать не помешает – приметная личность. Шрам на горле – это хорошая зацепка.
– Шрам?
– Да. Поперёк горла. Мэлех тебе не сказал?
– Нет.
– Ну, может, не заметил. Из-под бороды не особо видно, но Дио́нисос разглядел. Тонкий длинный белый шрам над ключицей. Как от ножа.
– Ладно, – согласился Петрос, – поедем, поспрашиваем... Только кого и где? Не станешь же, понимаешь, на улице к прохожим приставать: эй, уважаемый, ты сикилийца такого, со шрамом на горле, случайно не видел?
– Ну, есть у меня пара знакомых, – подумав, сказал Офир. – Специалистов, так сказать, по тёмным личностям. Надо будет у них в первую очередь поинтересоваться... Опять же, по попинам на Яникуле пройтись. Что-то мне подсказывает, что эта шайка только по правобережью работает, через Тибр они не суются. Может, их тогда на Яникуле кто знает.
– Да, может быть... – без энтузиазма в голосе согласился Петрос. – Может быть... – и, повернувшись, медленно побрёл по галерее.
Он вдруг почувствовал себя старым. Совсем старым и разбитым. Как старый разбитый, выкинутый на помойку горшок.
Дождь утих, лишь отдельные капли срывались ещё время от времени с края крыши и, звонко цокая, разбивались о каменный жёлоб. Было свежо и даже зябко.
– Ты вот что, – сказал ему вслед Офир, – ты ляг поспи. Тебе поспать сейчас надо. Хотя бы пару часов. В город ведь до рассвета поедем.
Петрос, не оглядываясь, повёл плечом:
– Какой уж тут «поспать»! Скажешь тоже!
Захрустело битое стекло. Навстречу ему по галерее, светя себе под ноги факелом, быстро шёл Мэлех.
– Господин!.. Господин!.. Там к тебе какой-то человек!
– Какой ещё, к лярвам, человек?! – тут же недовольно взъелся Петрос. – С ума сошли?! Ночь на дворе!
– Он говорит, это очень срочно. Говорит, он от Йосэфа бар-Камита.
– От Йосэфа бар-Камита?! Насчёт молельных домов, что ли? Скажи, не до него сейчас... И завтра не до него будет. И послезавтра! Пусть проваливает!
– Это вовсе не насчёт молельных домов... – раздался из темноты уверенный басовитый голос, захрустели тяжёлые шаги, и в круг света вступил высокий человек в плотном тёмном плаще; полы плаща были мокрыми, как будто его хозяин переходил вброд ручей или долго шёл по высокой росной траве. – Это не насчёт молельных домов, – повторил незваный гость и, не поклонившись и даже не поздоровавшись, обратился к Петросу: – Мой господин, почтенный Йосэф бар-Камит, предлагает тебе прибыть к нему, в дом в Венерином квартале, завтра в полдень. Мой господин просил передать, что у него есть для тебя сведения, касающиеся твоей жены.
– Что?! Что ты сказал?! – голос у Петроса вдруг сел, и последние слова он произнёс почти шёпотом.
– У тебя плохо со слухом? – надменно спросил слуга бывшего первосвященника. – Я говорю, чтобы ты завтра явился к моему господину...
Петрос, не дослушав, длинно шагнул вперёд и страшным ударом в лицо сбил гостя с ног. После чего, выдернув из ножен кинжал, ухватил лежащего за бороду и запустил под неё кроваво блеснувшее в свете факела лезвие.
– Так это ваших рук дело?! – хищно оскалясь, просипел Петрос, надавливая коленом пришельцу на грудь. – Ваших?! Говори, пёс шелудивый! Ну! Кишки выпущу!
Но оглушённый ударом слуга лишь шарил по сторонам безумными глазами и беззвучно шевелил кровавым ртом. Подскочивший сзади Офир ухватил Петроса за плечи.
- Стой! Стой! Ты что?! Зачем ты его?!
– Это же они, Офир! – тыча в лицо поверженного кулаком с зажатым в нём кинжалом, хрипло зарычал Петрос. – Это они! Это люди Йосэфа бар-Камита Сати забрали!.. Да?!.. Да?! – снова затряс он за бороду ночного визитёра. – Говори! Говори, шакал! У вас Сати?!.. У вас?!.. Она жива?! Что вы, суки, с ней сделали?!.. Ну! Говори!..
Посыльный наконец немного пришёл в себя, оправился от удара, во всяком случае глаза его перестали бесцельно блуждать и, съехав к переносице, уставились на висящее перед носом лезвие. Он что-то невнятно промычал.
– Что?! – Петрос отпустил его бороду.
– Ты... Ты пофалеефь об этом... – прошамкал слуга Йосэфа бар-Камита и, повернув голову, выплюнул вместе с кровью выбитые зубы. – Мой гофподин, он... Ты пофалеефь...
– Ах ты, шакал!.. – Петрос недобро усмехнулся. – Глянь, Офир, этот сукин сын ещё и огрызается! Ты на кого хвост поднимаешь, рабское твоё семя?!..
Петрос вновь ухватил ночного гостя за бороду, длинным косым движением отхватил её почти у самого основания и, одной рукой запихнув в рот поверженного его же собственную волосню, кулаком другой вбил, вогнал её в слюняво-кровавое месиво. Раз и другой, и третий! После чего, поднявшись на ноги, рывком перевернул лежащего на живот и кивнул Мэлеху:
– Всё! Вяжите его!.. И готовьте бигу! Раз почтенный Йосэф бар-Камит зовёт нас в гости, негоже заставлять его долго ждать!.. Офир! Едешь со мной!.. Мэлех! Дом привести в порядок! Немедленно! Чтоб к моему возвращению никаких следов нигде не осталось! Понял?!.. Этого, – он указал на тихо стонущего у его ног, слабо отплёвывающегося посыльного, – грузите в повозку. Он тоже с нами поедет. Вернём хозяину его верного пса. Мы, в отличие от него, не грабители. Слышишь?! Ты!.. – он пнул в бок лежащего. – И не похитители! Нам, понимаешь, чужого не надо!.. Так что – в бигу его! – приказал он Мэлеху. – Да постелите там что-нибудь, чтоб он кровью своей ничего не перепачкал!..